ПРОЗА

Заметки натуралиста В наших местах отправиться на прогулку летом возможно только ранним утром, чтобы было и комфортно и не слишком жарко – стоит появиться солнцу, и утренний ветерок тут же прячется в кусты, а все живое спешит укрыться в тень. Поэтому мы с сыном встали с петухами, позавтракали, Гришу (нашего петушка) покормили и, свободные и счастливые, ринулись навстречу пока ещё нежному летнему дню. А сегодняшнее утро к тому же случилось в облаках, и солнцу предстояло немного дольше «нежиться» на ночных перинах.

Рассказ ни о чём Пани Дзуркова никогда не бывает довольна своим рисунком. Относительная похожесть, которой пани Дзуркова все же добивается в своих портретах,  плюс цветные глаза, придающие рисунку особую изюминку, какую, бывает, придает натюрморту тщательно прописанная пчела на надкусанном яблоке, в большинстве случаев восторженно принимаются клиентом, а также публикой, традиционно …

В серьезной книге Д.Л.Быкова «Булат Окуджава» о поэтическом стиле Булата Шалвовича Окуджавы написано следующее: «окуджавская рамочность», когда сказано все и ничего». «Окуджава создает «рамочные конструкции, в которые каждый волен поместить собственные картины — свою судьбу, память произвольные ассоциации. Это особенный метод, позволяющий сказать все, ни о чем не говоря напрямую.» И далее: «Ни время, ни место, ни характер действия не указаны, каждый вычитывает свое».

В июльском выпуске 2020 года интернет-журнала «Новый Континент» был опубликован мой рассказ «Судьба Музыканта» о жизни скрипача Л.С. Тышкова. Там я кратко упоминал его двоюродного брата пианиста Анания (Нану) Шварцбурга. К сожалению, Ананий Ефимович рано ушёл из жизни, всего в 56 лет, и не оставил после себя никаких записей.

Сегодня стыдно за тот псевдорелигиозный псевдоидеализм и идиотизм. Однако как сладко было жить с сознанием причастности «ко всему лучшему»

К тридцатилетию смерти Довлатова

Выпивали мы с Ванькой Тюриным в кафе "Охотник". Завалились туда как-то к закрытию, уже пьяные, из гостей. На удивление легко миновали напуганного «вратаря», показав совместно, в четыре руки, мой пропуск-книжицу в Поликлинику №2 в красной настораживающей обложке.

Иерусалим... Этот город - сродни Джоконде, он следит за тобой, под каким углом не прячься. А если прорваться через толпу японцев, щелкающих затворами, то город еще и улыбнется. Он не всегда улыбается, Боже упаси! Скорее, наоборот. Он может оскалиться, показать вам голую задницу и даже издать неприличный звук! Но! Если вдруг, скажем, в пятницу рано утром вы оседлаете 19-й автобус, что курсирует меж двух больниц, то город, подобно остроумному Гензелю, разбросает на всем пути тягучие ириски. Вот вы хватаете одну, жадно суете в рот и тянете свое удовольствие, а за поворотом - еще одна, потом еще и еще…

Когда я была помоложе и мир был другой, а люди добрее и солнечнее, ходила по улицам моего любимого Тбилиси странная женщина с лицом, покрытым густым слоем белил, как у актеров театра "Кабуки", с нарумяненными щеками и ярко-красными губами. Одевалась она как-то изысканно-ободранно.

Неприятности как знают, когда им стрястись, и случаются всегда не ко времени. Я поднимал недавно принятое центральное ателье города – запущенное донельзя, с разбежавшимися мастерами, с единственной из пяти чудом уцелевшей приёмщицей. Ишачил допоздна, засиживаясь, чтобы помочь ребятам, за верстаком. И вот дома, куда попал во втором часу ночи, прочёл записку: «Картошка и кролик в одеяле, поешь. Нас с температурой сорок забирают в больницу».