Марат БАСКИН | Шолом-Алейхему — 165

На фото — Шолом-Алейхем с женой Голдой (Ольгой) и детьми

ШОЛОМ-АЛЕЙХЕМУ — 165

«За окнами проливной дождь, и никому в голову не приходит мысль, что кто-то может к нам прийти в такую погоду. Вдруг – стук в дверь. Сестра побежала открывать. Все глаза устремились ко входу. На пороге показался человек среднего роста. Он сбросил с себя промокшее пальто и шляпу, положил их на стул, стоявший у входной двери, и застыл, вперив свой взор в отца. Внешность незнакомца всех нас поразила. Его красивый лоб был чуть прикрыт волосами каштанового цвета, большие синие глаза блестели за стеклами пенсне в золотой оправе, обаятельное лицо привлекло внимание всех присутствующих. Он нас очаровал.

– Шолом-Алейхем (Мир Вам! — идиш), – сказал незнакомец.

– Алейхем шолом (И Вам мир! -идиш), – ответил отец, не отрывая глаз от газеты».

Так описала первую встречу двух классиков еврейской литературы Шолом-Алейхема и Мойхер-Сфорима дочь последнего.

Еврейское приветствие Шолом-Алейхем, Мир вам! — с идиш, буквально приросло к Шолому Нохумовичу Рабиновичу. И даже его друг Максим Горький долго думал, что Алейхем его фамилия, и часто передавал через знакомых привет господину Алейхему.

Самый известный, самый знаменитый, самый жизнерадостный еврейский писатель, несмотря на его громадную славу прожил непростую и нелёгкую жизнь. Печатаясь в основном в небогатых еврейских изданиях, он зарабатывал копейки. Когда сам стал издавать серию альманахов народной еврейской библиотеки, поднял гонорары на немыслимую для его бывших издателей высоту. Они, увидев в нём конкурента, обрушились на него критическими статьями.

Но талант нельзя уничтожить. Он прорастёт везде. Он был нужен еврейскому народу, и он пришёл. Два величайших образа еврейской литературы пришли в нашу жизнь благодаря ему: неудачник и мечтатель Менахем-Мендл и оптимист и жизнелюб Тевье-молочник. Две стороны еврейского характера!

Помню, когда появилось коричневое собрание сочинений Шолом-Алейхема, каждый еврей мечтал иметь эти книги. Ох, их совсем не просто было достать в то время. Ибо, как говорил мой друг, их хотел иметь даже тот еврей, кто не умел читать. Конечно, Шолом-Алейхем в русских переводах и на идиш — это очень разные писатели. Переводчики, конечно, старались, но иногда время заставляло их опускать предложения, обходить острые углы, а иногда просто не хватало таланта, ибо идиш удивительный язык, где намёк иногда меняет весь смысл сказанного.

Имя места действия его грустно веселых рассказов – придуманное им местечко Касриловка. Сам писатель так объяснил его происхождение. ”Касрилик — это уже не просто бедняк, неудачник, это уже, понимаете ли, такой породы бедняк, который не считает, что бедность унижает, упаси боже, его достоинство. Наоборот, она — даже предмет гордости! Как говорится, нужда песенки поет.”

Жена моя родом из Бобруйска. Она жила на Свердлова. И все евреи, живущие там, называли этот район Касриловкой. Как рад был бы этому названию Шолом-Алейхем, ведь он был в Бобруйске, приезжал с чтением своих касриловских историй, и этому единственному белорусскому городу посвятил свой рассказ, написанный в виде письма бобруйскому другу.

В каждом еврее есть что-то от героев Шолом-Алейхема. У каждого своё. И поэтому Шолом-Алейхем вечен.

В Америке Шолом-Алейхема называли еврейским Марк Твеном. А Марк Твен, встретившись с Шолом-Алейхемом, признался тому, что его называют американским Шолом-Алейхемом.

Папа прочитал в своей жизни не так много книг, но каждую прочитанную помнил почти дословно. Он мог выдать на память когда-то в детстве прочитанное стихотворение, или пересказать прочитанный когда-то рассказ – правда, иногда вставляя в него свои обороты.

Часто вспоминал он реб Тевье, приводя по разным случаям его слова:

— Как говорил реб Тевье, если суждено счастье, то оно само в дом приходит, а если нет, так тут уж говори не говори, хоть разорвись, — поможет, как прошлогодний снег, — успокаивал он маму после очередных неурядиц с начальством на работе, — придет и на нашу улицу праздник! Подождем.

— Как говорил реб Тевье, главное, чтоб товар был хорош, — говорил он, прицениваясь на базаре, — ну, и, конечно, лишние деньги я из кармана вынимать не буду!

— Как говорил реб Тевье, каждая ворона — к своему роду, то есть каждый берись за свое дело! – говорил он, проверяя школьные тетрадки.

— Ну, что я хочу от Лильки?! Не ее это дело – математика! И обижаться за это грех! Зато она поет, как соловей! Каждый за свое дело, всяк за свою работу, как говорил реб Тевье!

— Как говорил реб Тевье, и серебро мое, и злато мое, — деньги – чепуха! Главное — человек, то есть, чтобы человек оставался человеком! — часто повторял он мне эту истину. — Богатым быть хорошо, ничего не скажешь! Только хорошим человеком бытьлучше! Только если бы богатые это понимали, а бедные желали!

Я в детстве всегда считал, что реб Тевье — это папин родственник, и он мне почему-то представлялся похожим на фэтэра (дядю) Шлему, брата папиного отца. С бородой, в картузе, и в кожухе, подпоясанным ремнем, он на праздники заходил к нам. Садиля на завалинке, никогда не заходя в дом, ибо ему тяжело было подняться на крыльцо, и на все разговоры отвечал всегда одинаково:

— Аз мир лэбн, вэлн мир дерзэн! Будем жить – увидим!

Я как-то спросил у папы про реб Тевье, кем он нам приходится, какой родней. Папа улыбнулся и сказал:

— Зуналэ, реб Тэвье всем родня! Подрастешь немного, и я тебя с ним познакомлю.

— Он к нам приедет? – спросил я.

— Придет, — поправил меня папа.

И я ждал. И на мое шестнадцатилетние он пришел ко мне. Папа подарил мне маленькую книжку Шолом–Алейхема «Тевье-молочник» и два одинаковых томика Менделе Мойхер — Сфорима и Ицхока-Лейбуша Переца.

— Как говорил реб Тевье, вдруг – не знаешь, отчего и почему, — удача прет со всех сторон! Как говорится, мир вам и детям вашим! Захожу в книжный магазин и встречаю реб Тевье! И не одного, а вместе с Фишкой Хромым! Это же надо, чтобы на твой день рождения привезли именно эти книги! – сказал папа, радуясь подарку не меньше, чем я.

Марат Баскин