Татьяна ТРУНЁВА | Тайные страницы

Татьяна Трунёва

Детство и юность провела в Сибири. Жила в Грузии, Батуми и в Украине, Одесса. С 1999 года – в Канаде, Торонто.    Лауреат канадской  литературной премии им. Эрнеста Хемингуэя-2017. 

ТАЙНЫЕ СТРАНИЦЫ

В деревне у нас говорили, что я горда,
независима, свободна и весела.
Пока не пришёл Синяя борода…

Наталья Резник

Даже связанная, я ловко увернулась от удара. Его рука с размаху врезалась в стену. Яростно выругавшись, мужчина потирал ушибленную ладонь.

– Сейчас я тебя на куски порежу, сука!

В густом полумраке я видела демонически блестящие глаза, их освещали лучи уличного фонаря, проникавшие через узкое, как бойница, окошко.

Твёрдый пол жёстко давил мне на позвоночник, липкая лента на губах жгла кожу, воняло пылью и старой обувью. Руки, связанные над головой в локтях и запястьях, упирались во что-то жёсткое и холодное. Пока мой мучитель изрыгал похабную брань, я цепкими пальцами старалась крепко сжать твёрдый предмет, на ощупь он походил на кусок металлической трубы.

– Папаша твой настаивал, чтоб мне пятерик впаяли, – прохрипело возле моего уха, – но ведь я тебя почти не трогал!

Сквозь боль и страх в моём сознании промелькнули события восьмилетний давности. А я-то всё недоумевала, почему его лицо мне знакомо!

Смаргивая слёзы, боковым зрением я ловила движения моего мучителя. Он возился в углу, а потом кряхтя присел на корточки поближе. Казалось, злодей решил приступить к делу и начал расстёгивать мой плащ. Застёжка не поддавалась, тогда он с силой рванул полу плаща, и пуговицы звонко ударились о стену. Я беспомощно выгибалась, насколько позволяли связанные в лодыжках ноги, эти движения помогли мне ухватить желанную штуковину, я ощупала её грубые края и поняла, что смогу удержать. «Спорт вас закалит, спорт вам поможет…» – говорил нам тренер по волейболу. Годы, проведённые в спортивном зале, сделали меня сильнее, а вот теперь должны и помочь.

Мучитель задрал мою кофту, положил шершавую ладонь на грудь и часто задышал, на моём пылавшем теле его огромная клешня казалась ледяной. Я отчаянно вздрогнула.

– А! – прохрипел он, обдав меня перегаром и запахом гнилых зубов. – Я на нарах этого ждал!.. Сначала тебя, потом твоих подружек – они уж скоро очнутся, а после всех туда, в колодец…

Я напрягла пресс и рывком мгновенно согнулась вперёд, выбросив руки со сжатым в пальцах предметом. Удар пришёлся мучителю по голове в тот самый момент, когда он с глумливой улыбкой расстёгивал свой ремень. Даже не вскрикнув, злодей рухнул рядом. На щёки мне брызнула кровь, горячая, липкая. Меня замутило, и я с трудом сдержала приступ рвоты.

В голове не родилось ни одной мысли – со мной говорил лишь инстинкт загнанного зверя. Быстро двигая руками, я старалась ослабить верёвку. Кожа на запястьях сдиралась, но боль меня не останавливала, наоборот, она заставляла проворнее работать пальцами. Наконец, выскользнув из жёсткой связки, я одеревеневшими руками содрала с лица плёнку. Губы горячо саднило, сухим ртом я судорожно схватила глоток спёртого воздуха. Вместе с ним в мышцах прибавилось сил, а в голове возникло понимание, что злой демон может скоро очнуться.

Я почти на ощупь связала ему руки и ноги верёвками, снятыми с себя. Он был тяжелым и вялым, как набитое горохом чучело, которое мы с братом водрузили на бабушкином огороде. Огромный уродец, одетый в старые отцовские штаны и рубаху, пугал не столько птиц, сколько местную детвору. На ветру он часто заваливался, и тогда мы с усердием пристраивали к нашему Страшиле доски от старого курятника.

Мне с трудом удалось встать и сделать несколько шагов. Словно ища опору, моя рука задела висевшую на проводе лампочку. Теперь, ощупывая стены, я искала выключатель, он спасительно щёлкнул и жёлтый свет тонкими струйками поплыл сквозь пыльное стекло лампы.

Постепенно мутная картина передо мной проявлялась всё чётче, узкое помещение напоминало ветхий гараж или сарай для хранения старья. Мой слезящийся взгляд наткнулся на две женские фигурки, связанные, они лежали возле прикрытой двери. Это же Наташка с Аллой! Я бросилась к стонущей Алке, она никогда не выглядела такой беспомощной. Длинные льняные волосы смешались с грязными опилками, модное бирюзовое пальто забрызгано грязью.

