СОРТИРОВКА: ОЧЕРКИ И ЭССЕ

Кто-то принес, или он сам приблудился, но у нас на площадке Шарик возник, когда ему было месяца полтора отроду. Пушистая трехцветная шубка, делавшая из него округлый комочек, предопределила имя. Не пятнами, а вперемежку кремовыми, бежевыми и каштановыми кудельками, его шёрстка была необычайно мягкой и выглядела такой чистенькой, что его, выхватывая друг у друга, мы таскали на руках и без устали чмокали в кожаный, как у игрушки, нос и выпуклый шелковистый лобик.  Кто-то из старших помог соорудить для него конурку на нашей лестничной площадке, которая служила местом сбора для десяти детей, обитавших в трех  квартирах.

“В мои годы умирают, и я боюсь, что вы уйдете из этой жизни с горестью в сердце, не узнав от меня (из чистого источника знания), что вас ожидает непрерывная радость”, – торопился успокоить замученное проблемой человечество великий калужский старец. Циолковский щедро делился своими открытиями: техническими и философскими. И дабы доходчиво их донести, сделался беллетристом. Великим, но толком, похоже, так и непрочитанным…

12 апреля 1961 года старший лейтенант Советской армии, военный летчик 1-го класса Юрий Алексеевич Гагарин облетел земной шар за 1 час 48 минут. По одной версии, он за это время фотоаппаратом “Салют” №670352 сделал несколько исторических снимков, а по другой версии, ему во время полета было совершенно не до фотоискусства.

Едем. В машине темно. Включена сирена, скорость нарастает. Нам освобождают дорогу. Через внутривенный катетер капают обезболивающее.  Дыхание вроде чуть спокойнее. Лицо потихоньку оживает. Ребята: два парня и девушка в рабочих робах службы спасения – пытаются как-то отвлечь и развлечь старенькую пациентку, разговаривают с ней, как с дитём малым, гладят по руке, расспрашивают о том, о сём. Они привыкли к плохо соображающим бабушкам, а эта еще  и со славянским акцентом говорит по-немецки…  Вот и ведут  беседу вроде как со слабоумной… Мама внимательно на них смотрит.

Зимняя утренняя Сванетия – солнечна, сыра и свежа. На дымчатом сизым, прозрачным туманом пике Ушба – последние следы ночи: гигантские чёрные тени, которые вслед восходящему за предгорьем солнцем алеют, наливаются ярко-розовым густым воздухом и медленно, как мареновый вековой ледник, сползают в невидимые зевы ущелий.

Я вдруг поняла, что уже так долго живу в Петербурге, что не только застала, как некоторые спектакли сняли с репертуара. Но некоторые успели при мне и поставить и потом снять. Это чем-то похоже на семьи: некоторые знакомые уже успели найти пару, пожениться и развестись, пока ты в браке.

Иногда мне кажется, что редактор и автор самотека говорят на совершенно разных языках. Раньше в редакции было сотрудников, как в старой анекдотической задачке – «полтора землекопа», но недавно у нас с Ильей Бояшовым появилась молодая помощница Даша, и теперь есть кому вести переписку с авторами. Даша разбирает почту, пересылает рукописи нам с Ильей, а авторам шлет ответы: «Уважаемый автор, ваше письмо получено...» Стандартная форма, уведомляющая, не обнадеживающая.

По переходу, вскинутому над несколькими разной вышины железнодорожными насыпями, я передвигался на равном удалении от правого и левого перил, чтобы не глядеть вниз, и чувствовал, как у меня готовы подкашиваться коленки даже от мелькания высоты в просветах на рассохшемся настиле. Отца, лётчика, болезненно уязвлял этот страх во мне.

За последнюю неделю пианистка Елена Кушнерова два раза по Зуму рассказывала о композиторе Александре Лазаревиче Локшине (1920–1987). Опять стал я думать над историей его оклеветания, и абсурдность этой истории предстала мне ещё абсурднее, чем раньше. Молодой композитор, блестяще преподававший в Московской Консерватории, в 1948 году был изгнан оттуда в ходе кампании по борьбе с «космополитизмом». И хотя Дмитрий Шостакович, Мария Юдина и другие называли Локшина гением, он до конца жизни не мог найти работу.

Большая часть моих друзей – люди пишущие или имеющие к этому отношение. Поэтому стихи на ленте фейсбука я время от времени читаю, хотя – каюсь – мало. Когда пишется, когда во мне что-то зреет и вот-вот выплеснется, читать других избегаю. Чтобы не допустить сбоев, искривлений, влияний извне. А пишу я нынче часто, редко когда не пишу.