СОРТИРОВКА: ОЧЕРКИ И ЭССЕ

Едем. В машине темно. Включена сирена, скорость нарастает. Нам освобождают дорогу. Через внутривенный катетер капают обезболивающее.  Дыхание вроде чуть спокойнее. Лицо потихоньку оживает. Ребята: два парня и девушка в рабочих робах службы спасения – пытаются как-то отвлечь и развлечь старенькую пациентку, разговаривают с ней, как с дитём малым, гладят по руке, расспрашивают о том, о сём. Они привыкли к плохо соображающим бабушкам, а эта еще  и со славянским акцентом говорит по-немецки…  Вот и ведут  беседу вроде как со слабоумной… Мама внимательно на них смотрит.

Зимняя утренняя Сванетия – солнечна, сыра и свежа. На дымчатом сизым, прозрачным туманом пике Ушба – последние следы ночи: гигантские чёрные тени, которые вслед восходящему за предгорьем солнцем алеют, наливаются ярко-розовым густым воздухом и медленно, как мареновый вековой ледник, сползают в невидимые зевы ущелий.

Я вдруг поняла, что уже так долго живу в Петербурге, что не только застала, как некоторые спектакли сняли с репертуара. Но некоторые успели при мне и поставить и потом снять. Это чем-то похоже на семьи: некоторые знакомые уже успели найти пару, пожениться и развестись, пока ты в браке.

Иногда мне кажется, что редактор и автор самотека говорят на совершенно разных языках. Раньше в редакции было сотрудников, как в старой анекдотической задачке – «полтора землекопа», но недавно у нас с Ильей Бояшовым появилась молодая помощница Даша, и теперь есть кому вести переписку с авторами. Даша разбирает почту, пересылает рукописи нам с Ильей, а авторам шлет ответы: «Уважаемый автор, ваше письмо получено...» Стандартная форма, уведомляющая, не обнадеживающая.

По переходу, вскинутому над несколькими разной вышины железнодорожными насыпями, я передвигался на равном удалении от правого и левого перил, чтобы не глядеть вниз, и чувствовал, как у меня готовы подкашиваться коленки даже от мелькания высоты в просветах на рассохшемся настиле. Отца, лётчика, болезненно уязвлял этот страх во мне.

За последнюю неделю пианистка Елена Кушнерова два раза по Зуму рассказывала о композиторе Александре Лазаревиче Локшине (1920–1987). Опять стал я думать над историей его оклеветания, и абсурдность этой истории предстала мне ещё абсурднее, чем раньше. Молодой композитор, блестяще преподававший в Московской Консерватории, в 1948 году был изгнан оттуда в ходе кампании по борьбе с «космополитизмом». И хотя Дмитрий Шостакович, Мария Юдина и другие называли Локшина гением, он до конца жизни не мог найти работу.

Большая часть моих друзей – люди пишущие или имеющие к этому отношение. Поэтому стихи на ленте фейсбука я время от времени читаю, хотя – каюсь – мало. Когда пишется, когда во мне что-то зреет и вот-вот выплеснется, читать других избегаю. Чтобы не допустить сбоев, искривлений, влияний извне. А пишу я нынче часто, редко когда не пишу.

Случайно прочла опус Макарова про Булгакова «Евангелие от Воланда». Он там объясняет, почему Булгаков нам не друг, колонка в «Тижні» вышла, я так понимаю, в связи со скандалом вокруг якобы запрета «Мастера и Маргариты» в Украине. (Если кто не понял, книжку не запретили, как таковую, а какие-то две конкретные). Про то, что Булгаков нам не друг, я читала приблизительно раз сто в изложении разных авторов, что-то особенно запомнилось – например, «про Мишку-венеролога» от Оксаны Стефановны. Но Юрий Владимирович пошел дальше Забужки и прям-таки размахнулся. Я один фрагмент трижды прочла, пытаясь осмыслить. Пишет, что когда первые читатели и исследователи романа напрямую спрашивали Булгакова, уж не Сталина ли он вывел под видом Воланда, так «автор дипломатично морозился». «Тиждень» это даже выделил красным. Маэстро, урежьте марш!

Всего 25 лет прожил он на свете, успев создать наиболее чувственную, изысканную и трогательную романтическую поэзию, вошедшую в мировую сокровищницу. 23 февраля исполняется 200 лет со дня смерти великого английского поэта-романтика.

В классе мы его всегда звали Лёвой. Маленький, с рыжеватой сединой, торчком стоящей над широким лбом. На носу очки с 18 диоптриями. Сквозь них на нас смотрели по-детски наивные и по-взрослому усталые глаза полуслепого физика Ваваева. Раскрытый настежь журнал Лёва всегда подносил к самому носу и, близоруко прицелившись ручкой в строку, выстреливал фамилию очередного визави. - Устинова, иди, дорогая, к доске решать задачу. Юлька Устинова, веселая и шумная троечница, прыснув в кулак и спрятав в портфель листаемый на коленках журнал мод, толкает меня локтем в бок: «Лёшк, чего там?»