СОРТИРОВКА: ОЧЕРКИ И ЭССЕ

Может быть, кто-то помнит пельменную на улице Революции? Мы с друзьями бывали там часто. Маленькая столовка, накурено, на столиках — уксус и горчица. Если, как я, вы любите пельмени со сметаной — это дадут к пельменям отдельно, на маленькой тарелочке. Все мои друзья заливали пельмени уксусом! Место спокойное, никаких чужих там не бывало. Я имею в виду милиционера, активиста или какого-нибудь дружинника. Вокруг простой люд, никогда много народа там не встречал. Те, кто "приносил с собой", были нормальные "прохожие". “Принял”, заел и пошёл дальше. Мы там в конце 60-х часто бывали. Недалеко от моего дома пельмени дешёвые и даже вкусные. Можно было смело поболтать со своими ребятами о футболе, девочках, мечтах о загранице, обсудить журнал с американскими культуристами, изучить на рубашке у Дуче непонятную, невиданную американскую бирку.

Предрассветная мгла рассеялась, уступив светилу, быстро поднимающемуся из-за гор. Вот только видна была светлая полоса, как уже вышел солнечный диск, озаряя Землю Обетованную. Пока ещё не утомила дневная жара месяца ава, по утренней прохладе вышла Рахиль подоить коз, покормить кур, собрать свежие яйца. После надо заняться огородом – полить грядки, собрать овощи и зелень к обеду. Невелико хозяйство, но требует заботы и внимания. Рахиль старшая, на ней и помощь по дому, и присмотр за младшими детьми. Но сегодня особенный день, и на душе так радостно, будто случится что-то хорошее. Вот и птицы звонче поют, и небо голубизны прозрачной, высокое, чистое. Лишь над горами лёгкие облака плывут, напоминая о том, что наступил последний месяц лета.

80-летие отмечает сегодня актриса, красоте которой завидовали когда-то чуть ли не все девушки Советского Союза

Коммунальная квартира. А дом и сейчас на Шмидта 8 в Днепропетровске. 1950 г. В одной квартире жило три семьи - это три дощечки для унитаза, три стола на кухне. три тряпки мыть полы, три швабры, шесть детей, три мужа и три жены. Надо сказать, что раньше обращались к женщине - мадам. 

Меня немного бесила всегда эта привычка русских поэтов и писателей брать у Пушкина строчку, да даже два слова или слово с междометием и — ставить в эпиграф. Ну, смешно же! Когда перед поэмой или романом стоит эпиграф Пушкина, что-то такое: "Ах, метель!" И все. И Пушкин, имя. Как будто для этого и ставят. Кстати, для этого.

В ночь с 26 января на 27-е он терпеливо дожидался, когда же, наконец, она уляжется. И миг этот наступал. Но он ждал момента, когда раздастся ее ровное дыхание… Все. Теперь пора. Она улетела в сон. Он потихонечку поднимался и тихо, чтобы не шуметь, прокрадывался в другую комнату, где брал "пустячок". То могла быть ее любимая шоколадка, ее любимая конфета, ее любимый кофе... Да мало ли пустячков, которые она любила. Затем он возвращался так же украдкой в спальню, прислушивался к ее дыханию и осторожненько положив на подушку перед ее лицом "пустячок", переходил на свою сторону кровати, укладывался и сладко засыпал.

Скучно, товарищи прозаики, невыносимо скучно вникать в подростковую лабуду о проблемах «отцов и детей», о прыщавой ревности к сестре-сопернице, о рефлексии в неокрепшей психике, о мистике в отравленном распадом алкогольных ингредиентов организме… В мире ведь столько всего героического, где разворачивается настоящая человеческая драма. И главное, придумывать ничего не надо – бери готовый сюжет и облекай его в литературную форму. Не знаете? Что ж, покопаемся в сундуке историй – вот такая, просто пальчики оближешь. 

Я люблю гулять по заброшенным дачам в это время года, когда весна переходит в лето, все просыпается, набухает бутонами и почками, и даже сосновая хвоя становится на солнце золотисто-салатовой. Здесь можно ходить до ночи по наполовину заросшим тропинкам и никого за весь день не встретить, хотя посадочный сезон сейчас в самом разгаре, а для ночевки выбрать себе домик с разбитым окном у самой кромки бора и слушать всю ночь жутковатые крики, от которых у непосвященного человека может случиться сердечный приступ. К нему прилетают для ночной охоты бородатые неясыти - самые крупные наши совы. Ведь заброшенные дачные участки - рай для мышевидных грызунов и ящериц, которыми питаются неясыти. В сумерках носится здесь заяц-русак, который днем отдыхает в густых кустах и среди высокой сухой травы. За ним осторожно и степенно вышагивает лисица, раздвигая веточки и принюхиваясь. Бесшумно пролетают ночницы. В углах избенки скребется полевка. Где-то очень далеко и тоскливо воет на луну то ли волк, то ли собака. Я говорю себе, что собака. Ведь среди заброшенных дач попадаются еще и островки не заброшенных, и туда могут хозяева привезти четвероногого сторожа. Хотя я вообще-то убеждена, что собаки, которые бродят здесь, одичавшие и не в первом поколении. Они не боятся людей, но уже не будут лизать им руки.

Война аукнулась и в дворОвые оклики. Голиков – Гольц, Кальченко – Кальц. Неотмываемо прилипло прозвище к Шуйкову. И пустило корни. Шульцем вслед за детворой, назвавшей сына, взрослые окрестили отца, прибавляя – старший. А внук Шульца старшего уже с песочницы был Шульцем.

Слово «импрессионизм» и прилежащую к нему цепочку незнакомых французских имён я впервые увидела, кажется, в восьмом классе и проскочила мимо, особенно не задумываясь. Уже будучи студенткой первого курса, я как-то разговорилась на темы живописи со своей однокурсницей Наташей. Из её уст снова прозвучали уже однажды услышанные фамилии художников: Ван Гог, Моне, Дега, Мане и другие. Наташа произносила их так, словно приглашала меня в сокровищницу графа Монте-Кристо или пещеру Аладдина. Некая великая тайна должна была мне открыться, судя по придыханию моей собеседницы. И во мне вдруг зажегся жгучий интерес, желание оказаться в числе посвященных.