Юлия ПЯТЕЦКАЯ | Про пять веков живописи и про театр жестокости

Про пять веков живописи и про театр жестокости

Начала перечитывать «Театр и его двойник». Недалеко от моего дома открылась книгарня, так я теперь мимо просто так не хожу, не только ж срачами поддерживать культуру. Короче, начала перечитывать, но быстро загрустила от трагического гения Арто, да и книжку неплохо помню. У меня с ней связано одно сильное впечатление, я, собственно, об этом.

Он там в самом начале говорит о работе Лукаса ван Лейдена «Лот и его дочери», и я об этом художнике узнала именно от Арто, когда впервые читала его лет 20 назад. Дав развёрнутый анализ этой картины, Арто со свойственной ему категоричностью заявляет, что «Лот и его дочери» делают лишними и бессмысленными пять веков живописи, случившейся после Лейдена. Ну это ж Арто, взял и отменил пять веков и даже разрешения не спрашивал.

Если б Арто жил сейчас и позволял себе подобные заявления, его бы закидали петициями с требованиями отовсюду исключить и всего лишить, если б он был блогером (кстати, прекрасно представляю его в этом качестве), толпы экспертов паслись бы под каждым его постом с криками: «Это вообще кто такой?» Но, к счастью и к сожалению, Арто живет не сейчас и почил, так и не узнав, что может быть художник Никас Сафронов. И отменить это нереально.

Лейден, конечно, никого не отменял, тем более на века, произошло ровно наоборот. Он был современником Леонардо, Рафаэля, Микеланджело, Босха и Боттичелли, был знаком с Дюрером, после него пришли Караваджо, Брейгель, Халс, Эль Греко, Рембрандт, Рубенс, Веласкес… И каждый шёл по-своему, меняя представления о живописи, пределах и возможностях искусства.

Собственно, малоизвестность Лейдена обусловлена сумасшедшей концентрацией гениев до него, во время и после. Гении его и затоптали, и это несправедливо, но бывает. Когда ты стоял у каких-то новых истоков, но мало успел, недолго прожил, не считал нужным разборчиво подписывать свои работы, в связи с чем часть из твоих сохранившихся 17-ти почти 500 лет под вопросом — ты это нарисовал или нет?

Лейден был никудышним менеджером самого себя и, вполне возможно, совсем не думал о посмертной славе. Были у него мысли поинтересней.

Ещё я полагаю, что Арто не просто так выделил именно Лейдена, этого неудачника среди великих. Ну насколько допустимо называть неудачником человека, чьи работы висят в Лувре. Тем не менее беспамятство мира Арто как-то по-своему триггерило, и, думаю, не случайно. Он видел в Лейдене союзника по несчастью и надеялся отменить современный ему театр, родив принципиально новое сценическое искусство, — потрясения, впечатления, острого переживания жизни. И что-то, безусловно, со временем проросло — через Гротовского, Брука, Някрошюса, можно вспомнить еще десяток имен, но в целом идеи Арто и мечты о катарсическом театре так и не стали практикой. Театр 21 века, несмотря на своё великолепное разнообразие, все равно остаётся видом массового досуга и развлечения. Все то, что Арто презирал и с чем боролся, включая диктатуру текста и свиное рыло декламации, замечательно себя чувствует по сей день, а все, о чем он мечтал, стало историей культуры.

Лукасу ван Лейдену было 15, когда он написал «Лота и дочерей». И возраст художника поражает не меньше представленной им картины мира. Арто, к слову, находит ее фантасмагорически невнятной, настаивая, что именно в невнятности ее метафизическая сила. Я же не знаю более понятного шедевра, который можно объяснить даже ребенку.

Вот гибнущий под огнём город, вот жизнь, полная удовольствий, вот безмятежная процессия по центру, разделяющая две крайности бытия, и все это происходит одномоментно, всегда. Во все века, при любой погоде. И над всем этим нависает непостижимый Фатум (слева, видите, как нависает, я думаю, это он, кто б ещё стал так нависать). И в любую минуту все может измениться у всех, но никто ничего об этом не знает. Мы ж никогда не знаем, что с нами случится через пять минут. Знает Фатум, но не скажет.

Но почему же работа называется «Лот и его дочери»? Спросит меня пытливый читатель. Да потому что в любой катастрофе всегда есть выжившие, которые все начнут заново. Возможно, 15-летний Лейден не знал более исчерпывающего примера вечного обновления, кроме Лота с дочерями. Обойдёмся без подробностей, как они начинали заново, это метафора, которая не просто так вынесена на первый план. Жизнь вечна. Хотя небесный огонь катастрофы — первое, что бросается в глаза.

Я давно не видела этой работы, а сейчас, когда загрузила, просто задохнулась от огня, падающего на город. И на несколько минут забыла и про Арто, и про Лейдена. И про пять веков живописи, и про театр жестокости.

Юлия Пятецкая