Анна Берсенева | Роман о растерянности

Один из героев книги Джонатана Коу «Срединная Англия» (перевод с английского Шаши Мартыновой) в беседе с другом цитирует Конфуция — его ироническое пожелание «чтоб ты жил в увлекательные времена», оговариваясь, что, возможно, правильнее было бы перевести как «интересные времена». Хоть так переводи, хоть этак, а собеседники не сомневаются, что Конфуций прав в своем издевательском пожелании. И мало кто из нас, современников этих героев, сомневается в том, что наша жизнь пришлась на время сущностных мировых перемен сознания и жизнеустройства. Чуть не написала «и жизненных принципов», но поняла, что этого утверждать не могу: возможно, принципы, по которым живут люди, как раз-таки не меняются — кто понимал, что значит жить по совести, тот и сейчас это понимает, и ни появление интернета, ни перемена способа производства или семейной модели на это понимание не повлияли.

Но растерянность, хоть и в разной мере, чувствуют сейчас все, этого невозможно не замечать. И попытка осознать суть перемен, произошедших в обществе буквально в последние пять лет, попытка найти опоры в мире, который меняется так как-то всеклеточно, что кажется, разваливается и скатывается в хаос, — вот что привлекает острый современный интерес. Именно такая попытка сделана в «Срединной Англии». (Кстати, то, что это третья книга саги о семье Тракаллеев, почти не ощутимо — роман читается как самостоятельный текст и вопрос «кто все эти люди?» не возникает вообще). Тракаллеи — англичане-англичане, в них воплощены, кажется, все черты, которые мы знали еще по Стерну или Кэрроллу. И они именно современные англичане, живущие в насыщенной электричеством атмосфере в тот самый 2016 год, когда казалось, что никакого Брэкзита быть не может, потому что мир несмотря ни на что стоит на твердых основах, уж английский-то мир точно, а что кажется, будто он распадается в руках и уплывает из рук, так это, конечно же, только кажется.

В «Срединной Англии» представлены характерные человеческие типы и жизненные ситуации, по которым узнается современность. Вот растерянный старик вдруг сознает, что там, где всю его жизнь, жизнь его матери, бабушки и прабабушки люди работали, производя что-то нужное для себя и страны, теперь не производится ничего, а предлагается лишь бесконечно потреблять нечто, созданное другими и неизвестно где, и для всех одинаковое — и как такое могло получиться, и как можно считать это нормальным?

Вот мужчина, толковый, умный, в расцвете лет, вдруг понимает, что ему невозможно рассчитывать на жизненный успех, потому что предпочтение в карьерной гонке всегда будет отдано азиатской женщине или представителю какого-нибудь меньшинства, и ни у кого из тех, от кого этот успех зависит, не хватит духу пойти против общественных устоев — и как же это сделалось, что такое вдруг стало устоями, и как же ему жить, сознавая свой жизненный тупик, на что рассчитывать и надеяться? Или дело только в нем — это он недостаточно талантлив для того, чтобы рассчитывать на большее?

Вот женщина, умная, талантливая, доброжелательная, приимчивая, тактичная, толерантная изгнана из университета, преподаванию в котором посвятила свою жизнь, только потому, что студентам понравилось безнаказанно упиваться своей левизной, дошедшей до состояния фантасмагории, и травить каждого, кто имел неосторожность пошутить в аудитории или просто показался им подходящим объектом для травли, потому что по их мнению слишком нормален — и что этой университетской преподавательнице теперь делать, когда вся жизнь пошла прахом из-за сместившихся в человеческом общежитьи представлений? А вот талантливая девочка «из смуглых», и она тоже загнана в житейский тупик нищетой ее семьи и не знает, удастся ли вырваться из колеи, проложенной просто по факту ее рождения. Растерянность, сплошная растерянность у всех!

В этой книге много точного, трогательного, художественного. Ее много хвалили, и не зря. И все-таки, читая, я чувствовала в ней изъян, не сказать о котором было бы, по-моему, неправильно. Может быть, это и не изъян, а лишь особенность: в этом романе сказано ровно то, что автор решил сказать. Даны типичные характеры в типичных обстоятельствах. И нет того, о чем Лермонтов говорил «ускользающее от определения, но понятное взору». Художественность уложена в рамки схемы — внятной, злободневной, увлекательной, но схемы.

Однако читала я «Срединную Англию» с интересом не только не ослабевающим, но возрастающим. Может быть, из-за умелости, с которой Коу выстроил свою конструкцию. Что ж, это тоже немало.

Анна Берсенева

Фотоиллюстрация автора