ПРОЗА

Полудымка-полуснег-полудождь-полуморось летящих брызг автомобилей — не в лицо — на лобовое стекло. Но морщинки у глаз каждый раз вздрагивают, а вдруг… вдруг не успеют защитить они душу от серого навязчивого конфетти МКАД. Щетки лениво размазывают маслянистые осадки взвеси.

Многим из нас постоянно кажется, что все эти истории интересные, которые великие и самые-самые замечательные писатели написали и которыми мы с детства зачитываемся, они сами и выдумали, а потому они, эти самые писатели, и гениальные. На самом деле, в жизни все эти истории случаются: и Анны Каренины, и Мартины Идены – просто мы, даже замечая их, проходим мимо, не придавая значения.

Много лет назад у одноклассника моего мужа умерла мать, уже весьма пожилая женщина. Известная в Уфе учительница литературы, она была уважаемым в нашем городе человеком. Старший сын ее с семьёй к тому времени уже был в Израиле, а младший жил в другом городе России.

Победой закончилась Сталинградская битва. Одних участников наградили орденами и медалями, других — повысили в звании и должности. А кого-то понизили… Скинули заместителя начальника штаба 2-й гвардейской армии на должность командира 86-й гвардейской стрелковой дивизии.

С моря дул тёплый бриз. Хотя час был полуденный, сентябрьское солнце не жарило, а лишь размаривало и клонило к дремоте. Над пирсом озабоченно носились чайки, высматривая, нельзя ли стащить что-то съедобное, и злобно меж собой переругивались, как базарные торговки в рыбном ряду. У причала стоял огромный бело-голубой корабль, похожий на многоквартирный дом с балконами.

– Я хочу быть изобретателем! – Хочешь – значит будешь! – Смотри – это диномашина! – Ой, а зачем ты динозавру половину туловища ножницами отрезал, и к пожарной машинке клейкой лентой прилепил?

Он опять идет нам навстречу, по-старчески шаркая ногами, обутыми в сланцы, в толстенных носках, в неизменно сером тренировочном костюме и в той самой шапочке, которую невозможно не приметить: серо-буро-малинового цвета (теперь я знаю, как он выглядит!) с многочисленными пузырчатыми пумпонами по всей поверхности то ли дамского, то ли мужского фасона этого странного головного убора.

Чего бы, казалось, проще: ни вернуть, ни оспорить, ни поправить, что было. Когда ветер дует с залива, нагоняет волну, запирает воду в реке, она поднимается, сжимает пространство между землёй и небом и наполняет город тревогой, тоской и смертью…

Это жаркое итальянское Светило разлито даже в людях: торговце затейливыми, отчасти жутковатыми карнавальными масками с длиннющими носами; в дородной матроне, пышущей жаром, запахом оливкового масла, радужной юбкой, пылающими золотыми браслетами на пухлых запястьях и тем особым певучим романским речитативом, который нет-нет да и выдаёт в этой дивной женщине её цыганскую родню.

(либертин в детерминированном мире)