ПРОЗА

Реб Марат! Я понимаю, что у вас может быть, как раз в эту минуту есть какие-то другие задумки, но я вас перебью на пару минут. Я сам из Чикаго, но моя мама из вашего Краснополья. И я вам сейчас расскажу ее историю. А начну я ее издалека: вы когда-нибудь пробовали халы реб Зуси-Авнера? Нет? И я тоже не пробовал.

Сразу скажу: раз двадцать или тридцать. Точно уже и не помню. Но вот один день, который, казалось, тянулся несколько суток, запомнился навсегда. Декабрь 1989-го. Стужа – под 30 вдруг сменилась почти весенней оттепелью, градуса 2-3, кажется, и мы тихим караванчиком ранним зимним утречком выдвинулись на Великую Отечественную войну.

Впервые я узнал вкус сухого молока и яичного порошка, засунув слюнявый палец в пакеты с этими волшебными яствами. Сказано было, что это не для меня и не для маленькой сестренки. Но почему? Кому мама готовит ящик с лакомством, и уже не в первый раз?

 - Мне всё равно, что там и как. Меня это не колышет. Я был на пароходе, я всем сказал, что это моя баба. Чтобы ни один слюнявый юнец не порывался в эту сторону, ни один старпёр не пырхался там, добиваясь её. Я ей предложение сделал, официальное. Просил не ходить в этот рейс, хватит уже! Весь мир посмотрела, отработала за двоих, а она в ответ только смеётся: «Я тебе надоем через месяц совместной жизни, давай ничего не будем менять, нам ведь и так хорошо».

Какая она, моя Ханука? Когда за плечами уже очень много прожитых лет, то в будущее не особо заглядываешь: спасибо, Господи, за каждый день! Оглядываемся на прошлое - это наше достояние, у каждого своё, хорошее или плохое, но единственное и неповторимое.

Двое сидят 31 декабря за час до полуночи. Провожают старый год. Дёрнули по очередной стопке, зажевали оливье, закурили. Надоевший телик выключен, верхний свет тоже. Лишь мерцают трёхцветные диодики ёлочной гирлянды. Тишина. В синей тьме за окном бесшумно падают снежинки. Друзья уже изрядно набрались... впечатлений, и умиротворение охватило их сполна...

Манюня открыла дверь холодильника. В нос ударил запах пролитого пива. Сливочное масло было в отсутствии. – Муртазик, я тебе яичницу поджарю. На подсолнечном масле. Ничего? – громко, чтобы разбудить разоспавшегося бойфренда, крикнула Манюня.

Солдат улыбнулся, он вспомнил, как по дороге на Дальний Восток, где-то уже за Хабаровском, на убогой безымянной станции, против его переполненного и вонючего жесткого вагона, остановился купейный вагон, набитый пьяными дембелями, изукрашенными яркой вышивкой, белыми бабьими кантами, звонкими аксельбантами.

Телефон нежно затренькал, когда Пётр Иванович покупал на рынке помидоры. Мужчина приложил трубку к уху, уронил на заплёванный асфальт полный полиэтиленовый пакет и, грубо толкая людей, побежал к выходу.

После смерти мужчины становятся известными большинство из его тайн: внебрачные дети, дети от неизвестных браков, дети от известных бездетных браков, наивные юношеские стихи на истлевших бумажках в клеточку, не учтённые женским ураганом и налоговым инспектором деньги на сберкнижке, телефоны прежних и настоящих подружек, космические ресторанные счета на двоих с шампанским ...