Впервые я увидела Аллу, когда мы с Милой, моей землячкой из Улан-Удэ, поступив в Новосибирский торговый институт, получили общежитие. Восторженные, в предвкушении новой студенческой жизни, мы взяли у коменданта ключи и с разочарованием обнаружили, что наша комната не на двоих, как мы надеялись, а на троих. Открыв дверь, мы увидели высокую ярко накрашенную блондинку в бордовом стёганном халате. Она так манерно возлегала на узкой кровати с деревянными спинками будто собиралась позировать для картины «Маха одетая». Девушка скользнула по нам игривым взглядом и с сарказмом протянула:

– Ну… привет, молодежь!

Алла была на пять лет старше нас. Она с первых же дней показала твёрдость характера, установила дежурство, следила за порядком и изумительно вкусно готовила. Однако при своей фанатичной любви к чистоте, регулярно затевала в нашей комнате пирушки, приглашая студентов то из соседнего электротехнического, то из других вузов. А на четвёртом курсе Алка вдруг заявила, что к ней скоро из Магадана приедет жених.

Петя появился неожиданно, вот так запросто просочился мимо грозной вахтёрши и постучался в дверь нашей комнаты. Алка в это время гужевала в компании очередного любовника. Невинно глядя в чёрные Петины глаза, я наплела, что она с девчонками из её группы пишет курсовую работу, где-то на втором этаже общаги.

Петя невозмутимо заметил, что подождёт свою милую и по-хозяйски открыл увесистый саквояж. Я с удовольствием следила, как он скинул добротное пальто и выложил на наш потёртый стол дефицитные в восьмидесятые годы деликатесы: сервелат, балык и множество пестрых баночек с икрой и другими вкусняшками.

От Пети веяло барским лоском. Тогда, в свои тридцать пять, он казался нам взрослым и солидным, у него было всё, чтобы влюблять женщин: харизма, предприимчивость и тонкий юмор. Чем он занимался в Магадане, как говорится, история умалчивает. Что-то скупал у моряков, где-то продавал, а теперь, чтобы легализоваться и прикрыться дипломом, задумал поступить в наш институт торговли на вечернее или заочное. Так он обрисовал нам с Наташкой цель своего приезда.

Я промурлыкала Пете, что иду на кухню поставить чайник, а сама стрелой долетела по узкой лестнице с четвёртого до второго этажа и вытащила Алку из прокуренной комнаты, заставленной грудой выпитых бутылок. Минут за пять, наверняка побив все армейские нормы, моя подруга успела почистить зубы, забежать в душ и протрезветь. Предстала она перед своим женихом в скромном спортивном костюме с кипой тетрадей в руках.

Именно затейница Алка и подбросила идею отметить мой день рождения в только что открывшемся ресторане.

– Этот год особенный. Мы ведь заканчиваем, а ты ещё и замуж собираешься, надеюсь, что и я тоже, – она прерывисто вздохнула и торопливо сплюну через левое плечо. – Тебе двадцать три исполняется, Тань… девичий расцвет. Никто из наших в том кабаке ещё не был, а мы инженеры-технологи общепита – диплом-то почти в кармане. Так что надо разведать.

Заказанный Алкой столик на троих сиротливо ютился в углу прямоугольного зала. Тяжёлые люстры, бархатные гардины, стулья с высокими спинками в белоснежных чехлах и такие же хрустящие скатерти выглядели в небольшом помещении старомодно и громоздко. Обстановку бодрили молодые официанты, они ловко сновали по узким проходам между столами. Публика блестела люрексом, бриллиантами и золотыми коронками улыбок.

Алка с видом знатока изучила меню, поправив облегающее красное платье, она сделала заказ. Мы с Наташей не возражали против её выбора. После двух рюмок коньяка помпезный интерьер ресторана показался теплее и уютнее. Тут грянула музыка, она стремительно подняла градус субботнего настроения.

За соседним столом гудела компания из шестерых парней.

– Надо же, попали. Сейчас наверняка подкатят знакомиться.

Наташка передёрнула узкими плечами.

– Ты давай, Натаха, не теряйся, – прыснула Алка.

– Не, я Серёгу с армии жду.

– Да, ты только ждёшь, а кто-то уж вернулся, – Алла кивнула в сторону парней. – Слышу, они вот своего друга с Афгана дождались.

Вскоре мужскую компанию дополнили три опоздавшие девушки, и Наташка с облегчением выдохнула. В сером строгом платье она была похожа на монашку, хотя даже и лохмотья не смогли бы скрыть её очарования. Гитарообразная фигура подруги часто приковывала мужские взгляды, а нос с горбинкой делал её похожей на экзотическую птичку.

Ресторан гудел праздничными тостами, они тонули в звуках модных шлягеров советской попсы. Мы веселились и под «Листья жёлтые…» танцевали с приглашавшими нас кавалерами.

