ПРОЗА

Меня отвернули спиной к залу... Стало легче дышать... Гениальный скрипач играл за меня на спектаклях... Я же усердно водил смычком по безмолвным струнам... Но музыка была такова, что я спиной чувствовал - меня слушают. Вместе с льющейся музыкой бежала по спине мелкая-мелкая дрожь... И в конце этого момента в спектакле я разворачивался лицом в зал.

А что расскажу тебе я в создавшейся ситуации? Не скрою, лекарство под названием Nocturno стимулирует меня писать. О Москве, Крылатском, "дипломатическом" районе, Чертаново, где были курсы по подготовке в Иняз...

За время своего пребывания в Израиле Сёма попробовал себя в разных видах деятельности. В том числе, была в его трудовой биографии такая славная веха, когда он в течении 11 лет проработал в маклерской конторе.

Так случилось, что первые две мои детские влюбленности прочно связаны с простым, как полевой цветок, русским именем Надя. И обе Нади, замечу, были русоголовы, голубоглазы и стройны, как, впрочем, многие девочки-подростки в те времена.

В одном мирном, очень зеленом и голубом государстве жили-были два брата, Шут и Палач. Они жили в небольшом двухэтажном домике на краю деревни. Деревня эта тоже была небольшой и уютной. Дом достался братьям по наследству от умерших рука об руку родителей.

Изначально 1 апреля праздновалось в нашем подлунном мире как день весеннего равноденствия. Этот день был наполнен шутками, шалостями, прибаутками. А побудительной причиной для рождения розыгрышей послужили капризы природы, не скупящейся на довольно неожиданные перепады погоды: вместо теплого дождичка подчас одаривала обвальным снегопадом.

В июне 1972 года я поступал во ВГИК на операторский факультет. Первый экзамен – «Практика фотографии». Нам давали пленку, и мы должны были сделать репортаж на ВДНХ. Три года не было набора на факультет; конкурс был огромный. Я попал в первую группу, и в восемь утра тридцать человек отправились на съёмки.

Зачем я берусь за эти строки? Ведь я не знала близко Ларису Шенкер, не работала с ней в редакции, не сидела в одной комнате стол к столу, лицом к лицу, в рутинных обсуждениях и спорах, скрещивая взгляды и темпераменты, как это приходилось делать сотрудникам журнала.

Моя последняя, двенадцатая по счёту книга оказалась провальной. Ирочка, дотянувшись до моего уха, шёпотом и нараспев предупредила меня, что ещё один такой срыв, и мне можно начинать писать мемуары для краеведческого музея. Я почувствовал знакомый запах духов и промытого тела.

Липкин опаздывал. Лёшка уже включил аппаратуру, настроил, но играть не начинал. Вагана не было и можно было минут десять пофилонить, хотя то, что новый администратор Елена Николаевна сдаст с потрохами, даже не обсуждалось.