СОРТИРОВКА: Юлия Пятецкая

Когда в Киеве вешали немцев, бабушка не пустила своего 9-летнего сына смотреть, хотя он очень хотел. Он пережил всю оккупацию с мамой и младшими сестрами, отец был на фронте, мой маленький дядя Вова мог погибнуть каждую минуту, поэтому хотел увидеть, как вешают немцев. А бабушка, которая пережила раскулачивание, голодомор, похоронила в мертвом селе первого мужа и двух сыновей, вырвалась из оцепленного села и добралась до Киева, где познакомилась с моим дедом, родила трех детей и пережила оккупацию, не пустила. Она ненавидела советскую власть, Ленина, Сталина, комсомол, коммунизм, Гитлера и пионерию, но не пустила. И как вешают немцев не дала посмотреть, и в пионеры вступать не разрешала.

Когда натыкаюсь на очередной текст какого-нибудь мыслящего российского интеллигента о том, что во всем виноват путин (это нынче модный жанр), вспоминаю эссе Александра Исаевича Солженицына «Как нам обустроить Россию. Посильные размышления». Написанное летом 1990-го и вышедшее в сентябре этого же года в двух тиражных изданиях одновременно - «Комсомольской правде» и «Литературной газете». Чуть позже выпустил «Вечерний Ленинград» и ещё какая-то совпечать. Потом перевели и издали отдельной брошюрой в США, Франции, Германии, Италии, Великобритании и других прогрессивных странах. В общем, популярный был опус.

Если б Арто жил сейчас и позволял себе подобные заявления, его бы закидали петициями с требованиями отовсюду исключить и всего лишить, если б он был блогером (кстати, прекрасно представляю его в этом качестве), толпы экспертов паслись бы под каждым его постом с криками: «Это вообще кто такой?» Но, к счастью и к сожалению, Арто живет не сейчас и почил, так и не узнав, что может быть художник Никас Сафронов. И отменить это нереально.

Случайно узнала, что у так называемого путина любимая книжка «Колобок».

О колонии «Дигнидад» я узнала лет 10 назад, случайно, когда читала материалы о беглых нацистах и всяких верных солдатах Рейха, избежавших наказаний, о тех, кто «просто выполнял приказ». В одном из документов мелькнула фотография старичка - такой божий одуванчик, от которого стынет кровь в жилах. Такой прирождённый убийца. Некто Пауль Шефер Шнайдер - бывший санитар вермахта, приговорённый в 2004-м к 23 годам за педофилию, не признавший своей вины и умерший в тюрьме в 2006-м на 89-м году жизни.

Сейчас это все рядом, каждую минуту

«...Убиты старые ремесленники, опытные мастера: портные, шапочники, сапожники, медники, ювелиры, маляры, скорняки, переплетчики; убиты рабочие — носильщики, механики, электромонтеры, столяры, каменщики, слесари; убиты балаголы, трактористы, шоферы, деревообделочники; убиты водовозы, мельники, пекари, повара; убиты врачи — терапевты, зубные техники, хирурги, гинекологи; убиты ученые — бактериологи и биохимики, директора университетских клиник, учителя истории, алгебры и тригонометрии; убиты приват-доценты, ассистенты кафедр, кандидаты и доктора всевозможных наук; убиты инженеры — металлурги, мостовики, архитекторы, паровозостроители; убиты бухгалтеры, счетоводы, торговые работники, агенты снабжения, секретари, ночные сторожа»...

О спектакле режиссера Давида Петросяна в киевском театре им. Франко по пьесе шведского драматурга Ларса Нурена

«Ходасевич вспоминал: «Гумилев стал меня уверять, что ему суждено прожить очень долго – «по крайней мере до девяноста лет». Он все повторял: «Непременно до девяноста лет, уж никак не меньше». До тех пор собирался написать кипу книг. Упрекал меня: «Вот, мы однолетки с вами, а поглядите: я, право, на десять лет моложе. Это все потому, что я люблю молодежь. Я со своими студистками в жмурки играю – и сегодня играл. И потому непременно проживу до девяноста лет, а вы через пять лет скиснете». И он, хохоча, показывал, как через пять лет я буду, сгорбившись, волочить ноги и как он будет выступать молодцом. Прощаясь, я попросил разрешения принести ему на следующий день кое-какие вещи на сохранение. Когда на утро, в условленный час, я с вещами подошел к дверям Гумилева, мне на стук никто не ответил. В столовой служитель Ефим сообщил мне, что ночью Гумилева арестовали и увезли. Итак, я был последним, кто видел его на воле. В его преувеличенной радости моему приходу, должно быть, было предчувствие, что после меня он уже никого не увидит». (Евгений Степанов, «Летопись жизни Николая Гумилева на фоне его полного эпистолярного наследия»)

Случайно прочла опус Макарова про Булгакова «Евангелие от Воланда». Он там объясняет, почему Булгаков нам не друг, колонка в «Тижні» вышла, я так понимаю, в связи со скандалом вокруг якобы запрета «Мастера и Маргариты» в Украине. (Если кто не понял, книжку не запретили, как таковую, а какие-то две конкретные). Про то, что Булгаков нам не друг, я читала приблизительно раз сто в изложении разных авторов, что-то особенно запомнилось – например, «про Мишку-венеролога» от Оксаны Стефановны. Но Юрий Владимирович пошел дальше Забужки и прям-таки размахнулся. Я один фрагмент трижды прочла, пытаясь осмыслить. Пишет, что когда первые читатели и исследователи романа напрямую спрашивали Булгакова, уж не Сталина ли он вывел под видом Воланда, так «автор дипломатично морозился». «Тиждень» это даже выделил красным. Маэстро, урежьте марш!