ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Переводы с грузинского
Отар Чиладзе  (1933-2009)
КОМНАТА
Женщина плакала. Снег густой
Хаотично слетал с карнизов.
И было меж ними наверно родство:
То ль безрадостность, то ли вызов.

Почему именно сейчас?..  Ну да, было столетие. Впрочем, это – не главное. Потому что – время подвело. Да не подвело, а грубо толкнуло назад, к пронзительно горьким и до жестокости честным, прежде всего к самим себе, книгам Юрия Нагибина. Та самая жизнь, что всё вдруг нынче опрокинула: привычки, поступки, планы, надежды, судьбы, вывернулась изнанкой, посмеялась над прожитым, погрозила грядущим. Жизнь, что была так прочна ещё вчера, так мила и беспечна по своей сути и надежна в основе, взяла и повернулась к человеку спиной. И потекла обратно. Простите, уважаемая, вы куда?..

Спросите у профессора Кардыша о шизофрении и о разных там паранойях, он вам такое расскажет! Как ухватится за излюбленную тему, да за любимого конька, да такие интересные случаи припомнит, — прямо заслушаешься. Всякую подробность выложит, ну и, конечно, своё мнение явит. А как же, на любой диагноз у него свой взгляд. Докторскую степень не зря получил, заслуги его немалые, самый он на симпозиумах завсегдатай, и статьи его в научных журналах печатают. Не мудрено, что и с лекциями любит выступать, учит молодых психиатров, так сказать, уму-разуму. А вот о том, какой такой с ним с самим психический недуг приключился, толком сказать не умеет. Да и сомневается, болезнь ли это… Что ни говори, уж такая невероятная история вышла с профессором, что её ни в какие рамки психиатрии не втиснешь. Всякое разумное объяснение напрочь отшибает.

Я всегда мечтала уехать из Советского Союза, но это было абсолютно теоретическое мечтание, типа желания летать или стать королевой Англии. Мне и в голову не приходило, что когда-нибудь мечта может осуществиться. Я была уверена, что всю жизнь проведу в этой стране, которая с каждым годом делалась мне всё противнее и противнее. Чем старше я становилась, тем больше меня раздражало постоянное враньё, льющееся на меня из телевизора, фальшивые речи  на всевозможных собраниях, неприкрытый подхалимаж сотрудников по работе в адрес директора (в школе, в педучилище, где я одно время работала). Меня коробило, что когда я вхожу в учительскую, сослуживцы вдруг прерывают беседу и явно начинают другую тему (видимо, обсуждали "эту нацию"). Открытых проявлений антисемитизма я никогда на себе не ощущала, но и этого было вполне достаточно для того, чтобы чувствовать себя в этой стране незваным гостем, бедным родственником или нелюбимой падчерицей.

Однажды у моей подружки Милки Стальниковой (она же «Мадам де Сталь», она же «Девушка по имени «Гёрл», она же «Лиза Бричкина»),  весьма пикантной в своей необузданности во всём, alles домашние (и дикие) родственники ушли в дальний речной круиз – mother, father, sister, brother in the river тру-ля-ля – и мы по этому поводу устроили праздник в честь дня рождения ещё не Сэра Пола Маккартни. Сам Пол, к счастью, не пришёл, но мы и без него неплохо управились с обстановкой всеобщего взаимонепонимания.

Ногу надо было задирать высоко. Не просто высоко, а так, как это делает караул перед Мавзолеем. Чеканить шаг. Пройти медленно и строго. Доложить громко и чётко. Урок НВП* в десятом классе начинался с прогона сквозь строй… то есть с построения. На каждой линейке была своя жертва — дежурный по классу. Тоскливое тошнотворное ожидание экзекуции начиналось уже накануне вечером. Мысль металась в тщетной надежде найти выход. Опоздать? Зайти к медсестре? Потерять сумку и якобы долго искать?

Заметки путешественницы
Когда мы берем в руки ручку и листочек бумаги, то никогда не задумываемся, а всегда ли бумага была такою? Столетия или даже века тому назад? Вы согласны на путешествие вглубь времен? Тогда, не теряя ни минуты, отправляемся в Самарканд. На самой его окраине стоит небольшая мастерская, которая и возродила древнее производство самаркандской бумаги. Той самой, на которой писалась великая история времени.

Звонок из Шамбалы
Суровые будни провинциального редактора
Укусила пчёлка собачку
Из глаза, зелёного и круглого, всё никак не выкатывалась слеза. Она застыла, сама зелёная и круглая, и блестела, как лысина главного редактора.
Главный редактор был человеком талантливым, даже очень. Он хотел изменить если не мир, то толстый литературный журнал, и желательно дней за пять.
– Что мы, не боги, что ли? – эта мысль выкуклилась и висела блёклой бабочкой-капустницей на его мощном лбе Сократа.

Пятно
В этом воздухе влажном
И в мерцанье ночном
Повстречались две тени
В переулке пустом.
И, сливаясь объятьем
Под фонарным столбом,
На сыром тротуаре
Растекались пятном.

В некотором царстве, в некотором государстве шла девица, не то чтобы царица, но и не простая девчонка. Талия у ней тонкая, мониста на шее звонкие, а на плече коромысло, и на нем пара ведер повисла. А в одном ведре была не вода, но плескалась там всяческая беда. Беды, бедочки и бедищи, числом – многие тыщи. Разные были беды: мелкие обиды, плохие погоды, трудные годы, любовные сети, непослушные дети. Вредное начальство и дорожные пробки, а также характеры: злой, жадный, робкий. Но, как ни странно, Вода-Беда коромысло не тянула почти никогда. Расходилась по чужие уши, изливала свою душу. Слезами исходила на любые жилетки, и деньги собирала золотые нередко. Беда на всех делилась – ведро легче становилось. В беде пожалеть – дело святое, лишь бы не с тобой приключилось. Правило это простое. Ведро с Бедой плескалось тут и там, потому бадья была всегда полупуста.