Я заметила его не сразу. Этот мужчина лет тридцати сидел в компании поодаль, посасывал одну за другой сигареты и пялился на нас. Его немигающий, как у рептилии взгляд, будто уловив знакомые черты, сверлил меня с особым пристрастием. Вскоре он вышел и не вернулся…

Я так и не поняла, как мы оказались в том уазике с потёртой надписью то ли «Энергосеть», то ли «Энергогаз». У выхода из ресторана Алка торопливо бросила, что она уже договорилась и нас довезут до общаги всего за два рубля. Кроме водителя в машине было ещё двое парней. Мы проехали минут десять… и вдруг мне в лицо ударил сладковато приторный запах, возможно хлороформ или что-то похожее. Я была почти без сознания, происходившее плыло как во сне.  Мне запомнились грубые руки, жесткие верёвки и хриплый голос.

– Сделано. Убирайтесь! Это мои дела.

Да, это были его дела, а теперь он лежал связанный, лицом вниз. Непослушными руками я сняла с Алки верёвки. Потирая занемевшие ноги, она тихо рыдала и по-рыбьи открывая рот, невнятно бубнила. Наташа очнулась с трудом, её знобило, а потом стошнило. На руке у неё блеснул циферблат часов – половина четвёртого. Я подошла к двери, она легко поддалась моему толчку, до слуха доносились звуки снаружи, где-то вдалеке завыла собака, потом всё стихло.

– Они… – тонкий голос Наташки казался ещё писклявее, – хотели нас изнасиловать? Ментам, – яростно зашипела она, – надо звонить ментам!

– Это ты?.. Это ты его? – Алка кивнула в сторону мучителя. – Что с ним?

– Может, сознание потерял… связала, – с трудом прошамкала я.

– Не убила, надеюсь… – Алла поднялась и, прищурив воспалённые глаза, уставилась на лежащее тело.

– В-валить надо ск-ко-о-рее, – заикаясь прошептала Наташка. – Пока его дружки не вернулись.

– Погоди! – Алкин взгляд прилип к окровавленному виску злодея. – Да он… похоже, мёртвый! – она глубоко вдохнула, приблизилась, положила ладонь на его шею и резко отдёрнула руку.

– Как? – сдавленно взвизгнула Наташка. Она постаралась подняться, но снова опустилась на пол. – Нас посадят, нас же всех посадят! Хотя нет, – сжимая дрожащие ладони, затараторила она: – Ты ведь защищалась, Тань. Мы ведь не виноваты. Правда?

Алла обхватила голову руками. Она стояла босиком на грязном цементном полу рядом со скинутыми туфлями и покачивалась взад вперёд.

– Вот что, – прохрипела она, – виноваты или нет, а все мы попадём под следствие. А это значит: прощай институт и всё остальное!

Растрёпанная, бледная, Алла подняла на меня мутный взгляд. Стараясь успокоить трясущиеся руки, я вцепилась в свою джинсовую юбку и кусала опухшие губы. Потом начала глубоко дышать – так учил нас делать тренер перед соревнованиями.

– Двадцать пять вдохов и выдохов, и придёт решение – просипела я.

– Какое решение? – тихо заныла Наташка. – У меня мама сердечница. Она у меня одна…

Алла, резко махнув рукой, грубо её осадила:

– Вот только без истерик!

Я уставилась на пол и заметила чугунную крышку. Вот он, тот колодец, в который злодей собирался нас сбросить, это же канализационный люк!

Толкнув крышку люка, я убедилась, что она неплотно закрыта. Мы с Алкой сделали это, не сговариваясь: под причитания нашей нежной подруги мы подтащили тело к люку и скинули его вниз. Из-за шума в голове я даже не слышала, как оно туда свалилось.

На меня внезапно накатила горячая волна возбуждения, в крови бушевал адреналин. Мои подруги тоже стали проворнее. Мы закидали крышку люка ветошью и мусором, а перед уходом осмотрелись, не осталось ли что-то из наших вещей в том вонючем склепе. Дверь за нами тихо скрипнула, и я крепко закрыла её на щеколду.

Небо мягко серело, полумрак разбавлялся бликами редких фонарей. Мы старались идти побыстрее, но двигались, как в воде, с усилием. Наташа перестала хныкать, она будто впала в онемение и, шаркая ногами, тащилась рядом.

После затхлости сарая свежий воздух казался особенно вкусным, в начале сентября ещё не разгулявшаяся осень пахла поздними цветами и зрелыми травами. Дорога, покрытая язвами рытвин и мелким гравием, делила местность на пустырь, где сгрудились кирпичные обломки, и на участок с новым недостроенным блочным домом. Невдалеке, подобно графическим рисункам, проявились контуры пятиэтажек. Вскоре нам встретился уютный двор, освещённый проснувшимися окнами.

