СОРТИРОВКА: проза

Случайно прочла опус Макарова про Булгакова «Евангелие от Воланда». Он там объясняет, почему Булгаков нам не друг, колонка в «Тижні» вышла, я так понимаю, в связи со скандалом вокруг якобы запрета «Мастера и Маргариты» в Украине. (Если кто не понял, книжку не запретили, как таковую, а какие-то две конкретные). Про то, что Булгаков нам не друг, я читала приблизительно раз сто в изложении разных авторов, что-то особенно запомнилось – например, «про Мишку-венеролога» от Оксаны Стефановны. Но Юрий Владимирович пошел дальше Забужки и прям-таки размахнулся. Я один фрагмент трижды прочла, пытаясь осмыслить. Пишет, что когда первые читатели и исследователи романа напрямую спрашивали Булгакова, уж не Сталина ли он вывел под видом Воланда, так «автор дипломатично морозился». «Тиждень» это даже выделил красным. Маэстро, урежьте марш!

Всего 25 лет прожил он на свете, успев создать наиболее чувственную, изысканную и трогательную романтическую поэзию, вошедшую в мировую сокровищницу. 23 февраля исполняется 200 лет со дня смерти великого английского поэта-романтика.

В классе мы его всегда звали Лёвой. Маленький, с рыжеватой сединой, торчком стоящей над широким лбом. На носу очки с 18 диоптриями. Сквозь них на нас смотрели по-детски наивные и по-взрослому усталые глаза полуслепого физика Ваваева. Раскрытый настежь журнал Лёва всегда подносил к самому носу и, близоруко прицелившись ручкой в строку, выстреливал фамилию очередного визави. - Устинова, иди, дорогая, к доске решать задачу. Юлька Устинова, веселая и шумная троечница, прыснув в кулак и спрятав в портфель листаемый на коленках журнал мод, толкает меня локтем в бок: «Лёшк, чего там?»

Разговоры  о  демократии  -  первый  признак  её  отсутствия.
Государство  -  это  казино,  где  все  законы  краплёные.
Победы  требуют  продолжений.
Заряд  оптимизма  часто  оказывается  холостым.
Ценность  вещи  определяется  количеством  неудобств,  которые  приносит  её  отсутствие.
Из  всех  болезней  человечества  самая  распространённая  -  надежда  на  излечение.

Наш с Анечкой низенький детский столик одной стороной своей поверхности касается стены, другой – обшивки рабочего кухонного стола. У двух оставшихся сторон на светлых деревянных стульчиках сидим мы. В тарелках перед нами – остывающий зелёный борщ, приготовленный по всем правилам кулинарной науки. Мелко-мелко искрошенное яйцо и ложка сметаны держатся островками в центре тарелок. Не перемешивая содержимого, мы с кислыми рожицами нацеживаем в ложки жижицы у края, глотаем, пересиливая себя. Маме невмочь присутствовать при этом представлении, повторяющемся три раза на день.

Совсем не бываю на улице. А там осень, каштаны и прочее волшебство. Но сегодня весь день идет дождь,  и деревья думают про нас, людей: «Вот жалуетесь вы, что промокли до ниточки, но у  вас есть  зонтики и крыши. А мы промокли до последнего листика, прячемся под тучей. А она – дырявая и из нее льет дождь!»

Германия… Каждый имеет на этот счёт своё мнение. Конечно, мы не можем забыть. Мы – послевоенное поколение, выросшее на рассказах родителей, старых, чудом уцелевших фотографий, фильмов о войне. Наши потомки, скорее всего, к тем событиям уже будут относиться всё с большим безразличием и меньшим интересом. Думаю, что это неизбежно.

Жизнь и смерть Петра Николаевича Луковкина Рассказ Профессор Луковкин накануне своего шестидесятилетия испытывал чувства… собственно, те же самые, что и всегда – ему недодали. Недооценили его уникальный вклад. Только в преддверии юбилея чувства эти стали куда как драматичнее. Он, бессменный руководитель кафедры, доктор, профессор, заслуженный работник высшей школы РФ, автор …

Расскажу-ка я вам про своего знакомого и в некотором роде даже наставника — он как-то обучил меня некоторым трюкам масляной живописи. По профессии он был художник и звали его Леон, вернее так звали его сначала, а потом... Однако, не будем забегать вперёд; всё по порядку. В своё время он набирался знаний и шлифовал технику живописи в художественном училище им. Серова, которое в их кругу язвительно называлось «Серóвней». Такая издёвка была совершенно справедлива потому, что назвали это замечательное училище не в честь прекрасного художника 19-го века Валентина Серова, написавшего «Девочку с персиками», а в память его однофамильца — советского художника-функционера Владимира Серова, сделавшего карьеру на изображениях Ленина, причём без всяких там персиков.

В Ханаанских горах, за пределами современной европейской цивилизации находится поселок Пкиин, населенный в основном друзами, христианами и мусульманами, но имеющий богатую еврейскую историю. Относительно связей с цивилизацией - одна гидовская история. Однажды вечером я шла по Пкиину с туристами из Санкт-Петербурга. Естественно, о чем-то говорили - конечно, по-русски. На одном из крутых виражей с нами поравнялась религиозная друзская женщина. Мимоходом она поинтересовалась, откуда мы. Услышав, что из Питера, остановилась, поставила сумки и выдала монолог, поразивший мое воображение: «Я была в Петербурге этим летом, больше всего мне понравился Петергоф и Эрмитаж, но Пушкин и Русский музей тоже интересны». Поправив платок, она взяла сумки и отправилась дальше по своим делам, оставив меня в полном замешательстве. Я не предполагала, что религиозные друзские женщины могут быть настолько продвинуты в знании достопримечательностей бывшей российской столицы. Но мой рассказ о Пкиине я хочу начать с его еврейской истории. Когда на этом месте появились первые евреи, известно только Творцу, но это точно произошло более двух тысяч лет назад. Там, где евреи, там и синагога.