Марат Баскин | Шептуха

Перш чым слова сказаць,
у сябе папытайся, ці трэба?
Алла Клемянок

Бабушка Кати, тетя Ента, была шептухой, она могла зашептывать всякие хвори. Я в этом убедился сам. Когда мне было лет пять, у меня высыпала сыпь, и никакими лекарствами от нее нельзя было избавиться, и тогда наш участковый врач посоветовал маме:

— Чем мучить ребенка лекарствами, от которых мало толка, позовите Енту-шептуху. Я вам это, конечно, не говорил. Но вы услышали, — он потрепал меня по голове и добавил, — пошепчет и как рукой снимет!

Мама в тот же вечер побежала к ней домой, на другой конец Краснополья. Пришла Ента к нам, когда стемнело.

— Чтобы коммунисты к вам не цеплялись, огородами шла, — сказала она, успокаивая папу.- Я же знаю, что вы, Исаак Маркович, партийный.

Пришла она вместе с Катей, которая была со мной одногодком. Где-то с трех лет Катя жила с бабушкой, а ее мама, нагуляв ее от заезжего командировочного, завербовалась на комсомольскую стройку в Сибирь, и пропала с Краснополья навсегда. Да и с Катиной жизни тоже. Как рассказывала Катя, она маму не помнит

. Сама Ента объясняла исчезновение дочки двумя словами:

— А мишугенэ камсамолке! (Сумасшедшая комсомолка! — идиш)

Придя к нам, Ента отправила Катю сразу на кухню:

— Рано тебе еще на голых парней смотреть! Иди лучше покушай картошку с котлетами, — сказала она, неизвестно откуда узнавшая про сегодняшний наш обед.

— И суп с манделах, — добавила мама.

— Суп она сегодня ела, — остановила маму Ента. — А второго у меня не было.

Оставшись со мной, Ента вынула из корзины, с которой пришла, банку с водой и начала что-то шептать над ней. В этом шептании переплетались еврейские и белорусские слова, и говорила она так быстро, что запомнил я только два слова: шлеймазул (дурачок — идиш) и муроука (трава – бел.) Потом она опустила руку в банку и побрызгала на меня водой, приговаривая:»Зай гезунд! Зай гезунд! (Будь здоров!- идиш) Няхай лiха прападзе, няхай добра будзе! (Пусть плохое уйдет, пусть все доброе будет! – бел.)»

И назавтра вся моя сыпь исчезла. Как будто не было ее никогда.

Жила Ента на краю поселка, далеко от нас. Можно сказать, жила она даже не в местечке, а в центре совхоза, который вплотную прилегал к местечку. Сначала Катя ходила там, в четырехлетку, а потом пошла в русскую школу, которая была ей ближе. У нас в местечке было две школы белорусская и русская, и ученики распределялись не по языку, а потому, какая из школ находилась ближе к дому. Мне ближе была белорусская, а Кате — русская. Так что я ее почти не знал. Хотя в местечке не так много было евреев и все друг друга вроде бы должны были знать. Но это взрослые, а мы, ребятня, знали только тех, которые жили рядом. После школы я уехал в Могилев. Поступил в Машиностроительный институт, и краснопольские истории отошли на второй план. Про тетю Енту мама иногда вспоминала, но Катя в этих разговорах не возникала никогда.

Раз в месяц я на выходные приезжал домой. И как-то встретил Катю. Я ехал из Могилева, а она села в автобус в Черикове, на последней остановке перед Краснопольем. Автобус был полупустой, все в основном сидели по одному на двухместных местах. Я ее не узнал. А она меня узнала. И села возле меня.

— Не узнаешь? — она с любопытством посмотрела на меня.

Я растерянно пожал плечами.

— А я помню вашу картошку с котлетами. Она была очень вкусная! — сказала она и поинтересовалась, — Твоя мама и сейчас их делает?

— Делает, — кивнул я, все еще не узнавая ее.

— Я бабушку все время просила такую сварить. Она обещала у вас спросить рецепт, когда вы ее следующий раз позовете. Но больше сыпь у тебя не выступала. Прости, но я так хотела, чтобы она у тебя опять выступила!

И тут я, конечно, не мог ее не вспомнить.

— А я читаю твои рассказы в районке. Бабушка ее выписывает. Ты в Могилеве учишься?

— Да, — сказал я.

— И я учусь, — сказала она.

— И где? — поинтересовался я.

— У бабушки шептанию! — засмеялась Катя. — А, вообще, не могу я от бабушки уехать. Она сейчас еле по дому ходит. Старенькая совсем. Уже не ходит шептать. Даже на улицу не выходит.

— И на какие вы деньги живете? — невольно вырвалось у меня.

— Я устроилась нянечкой в детском отделении нашей больницы. Огород у нас есть. И шепчу немножко, если кто позовет. Правда, сейчас зовут мало, — заметила она, но тут же добавила, — но нам с бабушкой на жизнь хватает.

