ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Выпивали мы с Ванькой Тюриным в кафе "Охотник". Завалились туда как-то к закрытию, уже пьяные, из гостей. На удивление легко миновали напуганного «вратаря», показав совместно, в четыре руки, мой пропуск-книжицу в Поликлинику №2 в красной настораживающей обложке.

Иерусалим... Этот город - сродни Джоконде, он следит за тобой, под каким углом не прячься. А если прорваться через толпу японцев, щелкающих затворами, то город еще и улыбнется. Он не всегда улыбается, Боже упаси! Скорее, наоборот. Он может оскалиться, показать вам голую задницу и даже издать неприличный звук! Но! Если вдруг, скажем, в пятницу рано утром вы оседлаете 19-й автобус, что курсирует меж двух больниц, то город, подобно остроумному Гензелю, разбросает на всем пути тягучие ириски. Вот вы хватаете одну, жадно суете в рот и тянете свое удовольствие, а за поворотом - еще одна, потом еще и еще…

Когда я была помоложе и мир был другой, а люди добрее и солнечнее, ходила по улицам моего любимого Тбилиси странная женщина с лицом, покрытым густым слоем белил, как у актеров театра "Кабуки", с нарумяненными щеками и ярко-красными губами. Одевалась она как-то изысканно-ободранно.

Неприятности как знают, когда им стрястись, и случаются всегда не ко времени. Я поднимал недавно принятое центральное ателье города – запущенное донельзя, с разбежавшимися мастерами, с единственной из пяти чудом уцелевшей приёмщицей. Ишачил допоздна, засиживаясь, чтобы помочь ребятам, за верстаком. И вот дома, куда попал во втором часу ночи, прочёл записку: «Картошка и кролик в одеяле, поешь. Нас с температурой сорок забирают в больницу».

Мы нашу гостиницу «Бейт Дольфин» для смеха называли «Первый дом на родине» (по аналогии с известной сохнутовской программой). Тоже всё было практически бесплатно, тоже жили мы в мошаве, окружённые сабрами, помешанными на алие и готовыми опекать «новичков». Ульпан у нас тоже был создан. Туда ходили все вновь прибывшие, кроме нас с мужем. Мы на первом собрании объявили организаторам ульпана о том, что мы знаем иврит (это не нужно было доказывать, ведь мы сообщили об этом на вполне корректном и свободном иврите).

В 2016 году я прочитал пятнадцать томов Малого академического издания Полного собрания сочинений Фёдора Михайловича Достоевского.

Два года, как не стало нашего друга поэта, прозаика Михаила Кагарлицкого. Эта подборка его стихотворений последних лет подготовлена ташкентским писателем Владимиром Васильевым.

Сначала было вот это письмо и эта фотография.

(по поводу эссе под названием «Жена» из новой книги Владимира Соловьёва-Американского под названием «Диагноз»)

По сути он мой ровесник – этот перламутровый «Вельтмейстер» на 3/4, что отец купил, когда служил зампотехом танковой роты в Потсдаме. Дело было сразу после эпатажного закрытия восточными немцами границ Западного Берлина: с нервами, танками, замурованными окнами первых этажей зданий и сооружением будущего символа расколотой нации – Берлинской стены. В это неспокойное время вместе с аккордеоном в семье появился и я. С тех пор мы с моим другом не расставались. Хотя и общаемся нерегулярно.