Юрий ФРИДМАН-САРИД | Туалет на Иерусалим, или как я учил иврит

ТУАЛЕТ НА ИЕРУСАЛИМ, ИЛИ КАК Я УЧИЛ ИВРИТ

Иврит я выучил не в ульпане, а на работе. Через полгода с небольшим после моего приезда в Израиль (а приехал я в декабре 90-го, на пике «большой алии») меня взяли на работу инструктором в тренажерный зал фитнес-клуба «Jerusalem SPA» в гостинице «Hyatt», на Ар-а-Цофим в Восточном Иерусалиме. Иврита у меня не было никакого, но был приличный английский и высшее физкультурное образование, что и впечатлило главного инструктора, американку Рину. Зарплата, естественно, была минимальная, но я был счастлив: мало кому из наших удавалось по приезде получить работу по специальности. Кроме одного массажиста, я был там единственным «русским». Все уборщики были арабы из Восточного Иерусалима, и основы арабского мата я освоил вместе с основами иврита, если не раньше.

Открытый сравнительно недавно «Jerusalem SPA» стал первым фитнесс-клубом такого уровня в Иерусалиме, и его членами была, пожалуй, вся иерусалимская элита: депутаты Кнессета, журналисты, артисты, бизнесмены – не буду перечислять имена. Меня, только приехавшего из Союза, поражала их израильская простота и открытость – никакой дистанции между ними и собой я не чувствовал. Учить меня ивриту все постоянные посетители клуба считали своим гражданским долгом – и делали это терпеливо, шумно радуясь моим успехам. Я завел себе блокнот, куда записывал на слух русскими буквами незнакомые слова, и зубрил их все свободное время. Кроме иврита, в клубе я познакомился с «исраэлиют» – израильской ментальностью, привычками, культурными кодами. Что не менее важно, чем язык, если не более.

Естественно, моими учителями были и товарищи по работе – в основном молодые ребята. Все их знания об СССР в то время исчерпывались тем, что это огромная дикая северная страна с непонятным коммунистическим строем. Когда у меня в очередной раз деликатно поинтересовались, есть ли в России холодильники и телевизоры, я решил, что дальше так продолжаться не может. На очередное собрание персонала я принес огромный фотоальбом Ленинграда и по окончании предложил народу посмотреть, откуда я приехал. Шок был всеобщим.

— Эйзе йофи! Какая красота! Но ведь это же Европа! – восклицал народ, пока я переворачивал страницы альбома. В Европе бывали все.

— Ну, а я, по-вашему, откуда? – усмехнулся я, закрыв альбом.

— Из России… – растерянно пробормотал кибуцник Ноам, спрашивавший меня о холодильниках и телевизоре.

Цель была достигнута – больше вопросов про холодильники мне не задавали.

Самый красивый литературный иврит был у арабского профессора Иерусалимского университета из Абу-Гоша, специалиста по семитским языкам. Когда мы познакомились, я не понял, что значит «сафот шемийот» (семитские языки), и переспросил.

— Сафот шемийот, – повторил профессор. – Иврит, например, арабский, арамейский.

До меня дошло.

— Ну, я-то специализировался на «сафот анти-шемийот», – сообщил я профессору. От смеха тот едва не рухнул с велотренажера.

Естественно, мой процесс овладения ивритом сопровождался, как и у всех, немалым количеством «ляпов». Один из них незабываем.

Поздним вечером, когда рейсовые междугородние автобусы уже не ходили, я должен был возвращаться из Тель-Авива домой в Иерусалим. Мне объяснили, что на Центральной автобусной станции (еще той, старой) нужно найти стоянку маршрутных такси — и научили, как спросить, какое из них едет в Иерусалим. Прочитать надпись на маршрутке я, естественно, был еще не в состоянии. «Маршрутка» на разговорном иврите – «шерут», сокращенное от «монит-шерут», дословно – «обслуживающее такси». В отличие от обыкновенного такси, которое называется просто «монит».

Фразу «Эйфо шерут ле-Йерушалаим?» («Где маршрутка на Иерусалим?») я заучил наизусть.

Меня подвела склонность к литературщине. Незадолго до того я выучил новое слово «кивун» (направление) и жаждал его использовать. Составленная мною самим фраза звучала уже так: «Эйфо шерутим ле-кивун Йерушалаим?» И означала она, по моему мнению: «Где маршрутки в направлении Иерусалима?»