Автобус приходил в Краснополье поздно ночью, от станции до Катиного дома было очень далеко, и я предложил ей переночевать у нас. Но Катя отрицательно замотала головой:

— Бабушка ждет. Будет волноваться.

…Когда Чернобыльская гроза прошла над Краснопольем, в местечко прислали временно на помощь местным эскулапам врачей из разных мест. Приехал и молодой врач из Сибири. Он влюбился в Катю и, когда кончился срок его вахты, забрал ее вместе с бабушкой в Томск.

Однажды, по работе, я попал в этот город в командировку и неожиданно для себя встретил Катю, буквально в последний командировочный день. Случайно, хотя Катя меня убеждала, что ничего случайного нет. Конечно, был тут же приглашен в гости. Бабушки уже не было в живых, а у Кати была маленькая дочка, которую назвали в честь бабушки редким для наших мест именем Энн. Эннечка, как называла ее Катя. Леша, муж Кати оказался хорошим и добрым парнем, и через несколько минут мы были с ним лучшими друзьями. Мы говорили обо всем. Вспоминали Краснополье, я признался, что собираюсь в Америку, а сестра жены уже там. Много о чем говорили. Пили медицинский спирт, который Леша размешивал с пивом, точнее не размешивал, а наливал поверх пива, как он говорил, понемногу, что бы в голову не ударило. И где-то после второго стакана, или третьего, пришла мне в голову мысль, спросить у Кати, шепчет она сейчас или уже нет. И я спросил.

Услышав мой вопрос, Катя, до этого веселая и говорливая, неожиданно изменилась в лице: сжались губы, глаза заблестели от возникших слезинок, и мне показалось, что она вот-вот расплачется. Но она удержалась, только рукой провела по глазам, как будто в них попала пушинка, растерянно посмотрела на мужа, и, не отвечая на мой вопрос, сказала:

— Извини, кажется, малышка проснулась. Пойду к ней, успокою.

И вышла из комнаты.

— Кате трудно об этом вспоминать, — сказал Леша. — Я сам расскажу тебе про ее последнее шептание, — он подвинул свой стул поближе ко мне, посмотрел на фотографию тети Енты, стоящую на серванте рядом с фотографиями его родителей, вздохнул и начал свой необычный рассказ:

— Может, я в этом виноват, а может, и нет. Это знает только Он, там, вверху. Год назад попала к нам в больницу женщина. В мое отделение. Совершенно безнадежная. В таком состоянии, когда врачи могут смотреть только на часы. У нее была такая же фамилия, как и у Кати. Я посмотрел ее данные, и увидал, что она родилась в Краснополье. И понял, что это мать Кати. Я мог промолчать и ничего не сказать. У женщины был муж. Большой начальник в нашем городе. Но в вопросах жизни любое начальство бесполезно. Перевозить ее уже нельзя было. Прилетал специалист из Москвы. И развел, как и я, руками. Когда он уезжал, он сказал ее мужу, что надежда только на чудо. Остались дни. А мне сказал, что чудес не бывает. И я почему-то подумал, что Катя ей сможет помочь. И я ей сказал. Она взяла отпуск на работе, и не отходила от постели матери. И шептала. С утра до вечера. Не знаю, узнала ли ее мать: тридцать лет большой срок, а видела она ее трехлетней. Правда, внешне они были похожи. Мать Кати ничего не слышала и не говорила. Но глаз от Кати не отводила. В эти дни домой Катя не приходила, а забегала: что-то перехватит на ходу и назад в больницу. Бабушка была еще жива. Но Катя ничего ей не говорила, боясь, что она не выдержит этой новости…. Шептание не помогло. На третий день ее матери не стало. Катя ничего не сказала бабушке, но та сама поняла, что с ней что-то происходит. И спросила, что с ней. И Катя сказала полуправду, сказала, что впервые не помогло ее шептание.

— Совсем не помогло? — переспросила бабушка.

— Совсем, — сказала Катя.

И тогда бабушка сказала:

— Человеку, не сделавшему в жизни ни грамма добра, помочь невозможно! Нечем выровнять весы судьбы! Нечем….

Через неделю Ента Израилевна ушла в иной мир. (Он назвал ее по имени, отчеству, как никто никогда не называл ее в Краснополье.) В последние минуты, она неожиданно вспомнила свою дочку. Внимательно посмотрела на Катю и спросила:

— А где ты думаешь, она сейчас?

И, не дожидаясь ответа, сказала:

— Я знаю, где она. Я ее встречу.

И закрыла глаза. Навсегда…. Вот такая жизнь, — закончил свой рассказ Леша.

Потом, молча, налил в стаканы спирт, на этот раз без пива, и мы выпили. Не чокаясь.

Марат Баскин