Меня знобило, всё тело чесалось. Я взглянула на моих спутниц, вид у них был жуткий. Алла молча перехватила мой взгляд и сплюнула. Я запахнула порванный плащ, из серого он превратился в землисто-бурый, возле воротника расплылись бордовые потёки. Я заметила их с омерзением. Это его кровь! На наших грязных лицах слёзы намалевали корявые рисунки. Вокруг не было ни водопроводного крана, ни колонки, чтобы умыться.

У одного из подъездов остановилось такси. Алка рванула вперёд.

– Не девчонки… – водитель брезгливо покосился, – я уже смену сдаю.

–Ты что, не видишь какая у меня нога? – взревела Алла. – Надо же инвалидам помогать!

Я не удивилась её находчивости. Про таких, как она, говорят «бедовая». Усевшись в такси, Алла назвала адрес. Я поняла, что мы едем не в общагу, а к её тётке. В груди у меня похолодело: «Неужели хочет ей рассказать?». Но этот вопрос застрял у меня в голове и постепенно вовсе растворился в нахлынувшей слабости, откинувшись на спинку сиденья, я забылась коротким сном. Сквозь дрёму я уловила разговор Аллы с водителем. Он спросил, что случилось, почему мы такие грязные.

– Что значит «грязные»?! – удивлённо воскликнула Алла. – Это костюмы. Мы сказочные персонажи, кикиморы. – и, с наигранным весельем, добавила – Мы с карнавала!

– Карнавалы ведь только на Новый год бывают, – возразил таксист.

– Вы газеты читаете? – усмехнулась Алла. – Нынче цирк карнавал устраивал. А потом мы к друзьям на вечеринку закатили.

Я очнулась, когда мы подъехали к окраине города. Микрорайон с новыми крупнопанельными домами упирался в лес. Алкина тётка Полина недавно получила здесь двухкомнатную квартиру. Она работала администратором в гостинице. Молодая, худощавая Полина наказала Алле никогда не называть её тётей.

Алка быстро огляделась:

– Сегодня воскресенье. Поля работает, ей далеко ехать, должно быть, уже ушла.

Она подвела нас к дому с аккуратным крыльцом и с новой, облицованной металлическими листами, дверью.

– Хорошо… ключ у меня с собой.

Я была слишком подавленной, чтобы разглядывать начинку квартиры. Помню, что зал с обитыми бордовым шёлком стенами выглядел, как гостиная вампира. От такого интерьера меня бросило в жар. Блеск полированной мебели и хрусталя зловеще резал уставшие глаза.

Алла кинулась к серванту, достала бутылку водки, налила нам по половине винного фужера.

– Пейте, чтоб не сдохнуть от страха.

Наверняка она хотела сказать «от нервного срыва», ведь водка в годы нашей юности была лучшим антидепрессантом.

Потом мы побежали умываться. Наташка первая залезла в ванну. Она сидела в ней как ребёнок, поджав под себя ноги, и под шум воды тихо плакала.

– Перестань трястись! – процедила Алла.

Она отвела её в спальню и уложила на широкую кровать. Рыжие попугайчики, вышитые на синем японском покрывале, ярким оперение слились с пушистыми кудрями подруги.

– Она слабая, может сдать, где-то проболтаться, – вырвалось у меня.

Алла покачала головой:

– Наташка умнее, чем ты думаешь, понимает, что её мать этого не вынесет. Да и Серёге доложат, что его любезная в завязке по криминальному делу… Она ведь из деревни. Это как ворота дегтем намазать. Не сдаст.

– А ты? – мой пытливый взгляд прилип к круглым глазам подруги.

– А я не сдам, потому что я с Магадана! – её потрескавшиеся губы скривились в усмешке.

Мы с Аллой вдвоём залезли в горячую ванну. Голые покатые плечи подруги и её круглые колени выныривали из пахучей пенки, на фоне розовой плитки они казались выточенными из мрамора. Из халатов Полины я выбрала самый толстый. Закутавшись, мы вышли на балкон.

Рассвет широким ржавым тесаком резал сизые облака, они слезились алыми каплями. Свежее дыхание неба бодряще касалось наших лиц. После бесконечной кошмарной ночи рождался новый день.

Мы закурили. Алка долго не могла чиркнуть спичкой, у неё до сих пор дрожали руки. Я бросила взгляд с девятого этажа на стоявшие вокруг высотки. Рядом с ними ютились неряшливые дворы. Среди куч строительного мусора просматривались недостроенная детская и спортивная площадки, на спортивной уже натянули волейбольную сетку.

– А как ты его так смогла… прямо в висок? – выдохнула мне в лицо сигаретным дымом Алла.

Мой взгляд застыл на волейбольной сетке. В голове вспыхнули слова тренера: «Отличная подача, Таня! Хороший удар, но не совсем точно. Отрабатывать… отрабатывать!».

