ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Общеизвестно: хороши вечера на Оби. Спору нет. Хороши и замечательны. А вот что они так же хороши и замечательны в Подмосковье, известно не столь интенсивно. Меньше ста вёрст от Центрального телеграфа, а какая невозмутимая природа, какие луга, поля и дойные леса.

Я, Александр Семеныч, Жорик и Эдуард собрались в сауне для просмотра футбольного матча Россия – Саудовская Аравия. Было закуплено два ящика пива, килограмм красной рыбы, а что касается разной мелочи вроде солёных орешков и сухариков, то их было несчитано.

Все актеры делятся на три категории, подумал режиссер Кремлин (многие в театре думали, что это псевдоним). Наихудшие, самые ответственные, сидят перед репетицией в первом ряду зрительного зала – нога на ногу.

Улыбчивой и благодарной памяти нашего тренера Вячеслава Николаевича Жменько

Да, дома говорим только по-русски, учим грамматику родного языка. Сказки Пушкина перед сном чадам с младенчества читала, объясняла значение вышедших из ежедневного обихода слов: невод, корыто, лапти. Но, как показала жизнь, бедноватым оказался словарный запас Александра Сергеевича. Не говоря о моих стараниях, которые вообще тщетой обернулись.

Бывшая пожарная каланча превращена в храм. На дощатом домишке кичливая надпись — «Цифроград». Жалкие халупки и тут же замок из полированного кирпича местного нувориша.

Говорят, волка кормят ноги, а вот меня кормит язык, который мои израильские англоязычные коллеги признали английским, хоть я его учила, а потом и преподавала за железным занавесом.

Набрали в долг на кооперативную квартиру, пора отдавать было, а нечем. Дни и ночи с такими невеселыми мыслями проводил. И вот иду как-то по Кировскому, прохожу мимо «Ленфильма». Стоит у перехода дамочка с блокнотом в руках.

Петр Андреевич Козорубов перечел состав жюри. Две женщины и писатель-юморист. Все были знакомы: давно вышедшая в тираж поэтесса, непонятная литераторша, какого-то чиновничьего типа и политический сатирик, еженедельно постивший в соцсетях свой новый фельетон, длинный и нудный.

Оставив службу, я приступил к описанию тех ужасов, свидетелем которых мне довелось быть. Через печать, получившую относительную свободу, я страстно желал только одного – ознакомить общественность с застенками политической полиции.