ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Просматривая как-то выставленные на аукционную продажу старые советские издания, я обнаружил и четвертый номер журнала «Наши достижения» за 1930-й год, на обложке которого был изображен Днепрогэс и кусочек Запорожья. Там же имелась подпись, чтобы ни у кого не возникло сомнения: «Днепрострой».

Вылетели птенцы
Попарно, поштучно, сворой.
Сосульки – их леденцы.
А у неба весь край вспорот.

Из цикла «Привал на обочине». Эпизод сорок третий

− Пойдём, дочуня, отдохнём от работы. Ты сюда, в тенёк стога садись. На, держи банку, попей, жара нещадная сегодня. Сейчас передохнём, а солнышко за это время перевалит за половинку неба, станет чуть легче. Давай-ка мы с тобой перекусим, что тут мать связала нам в туесок?

Израильские зарисовки

А теперь зачехли окуляры Цейса:
то, что ты разглядел, – миражи и ложь, –
и отставь ружьё, во врага не целься:
всё равно в себя попадёшь.

По привычке здесь тусклые зимы,
без попытки заснежить дворы…
Мы сегодня с тобой – пилигримы,
до какой – не известно – поры…

Эту тайну я ношу в себе уже пятьдесят лет. И не делился я ей не потому, что в ней есть что-то постыдное или порочное, запретное или заповедное, – нет, просто рассказывать её не интересно было: и не поверят, и засмеют, или просто не придадут того значения, которое она имеет для меня или имела.

Книга избранных стихотворений Андрея Чемоданова за двадцать шесть лет – примерно за половину жизни – читается как связное повествование, как роман. Есть, конечно, соблазн счесть этот роман автобиографическим, – большинство этих текстов написано от первого лица и как будто в автобиографичности нас и убеждают. Но есть и смысл быть всё-таки осторожнее и говорить о герое (вполне лирическом) этих стихов и о том, чем он производит сильное впечатление – а он его производит. Разумеется, отчасти (возможно – от большой) это ролевая установка. Но какая!

Какие же они были разные, мои бабки! Мамина мама Анна (Анюта, Нюринька) любила говорить: "Морда может быть овечьей, лишь бы попа - человечьей!" Я с этим была, мягко говоря, не совсем согласна, поскольку в то время моя морда, в отличие от всего остального, выдерживала хоть какую-то критику. Тогда она утешала меня: "Красота-то разная, да молодость одна!"