ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Два письма, содержащие взаимные обвинения супругов и в этих обвинениях раскрывающие изнанку супружеской жизни и любви. Их читает в утро перед свадьбой сын авторов писем.

Улица Дизенгоф. Вот уже семнадцать лет наблюдаю я некий отрезок этой центральной тель-авивской улицы, одной из самых длинных и интересных в городе. Как быстро всё меняется здесь в последние годы! Ещё несколько лет назад всё вокруг выглядело совсем иным и казалось таким незыблемым. А сегодня встречаются на улице всё реже прежние лица, и появляется всё больше новых. О, Дизенгоф! Ты меняешься слишком быстро!

А ночь шестого дня прошла в раздумьях.
Вот создан Мир – жемчужина Вселенной.
Сотворены из слова и желанья
Животные, цветы, вода и камни.
И гимны силе разума нетленной
Дожди слагают на прозрачных струнах.

Как мнОгое скрывает  Темнота,
Упрятав Суть - за разлИчимым … Очертаньем:
Укрыта в «нём» - быть может … Красота,
А, может, Нечто, что хотят оставить - Тайной.

К выпускным экзаменам Сёме мешала готовиться его первая юношеская любовь к девочке, с которой они с третьего класса сидели вместе за одной партой. Он не мог думать ни о чём другом, кроме неё, и её нежный образ постоянно стоял у него перед глазами.

Корреспондент районной газеты Красноперцев получил задание сделать репортаж об N-ской свалке, получившей всероссийскую славу после недавней прямой линии с президентом. Жители пожаловались на смрад и грязь, и президент пообещал убрать свалку в кратчайшие сроки. Похоже, она доживала последние дни.

Господь велит нам, но не прямо, то есть
Посредника использует в тиши,
И Божья воля – это наша совесть,
Которая сестра-близнец души.

Цветков глянул в окно. За окном висела летающая тарелка. Точно такая же, какую он подробно описал корреспонденту газеты «Потусторонние вести» два месяца тому назад. На фоне зимнего неба она отсвечивала на солнце каким-то зловещим металлическим огнем.

На улице стоял осенний промозглый день. Невзрачный Серый Хлястик начинал его, как обычно. Уже несколько лет он жил на Большой Арнаутской 17, на пальто у одного весомого авторитета.

Кузина никто не звал, он сам пришёл. У порога квартиры обычного пятиэтажного дома зачем-то оправдывался, мол, простите, думал, что поминки, а оно вон как оказалось — свадьба. Ломая кепку, уже было повернулся уйти, но открывшие ему дверь люди пребывали в отличном настроении, тем более — уже выпили, и Кузина впустили, как-никак родня всё-таки.