– Ты знаешь, с какой скоростью летит мяч, когда играют профессионалы? И какой силы этот удар?

Алка покачала головой:

– Я со спортом никогда не дружила. Теперь вижу – напрасно…

– У тебя свои таланты.

– Да уж, если бы я нас в ту машину не посадила… доехать за два-то рубля!

– Если бы да кабы…

Я жадно затянулась сигаретой, во рту разлилась горечь и тошнота. Внутри у меня ёкнуло: в лабиринтах каждой судьбы всегда живёт это мучительное «если бы». А вот если бы он связал мне руки за спиной, и я бы не вырвалась, то, возможно, наши окоченевшие тела в том колодце уже бы объедали крысы… От этой мысли на меня повеяло могильным холодом. Пальцы дрогнули, выдав смятение, и я чуть не выронила сигарету.

– Ты вообще… нормально?

Наши взгляды срослись, и в вопросе подруги явно звучал подтекст: «Что ты чувствуешь? Ты же человека убила!». На меня всё чудовищней наваливалась тяжесть случившегося. Сначала я надеялась, что это страшный сон, но теперь меня душила необратимость реальности. Я передёрнула плечами, будто пыталась скинуть давящий груз и буркнула:

– Я нормально. Ты же понимаешь, другого выхода не было…

– А как твой жених? – торопливо спросила Алла, резко меняя тему и стараясь уйти от напряженных разговоров.

– Хорошо. День свадьбы уже назначен. Родители вовсю готовятся!

–Ты его любишь?

– Я его слишком давно знаю. Разве можно любить того, кого знаешь так же хорошо, как себя?

Подруга хмуро насупила брови. Любовные темы для неё обычно сводились к возможности выйти замуж. Я взглянула ей в глаза:

– Ты помнишь, в Эстонии на практике у нас в ресторане работал администратор, Тармо?

– Помню, – Алла недовольно скривилась.

– Вот в него я была сильно влюблена. Он жил в лесном домике. Я решила пойти к нему ночью. Шла через лес километров пять, мышки, ёжики под ногами шуршали, а я всё шла…  Увидела свет в окнах, они были открыты, а там у него пьяная оргия и жёсткая групповуха.

– Да, – Алка кивнула, – ты тогда неделю страдала, а ведь нам не сказала, что туда ходила.

– Такая она, любовь, – хмыкнула я. – Приходится страдать. А зачем? Лучше про неё не думать!

– А вот как нам про э-это, ну то, что было этой ночью… не думать? Может, научишь? – нервно выпалила Алла, тыкая в пепельницу дымящим окурком.

Я смотрела поверх её плеча на лес. Он пестрел рыжими пятнами увядающих листьев. Огромные деревья, как великаны, шевелили на ветру крепкими ветками. Поток воздуха нёс к домам листопадную стружку.

Ещё там в вонючем сарае в памяти вспыхнули фрагменты из прошлого, а теперь, рядом с лесом они проявились ярче и подробнее.

Мой отец, начальник геологической партии, взял меня на летний сезон в отряд. Мне было пятнадцать. Среди рабочих, нанятых из ближайшей деревни, оказался парень лет семнадцати, его имя давно затонуло среди печальных обломков воспоминаний. Я тогда быстро отвергла его жаркие ухаживания, а однажды на потеху геологам обозвала его деревенщиной. Он вроде не обиделся и посмеялся вместе со всеми. Позже мы даже подружились, и я согласилась сходить с ним за голубикой.

Когда же мы вышли на ягодную поляну, парень закрыл мне рот шарфом и утащил в построенный из веток шалаш. Я лежала там связанная, а он медленно меня раздевал, смакуя каждое мгновение. Слюнявя мои соски и подмышки, похититель сползал всё ниже… Я увидела его скинутые брюки и, зажмурившись, приготовилась к худшему, но он просто дрочил и размазывал сперму по моему животу.

Нас нашли только через несколько часов. Парень даже не пытался оправдаться, выставляя свой поступок невинной шуткой, детской забавой. Родители на неделю положили меня в больницу. Ко мне приходил следователь, и досаждали врачи от гинеколога до психотерапевта. На суд отец меня не пустил. От одного из геологов я узнала, что моему похитителю дали полтора года колонии за хулиганство.

Я перевела взгляд от леса на Алку. Её глаза, голубые с серыми вкраплениями, сливались с небом. Без косметики моя подруга выглядела блёклой. Брови и ресницы цвета выгоревшей травы, да и бледное круглое лицо делали её похожей на матрёшку, которую забыли расписать.

Алка считала, что это она, найдя для нас злополучную машину, виновата в нашем теперешнем кошмаре. Но ведь настоящей причиной была я! Призрак из моего прошлого мстил мне! Он меня заметил в ресторане! Он подстроил ловушку! Но Алкины муки совести рождали во мне необъяснимое удовольствие, и я решила молчать о том происшествии в геологическом отряде.

