СОРТИРОВКА: проза

 Люди изобрели календарь и пустились рьяно фиксировать прожитые дни. Мозговой штурм этнически полоумных homo sapiens стал обильно плодоносить: до нашей эры/во время нашей эры/после нашей эры -  Бронзино/Моне/Пикассо/Сафронов -  барокко/рококо/постмодернизм, старожилы не сторожат и как обычно не могут ничего припомнить. А ведь возраст в цифрах не всегда и не всем приятен: старики молодятся, цепляя пёстрые галстуки, а подростки поскорее хотят стать взрослыми, чтобы курить без утайки в местах общего пользования.

На кладбище в поселке Михайловка – районном центре Запорожской области, имеется достаточно искусно изготовленная высокая гранитная плита, напоминающая… саркофаг, пожалуй. На ней читается надпись: «Героически погибшим воинам за советскую родину 2 августа 1943 года». И ниже следуют фамилии погибших: ст. лейтенант Сапунов П. М., 1914 г.р.; лейтенант Леньков Г. М., 1916 г.р.; ст. лейтенант Струков В.Г., 1921 г.р.; сержант Бураченко А. И., 1919 г.р.; сержант Арбузкин М. М., 1906 г.р.; сержант Дергачев Г. Д., 1907 г.р. Все. Больше никаких данных.

Когда становишься репатриантом, очень сложно рассортировать большое количество семейных фото и решить вопрос — брать с собой или нет. Это фото было огромное, на картонной рамочке, но когда я увидела, что оно датировано 1941 годом,  вспомнила мамины рассказы и взяла с собой.

Если бы у меня спросили, стоит ли этому человеку, гвардии полковнику, танковая бригада которого в апреле 1945 года первой ворвалась в столицу фашистской Германии, установить в Запорожье памятник, я бы без колебаний ответил: памятник ему нужно было давно установить. И на самом почетном месте – на аллее Славы. Присутствующий там комбат – тот, который поднимает бойцов в атаку, это, конечно, круто, но комбриг, взявший штурмом логово нацистов, еще круче. Впрочем, ни меня, ни других запорожцев никто спрашивать не будет, какие памятники нужны нашему городу.

Вид с балкона уже начинал раздражать ее. Хотя раньше после рабочего дня она любила вот так выйти на балкон вечером, особенно весной или летом. Ей нравилось смотреть на покачивающиеся верхушки деревьев, наблюдать за прохожими и проезжающими машинами. Несмотря на то, что апрель подходил уже к концу, настоящего тепла еще не было и чуть окутанные легкой зеленой дымкой ветви деревьев будто застыли в зыбком безвременье, весна сделала пару шагов навстречу лету, а потом приостановилась – призадумалась, а стоит ли дальше…

Апрель – месяц ПАМЯТИ двух КАТАСТРОФ, Геноцида армян и Холокоста.

«Ходасевич вспоминал: «Гумилев стал меня уверять, что ему суждено прожить очень долго – «по крайней мере до девяноста лет». Он все повторял: «Непременно до девяноста лет, уж никак не меньше». До тех пор собирался написать кипу книг. Упрекал меня: «Вот, мы однолетки с вами, а поглядите: я, право, на десять лет моложе. Это все потому, что я люблю молодежь. Я со своими студистками в жмурки играю – и сегодня играл. И потому непременно проживу до девяноста лет, а вы через пять лет скиснете». И он, хохоча, показывал, как через пять лет я буду, сгорбившись, волочить ноги и как он будет выступать молодцом. Прощаясь, я попросил разрешения принести ему на следующий день кое-какие вещи на сохранение. Когда на утро, в условленный час, я с вещами подошел к дверям Гумилева, мне на стук никто не ответил. В столовой служитель Ефим сообщил мне, что ночью Гумилева арестовали и увезли. Итак, я был последним, кто видел его на воле. В его преувеличенной радости моему приходу, должно быть, было предчувствие, что после меня он уже никого не увидит». (Евгений Степанов, «Летопись жизни Николая Гумилева на фоне его полного эпистолярного наследия»)

Кто-то принес, или он сам приблудился, но у нас на площадке Шарик возник, когда ему было месяца полтора отроду. Пушистая трехцветная шубка, делавшая из него округлый комочек, предопределила имя. Не пятнами, а вперемежку кремовыми, бежевыми и каштановыми кудельками, его шёрстка была необычайно мягкой и выглядела такой чистенькой, что его, выхватывая друг у друга, мы таскали на руках и без устали чмокали в кожаный, как у игрушки, нос и выпуклый шелковистый лобик.  Кто-то из старших помог соорудить для него конурку на нашей лестничной площадке, которая служила местом сбора для десяти детей, обитавших в трех  квартирах.

Возраст такой: часто в разговорах с добрыми знакомыми, да и с малознакомыми, узнаю, что многие жизненно важные решения принимаются людьми с ответственным общественным положением или в больницах или сразу после выписки после болезни, то есть, оценив всю серьёзность диагноза. Люди в таких сложных ситуациях или курить бросали, или разводились, или роман новый начинали писать – в общем, всё не шуточно разрешалось.

“В мои годы умирают, и я боюсь, что вы уйдете из этой жизни с горестью в сердце, не узнав от меня (из чистого источника знания), что вас ожидает непрерывная радость”, – торопился успокоить замученное проблемой человечество великий калужский старец. Циолковский щедро делился своими открытиями: техническими и философскими. И дабы доходчиво их донести, сделался беллетристом. Великим, но толком, похоже, так и непрочитанным…