ПРОЗА

...По правде говоря, мужик он всегда был несерьезный. Легкомысленный какой-то. Однажды даже опоздал сам к себе на свадьбу. Потом, правда, все-таки успел, даже раньше пришел на целый час. Но сам факт, конечно, говорит о многом. Уж если надумал жениться, так не опаздывай.

Когда я прочитала «Рябиновый клин», первую часть трилогии Дины Рубиной «Наполеонов обоз», желания написать о ней у меня не возникло. По правде говоря, даже и желания прочесть ее до конца не возникло, и я сделала это только по той причине, по какой Алексей Александрович Каренин дочитывал книгу про евгюбические надписи.

 Пенятся прибрежные просторы, плавно покрывая площади побережья. Подводный придонный плацдарм прекрасен! Плавают пёстрые палии, пиламиды, помфреты, "попугаи", пикши, пагры, плотвичка (пресноводная – плевать!) Подводные папоротники, перистолистники, плауны, посидонии привольно произрастают подобно пролеску. Прозрачность подводного приволья просто потрясает! Приливы прекрасны, придонный покров привораживает!

Была теплая июньская ночь. Черное покрывало на востоке, над морем, уже начало постепенно таять. Стояла тревожная и звенящая тишина…

Он вошел в нее грубо и жестко, с пустой душой и холодным рассудком и, навалившись всей своей тяжестью, вжал еще не утратившее свежести и красоты тело в ложе носилок. Носилки прогнулись, рабы сделали по инерции несколько шагов и замерли, затаив дыхание…

Давно это было, лет за тридцать до появления первых мобильников. Я работал в маленькой проектной организации. Отдельные кабинеты были только у начальства, а мы, конструкторы, сметчики, технологи, архитекторы сидели все в одном большом зале. Здесь же восседал и инспектор по кадрам. Именно восседал – это был очень солидный человек, полковник запаса, фронтовик с множеством наград, лично знакомый с самим маршалом Жуковым. Звали его не совсем обычно: Федор Федорович Федоров, мы за глаза – Фэфэ. Кличка – отсыл к фильму «Любовь по-итальянски», где в постельной сцене жена говорит мужу «Фэфэ, а как ты меня любишь?»

Бабушка не то что бы чокнулась, у нее тяжелейшая форма деменции, торможение сознания. Ночью встает с постели и начинает наводить порядки. Например, туфли, облепленные осенней грязью, ставит в сервант, рядом с хрустальной посудой. Окурки из пепельницы пересыпает в фужер для шампанского, а фужер воздвигает в книжном шкафу возле сумасшедших сочинений Ф.М. Достоевского.

– Скажи, ты можешь быть моей бабушкой? – опустив длинные загнутые ресницы, Мэнди стоит передо мной – такой тихий воспитанный ребёнок.

Первый в жизни урок мужской солидарности я получил, кажется, в возрасте лет четырех. Уже и не упомню, куда и откуда был я влеком взвинченной и раздраженной моей матушкой и в чем именно выражалось мое непослушание, но только было мне сообщено, что, если я немедленно не начну слушаться и делать то, что велит мама – меня сейчас же отдадут во-он тому дяденьке-милиционеру. Дяденька-милиционер, в дореформенной еще темно-синей форме, действительно внушительных габаритов, удачно нарисовался рядом.

Дело было с Гришей по прозванию Распутин. Баламут из баламутов, всю жизнь он заведовал. Чем – не имело значения. Выгоняли из обувной – принимал галантерейную, выгоняли из галантерейной – парикмахерскую принимал. А священный долг Распутин отдавал в секретной, за семью проволоками, базе Морфлота. Заведовал и там. Столовой. Нет, не какой-нибудь полевой кухней. Кормил всю базу, тысяч двенадцать ртов. Излишков имел продуктовых – впору эшелонами вывозить. Но куда? На сотни вёрст вкруговую – ни живой души.