Мы вернулись с балкона в тёплую комнату, прилегли на диване и моментально заснули. Моё пробуждение было невнятно тяжёлым. На кухне Наташа жарила картошку, её маслянистый запах блуждал по всей квартире. Стук ложки о чугунную сковородку отдавался в моей голове как лязганье кандалов. Я с дрожью вспомнила о родителях. А если я окажусь в тюрьме, то… как же они?!

– Голод-то не тётка. Не Полина, значит… – хмыкнула Алла, глядя, как мы бодро жуём наш скромный обед, запивая его крепким кофе.

Надев куртку Полины, она отправилась в общежитие за чистыми вещами, а мы с Наташей молча мыли посуду и убирали квартиру.

Вернувшись, Алла первым делом включила телевизор. В хронике происшествий не прозвучали волнующие нас новости.

– А сколько человек может быть в коме? – вдруг ляпнула я и с ужасом взглянула на подруг. – Может, он живой? Просто без сознания?

Я даже не поняла, как у меня вырвалась такая догадка. Наташка опять всхлипнула. Алла сердито уставилась на меня и медленно в нос пробурчала:

– И чё теперь? Мы пойдём его доставать?

– Нам надо с кем-то посоветоваться. С надёжным человеком, – вздохнула я.

– Кого ты считаешь надёжным? У Полины есть любовнички из конторских, но она уж точно не надёжная.

«Конторскими» тогда называли кагэбэшников. Я вздрогнула:

– Нет, конторские вообще скользкие.

– Согласна, – кивнула Алла. – Из надёжных мужиков только Петька.

– Ты уверена, что ему можно рассказать?

– Уверена. Он с Магадана.

Я в недоумении сжала губы. Похоже… в краю тюрем и сталинских лагерей рождались сильные и надёжные.

Петя поступил в наш институт на заочное и сумел устроиться в общежитие. Их отношения с Алкой то разгорались до скорой свадьбы, то обострялись до разрыва. Поводом к последнему разладу оказалась Алкина ревность ко мне.

– Зачем это? У меня жених. Алка узнает и всё рассыплется… и у вас, и у нас.

– Причём тут Алка? Я покажу тебе любовь взрослого мужчины. Ты этого не знаешь!

– Нет, Петя, нет… Меньше знаешь – крепче спишь!

Его рука ловко прокралась под мою батистовую ночную сорочку. Сдерживая озноб от нежных прикосновений, я с трудом устояла, чтобы не броситься к нему в объятья.

– Только ещё один раз поцелую – он опустил мою голову на подушку.

– Только, – шепнула я, – один раз…

Это случилось несколько месяцев назад. Алка тут же что-то заподозрила, злилась, кидала нервные реплики о том, как Петька на меня «пялится». Я так и не выдала его ночных похождений, но чувствовала, что подруга до сих пор ревнует.

К вечеру мы засобирались в общагу – следующим утром должна была вернуться Полина. Моя голова уже работала чётче, мысли приходили хоть и не ровным строем, но не скакали галопом. Алла осмотрела квартиру, стараясь определить, все ли вещи на своих местах. Она повернулась ко мне:

– Сейчас встретимся с Петькой.

– Ты уверена?

– Да, уверена. А ты что? В нём не уверена? – взорвалась Алка. – Знаю, у вас был романчик.

– Ничего не было – холодно отрезала я.

– Вот разглядывала тебя, когда мы в ванной были, – прошипела она. – Ты, конечно, ничего так…ноги, кожа, брови, ресницы. Но ведь и не красавица! А он на тебя глядит по-особенному!

– Тебе показалось, – я взяла её за руку. – Это нервы и напрасная ревность!

– Да заткнитесь! – вдруг зло вскрикнула до сих пор молчавшая Наташка. В её глазах блеснула не свойственная ей отвага. – У нас жопа горит, и… – она вставила матерное словцо, – за убийство светит, а вы из-за мужика завелись!

Алка торопливо отмахнулась, будто отрезая нас от этого разговора и напомнила, что пора уходить.

Ехали молча, мне казалось, что каждый пассажир в переполненном автобусе смотрит на меня с укором. Когда мы подошли к общежитию, сердитое небо уже темнело вечерними облаками.

Петя валялся на кровати и листал журнал. Он был в комнате один. Сказал, что весь день проспал после ночной игры в карты. Решив, что и у стен есть уши, мы позвали его в ближайший сквер.

Возле заплёванной урны рядом с покосившимся фонарём ютились две облезлые скамейки. Тема разговора вполне соответствовала обстановке: мрачно, сыро, холодно и противно, из урны воняло чем-то прокисшим.

