СОРТИРОВКА: adve

Недавно мне объяснили, что поэт – это не просто тот, кто пишет короткими строчками и в рифму, а высокое звание, которое ни в коем случае нельзя присваивать себе самому. Нельзя называть себя поэтом. Надо подождать, когда другие тебя так назовут. В крайнем случае, когда уже слишком долго ждёшь, подговорить друзей. Но если это простые люди, сами не поэты, тогда их мнение недорого стоит, и они должны брать количеством. А большого количества друзей обычно не бывает. Настоящих друзей, готовых называть тебя как тебе угодно, и при этом настаивать, несмотря на возражения врагов и сомневающихся, всегда не хватает. Поэтому надо заводить друзей, которые тоже хотят называться поэтами, и называть их в точности так. Тогда они тебе ответят взаимностью, и из ничего возникнет группа поэтов-единомышленников. Возможно, даже целое направление в поэзии. Это называется "перекрёстное опыление".

20 лет назад, 7 февраля 2002 года, ушёл из жизни народный артист России, многолетний партнёр Аркадия Райкина по сцене  Владимир Наумович Ляховицкий. В память о нём мы публикуем этот материал.

О бабушкином троюродном брате Борухе-Берле в нашей мишпохе ходили легенды. Я говорю нашей, потому что дальше мишпохи они не распространялись, так как в то веселое время они грозили мишпохе большими неприятностями. Вы понимаете, что такое в то время иметь родственников за границей. А Борух-Берл жил именно там. Как он попал туда, это целая история, но я не буду ее вам пересказывать, ибо я хочу рассказать о другом.

Наконец, наступило долгожданное перемирие. Правда, было понятно всем – это ненадолго... Тем не менее, на вручение воинских наград, в наспех отремонтированный центр столицы, удалось собрать массивную толпу. С тех пор, как началась многолетняя война, это было первое масштабное событие. Чтобы поднять боевой дух в народе, правительство решило устроить большой праздник с концертом и награждением немногих выживших и отличившихся на войне. Среди других, был и он. Представьте себе крепко сбитую коренастую фигуру загорелого фермера-Наполеона, с гладко выбритой головой, лицом и бычьей шеей. И дополните этот образ узловатыми мускулистыми руками, которые не могла скрыть праздничная форменная белая рубашка с длинными рукавами. Он превзошел всех остальных, и его награждали последним.

Как только сформулировал цель, видение жизни структурировалось. Знаю начало, знаю конец, это будет управляемый конец. Не знаю серединный этап. Профессиональная карьера не беспокоит, с этим порядок. Беспокоит отцовский инстинкт – проснулся, кричит, хотя наше всё в литературе изрядно постарался, чтоб отнесли его к благоприобретённому рефлексу: «Как мил! – сказала графиня Марья, глядя на ребёнка и играя с ним. – Вот этого я не понимаю, Nicolas, – обратилась она к мужу, – как ты не понимаешь прелесть этих чудо прелестей. – Не понимаю, не могу, – сказал Николай, холодным взглядом глядя на ребёнка. – Кусок мяса. Пойдём Пьер. – Ведь главное, он такой нежный отец, – сказала графиня Марья, оправдывая своего мужа, – но только, когда уже год или этак…, (Л. Толстой, Война и мир, Т.4, Ч.1, гл. XI).

Я часто вспоминаю тех людей — они плеснули на мое детство и юность несколько таких ярких красок, что никак и ничем не стереть. И каждый раз задаю я себе один и тот же вопрос — куда же делся потом француз дядя Коля? Он появился в соседской квартире как будто случайно, неожиданно  — и так же внезапно, в одночасье, сгинул.  Остались от него тогда несколько нарядов да одна малюсенькая прямоугольная бутылочка-пробник «Шанель #5» — она долго красовалась у мамы на трюмо.

О ВЫСОКОМ
Собрались однажды в гостях у певицы –
Шарпенко, Челюков и Шток.
Она что-то спела троим из «Марицы»,
Склонившись нелепо на бок.
Дрожали упруго покатые плечи,
Дышала возвышенно грудь...

Врубелю этот образ явился последним. Неизлечимо больной, съедаемый душевным расстройством, он творил, пока были силы.

Среди затерянных миров
Свет каплей воска.
Планеты ёлочных шаров,
Окна полоска.

...Зазвучал бессмертный древний кадиш. И под треск обломившейся ветки в небо взлетели птицы. Стая птиц.