Я только не учел, что слово «шерут» во множественном числе, т.е. «шерутим», — означает уже не разговорное «маршрутка», а… «туалет». Соответственно, вопрос, с которым я гордо обратился к курившим в ожидании пассажиров шоферам-марокканцам, был таков:

— Где здесь туалет в направлении Иерусалима?

«Марокканцы» в восторге заржали, после чего один из них спросил:

— Слушай, хабиби, а поссать в другом направлении ты никак не можешь?

Он сопроводил свой вопрос такой наглядной жестикуляцией, что перевод мне не потребовался. Кстати, в Иерусалим я ехал именно с ним.

Время шло. Года через четыре я уже свободно болтал на иврите, и в моем русском появился характерный ивритский акцент. Погружение в иврит было полным: разговаривать только на иврите мне приходилось и на работе, и дома, – единственный, пожалуй, плюс моего дурного брака с саброй, коренной израильтянкой…

А «диплом с отличием» на знание иврита я получил от одной из моих постоянных «учительниц» в фитнес-центре. Илана, дама моего возраста из известной иерусалимской семьи, жена крупного бизнесмена, проводила в клубе почти все свободное время. Заявленной целью данного времяпрепровождения было, естественно, похудание – Илана была полновата. И ни фитнес, ни сауна с массажем особо не помогали. Дать ей единственную реальную рекомендацию: «Меньше жрать!» – я, естественно, не имел права. Она паслась у меня в тренажерке даже когда не занималась сама, а дожидалась своей очереди к массажисту или косметологу, и моей добровольной обязанностью в обмен на уроки иврита было утешать ее на предмет полноты. Что она, в общем, вполне и очень даже ничего. Тетка она была симпатичная, хотя и не в моем вкусе, так что особо кривить душой и не приходилось.

Когда Илана в очередной раз, изогнувшись, чтобы я мог лучше рассмотреть ее выдающуюся корму, прохныкала:

— Ури, ну правда у меня не очень толстый тусик (попка)? – у меня в голове что-то щелкнуло и я, выразительно глядя ей в глаза, произнес:

— Илана, бэ-эцем зэ талуй бэ-тфиса! (Илана, в сущности, это зависит от точки зрения!)

Фраза была более чем двусмысленной, поскольку буквальный ее перевод звучал так: «Илана, в сущности, это зависит от того, как ухватить!» (Первичное значение слова «тфиса́», «точка зрения» – это «хват». Физический).

Когда по моей наглой ухмылке Илана удостоверилась, что игра слов была совсем не случайной, она расхохоталась, чмокнула меня в щеку и заявила:

— Ури, ты выучил иврит! Мне нечему тебя больше учить!

Мне, однако, было чему учиться. Свободно разговаривая на иврите, я практически не умел ни читать, ни писать. Профессия этого не требовала, а при работе по двенадцать часов в день на двух работах на самостоятельные занятия не было ни сил, ни времени.

Чтение и письмо на иврите я освоил много позже — в Латвии, куда меня случайно занесло на пару недель после десяти лет жизни в Израиле. И где я прожил целых 14 лет… Я читал и писал, чтобы не забыть иврит, пока учил латышский. И не забыл.

Вернулся в Израиль с тем же ивритом, с которым и уезжал – разве что более литературным.

Самое интересное – на латышском я заговорил не с русским акцентом, а с ивритским, так что латыши всегда спрашивали, откуда я родом.

Но это уже совсем другая история…

***

Бывают дни, что хочется под нож,
На гильотину – голову на плаху…
Но кто-то просто посылает нах…й –
И понимаешь, для чего живешь!

***

Как мудро все устроено в природе:
налево поглядишь или направо –
урод сидит, простите, на уроде…
А ты – красава!

***

КАК-ТО ТАК…

Господь, похоже, за мои грехи
Счет выписал и выложил на блюдце.
Не снятся сны. Не пишутся стихи.
Вино не пьется. Бабы не еβутся…

***

ВЕСЕННЕЕ

Орут коты. У них – сплошной оргазм:
любовь и страсть, и кошки голосят.
И я на баб смотрю горящим глазом,
как будто мне каких-то шестьдесят… 

Юрий Фридман-Сарид

Художник מארין סורבאלא