Петя вначале не понял, что мы от него хотим, и вальяжно развалился на скамье. Откинув полу кожаной куртки и разложив на груди мохеровый шарф, он с любопытством ждал. Алка присела с ним рядом – мы с Наташей заняли соседнюю скамейку.

Рассказывала Алла. На удивление, говорила подруга без лишних эмоций, не вдаваясь в многочисленные подробности. Спокойным голосом, как диктор, она последовательно рассказала весь ход событий. Петя слушал молча, не перебивая. Он грыз спичку и играл коробком. По мере продвижения истории очертание его рта заострилось и густые брови изумлённо поползли вверх. Из расслабленной, поза нашего кавалера превратилась в напряженную, корпус наклонился вперёд, как у бегуна перед стартом. А когда Алка закончила, он резко встал и грубо выматерился. Обуздав эмоции, Петя заговорил уже рассудительно и сдержанно:

– А вы уверены, что вас, грязных, никто не видел? И что таксист поверил в карнавал? И возле дома Полины вас не заметили?

Похоже, его волновала лишь эта тема. Мой вопрос, что он знает про кóму и о том, как долго можно находиться в таком состоянии, остался без ответа. Я поняла, что люди с Колымы не слишком впечатлительны.

– Главное… ищут ли его братки, те, что с ним были, – рассуждал Петя. – Завтра подумаю, утро вечера мудренее. И, на всякий случай, вы все теперь должны выглядеть по-другому. Ты, Тань, будешь блондинкой – перекись тебе в помощь. А ты, Алла, подстригись и… в чёрный цвет, а тебя… – он повернулся к Наташе, – тоже надо изменить. Да чтоб без парикмахерской! Всё сами! Краску у цыган купите, – его желваки напряглись. – И наденьте очки. Зрение, мол, село. Поняли?

Мы закивали.

– А шмотьё? То… грязное? – он полоснул по нашим лицам тяжёлым взглядом.

– Оно, – пролепетала Наташа, – в комнате… в сумках.

– Очень умно! – Петино лицо перекосила гримаса досады. – Хорошо, займусь.

Он задал ещё несколько вопросов и пытливо уставился на меня, будто взвешивая, способна ли я на это… Переведя взгляд на Алку, сухо бросил:

– Ну, чё сидим? Живо за краской для волос! – Петя взглянул на часы. – У наших-то барыг рабочий день ненормированный.

На следующее утро Петя предложил:

– Завтра, во вторник, у вас двух первых пар нет. Надо туда съездить. Я у друга машину возьму. Прокатимся мимо, воздух понюхаем.

В светлое время рабочего дня место нашего заточения выглядело совсем по-другому. У строившегося дома сновали рабочие, грохотали бульдозеры, скрипела бетономешалка. От стройки пахнуло сырой землёй и цементом. Петя, опустив боковое стекло старого жигулёнка, медленно проехал мимо сараев. Мы, пригнувшись, ютились на заднем сидении.

– Какой из них?

–Этот, – шепнула Алла.

– Не… вроде тот.

Наташа щурила скрытые очками глаза.

– Он был без замка, закрыт лишь на щеколду, – заключила я, – а теперь они все с замками!

– Понятно – Петя объехал стройку и повернул назад. – Значит, там уже кто-то был и замок повесил. Похоже, сараи эти жильцы снесённого дома понастроили. Такое называют «самострой», – буркнул он. – А как новый дом закончат, вся эта самодеятельность под бульдозер пойдёт. Я вчера с блатными в картишки перекинулся. Вроде тихо. Никакого кипишу.

Аккуратно поворачивая руль, Петя поглядывал в зеркала, словно следя, нет ли за нами хвоста.

– Пока всё тихо, – присвистнул он. – Нету тела – нету дела!

Наши дни, а потом недели, скомканные тревогой, проходили в гнетущем напряжении. Вскоре оно сделалось привычным. Так ведь и на войне: люди в начале вздрагивают от грохота бомбёжки, а потом даже привыкают спать под звуки обстрела. Мы свыклись с новым обликом и полюбили себя: я блондинкой, а подруги брюнетками. Происшедшее не обсуждали, разговаривали мало, а короткие реплики теперь стали тяжёлыми, будто напитались темнотой и сыростью злополучного сарая. Я старалась больше времени проводить в институте, завалила себя курсовыми и рефератами, готовилась к преддипломной практике.

И вот выпал первый снег. Прозрачные хлопья падали под ноги, и я бежала в общежитие по скрипучему тротуару. Мне казалось, что жизнь можно переписать набело, начать с чистого листа. Заходя в комнату, я с удовольствием вдохнула аромат Алкиной стряпни. Она занесла с кухни пахучее жаркое, расставила тарелки, открыла баночку с икрой и бутылку водки.

– Есть повод, – Алла торжественно пригласила нас с Наташей к столу. – Замуж за Петю выхожу, мы с ним в Магадан уезжаем. У декана были. Перевожусь на заочное.

– Это… потому? – я сверлила её пристальным взглядом.

– Это потому, Танюша, что мне скоро двадцать девять! А там и тридцатник не за горами, и медаль «Старая дева» уже маячит.

Она тряхнула чёрными короткими прядями. Новый цвет волос удивительно подходил к её голубым глазам и делал выразительным некогда бесцветный облик. В Алке теперь проявился типаж темноволосой и синеглазой Элизабет Тейлор, леди-вамп.

– Когда уезжаете? – во рту у меня пересохло, и накрытый стол уже не радовал.

– Завтра.

– Маме уход нужен, – виновато прошептала Наташа. – Мне тоже подписали перевод на заочное.

Я кивнула, не проронив ни слова. Жизнь не волейбол! Это в серьёзной игре разбиваешь грудь и лицо за победу для команды, а в жизни каждый за себя, за свою семью, за близких. Мои подруги правы. Они не должны страдать из-за моих несчастных случаев и платить за чужие промахи.

Судьба же обошлась со мной по-своему, как всегда вовремя подав мне тёплую сильную руку. Вскоре я уехала на практику в Омск, а после замужества попала в Батуми.

Иногда случившееся накатывало на меня зловещими кошмарами, и мне приходилось прятать страхи в самые дальние карманы памяти. Я ни с кем не делилась своей тайной и постепенно внушила себе, что это произошло не со мной.

Мы увиделись с Наташей через двадцать лет на встрече выпускников. В скромной кафешке наши бывшие сокурсники под звон бокалов и горланивший из динамиков «Ласковый май» бурно вспоминали прошедшую юность. Я радостно обняла подругу.

Наташа приехала из своего районного центра. После окончания института она там работала и жила с семьёй в доме, доставшемся от матери. Выглядела моя подруга совершенно счастливой и была такой же хрупкой и обаятельной, как и в дни нашей молодости. На её лице блуждала та же прелестная безмятежность, как и в первый день нашей встречи. Тогда она заняла общежитское место моей землячки Милы, которая выскочила замуж уже на первом курсе.

Вместе с Наташкой к нам ворвалась сытая жизнь. Постоянно наведываясь домой недалеко от Новосибирска, она возвращалась с сумками, набитыми салом, домашней колбасой  и разными соленьями. В трескучие сибирские зимы многие из этих деликатесов гроздьями висели за окном в сетках, привязанных к форточке.

Наташа и теперь захватила какие-то разносолы и подкладывала мне в тарелку шедевры домашнего консервирования. Делала она это величаво и красиво. В ней удивительно сочеталось деревенское хлебосольство с манерами аристократки.

– А как Алка? Ты про неё что-то знаешь? – Наташа склонила ко мне кудрявую головку.

– Нет, – я растерянно развела руками. – Давно, когда я собиралась на север, искала её и Петю, но напрасно.

– А ты, Танюш, всё также хороша! Как ты? Писала, два раза замужем была.

– Была…и опять собираюсь.

– Рассказывай!

Карие глаза Наташи восторженно вспыхнули, и длинные ресницы затрепетали. Она подсела ближе. Наша компания рванула танцевать «ламбаду», и мы остались за столом вдвоём.

– Он немного старше, ему сорок восемь, гражданин Канады, наш, русский, – я осеклась, сомневаясь, надо ли говорить подробности, но продолжила: – Он раньше здесь опером работал.

– Ты хочешь сказать… – Наташа подалась назад, даже стул скрипнул под её лёгкой фигуркой, – он мент, что ли?

– Уже давно нет, – я упрямо покачала головой.– У него лет так пятнадцать бизнес в Торонто. Я визу получила, оформим брак, а потом мне и детям разрешение на въезд.

– Танюш, бывших ментов не бывает. Осторожно с ним! – Наташа сжала мою руку. – Я ведь знаю, ты всё помнишь! – она прерывисто вздохнула: – Я там как-то была. Снесли всё, и две высотки стоят.

Путаясь в тонких занавесках, в приоткрытые ресницы ворвался рассвет.

– А ты во сне стонала, – мужская рука ласково погладила мои волосы

– Мне приснилось, что я человека убила…

– Бывает.

– Бывает, что приснится или бывает, что убьёшь? – промурлыкала я.

– Бывает по-всякому. Есть люди способные на такой поступок и не способные …

– Ты, конечно, считаешь меня способной на поступок.

– Да, ты отчаянная.

Я обернулась к моему новому мужу, лукаво взглянула в его серые глаза:

– Так ты хочешь узнать, кого убила, – после паузы я игриво добавила – во сне?

– Нет, не хочу. В жизни каждого бывают тайные страницы! Веселее, если твои страницы я сам прочитаю.

Татьяна Трунёва