ОЧЕРКИ И ЭССЕ

Есть очень хорошее высказывание: «Прожить день так, как будто он последний». Но ведь можно встретить его так, словно он первый! И всё удивляет и приводит в восторг, и жизнь тебя приветствует, и ты вся нараспашку. Прожить бы день ребенком, познающим мир. Иногда мне это удается и тогда я счастлива.

Вас когда-нибудь унижали? Нет, не так: вы чувствовали себя униженными? У меня такое было в молодости несколько раз. Согласитесь, это травмирует страшно. Недаром же говорят, что больнее всего ранит слово.  В порыве гнева чего только человек не ляпнет, а потом жалеет. Я не имею в виду банальные бытовые ссоры, где может вырваться бранное слово, оскорбление. В тот момент это очень больно, зато потом всё прощается, забывается...

Недавно мне объяснили, что поэт – это не просто тот, кто пишет короткими строчками и в рифму, а высокое звание, которое ни в коем случае нельзя присваивать себе самому. Нельзя называть себя поэтом. Надо подождать, когда другие тебя так назовут. В крайнем случае, когда уже слишком долго ждёшь, подговорить друзей. Но если это простые люди, сами не поэты, тогда их мнение недорого стоит, и они должны брать количеством. А большого количества друзей обычно не бывает. Настоящих друзей, готовых называть тебя как тебе угодно, и при этом настаивать, несмотря на возражения врагов и сомневающихся, всегда не хватает. Поэтому надо заводить друзей, которые тоже хотят называться поэтами, и называть их в точности так. Тогда они тебе ответят взаимностью, и из ничего возникнет группа поэтов-единомышленников. Возможно, даже целое направление в поэзии. Это называется "перекрёстное опыление".

20 лет назад, 7 февраля 2002 года, ушёл из жизни народный артист России, многолетний партнёр Аркадия Райкина по сцене  Владимир Наумович Ляховицкий. В память о нём мы публикуем этот материал.

...Зазвучал бессмертный древний кадиш. И под треск обломившейся ветки в небо взлетели птицы. Стая птиц.

Я себя не помню без них - без  пары приземистых бронзовых  Т-62, что по сию пору  целятся  острыми  пушками с эбонитового постамента в стену кабинета отца, вызывая почтительный интерес  всякого, ненароком посетившего его скромные ветеранские покои: от  врача скорой, ставящего обезболивающий, до городского депутата, делающего себе имидж. Особенно же очаровывают своей миниатюрной грозностью зятя-шведа, каждый раз начинающего свой визит к нам с посещения комнатного отцовского "танкодрома".  Эти нейтралы, судя по всему, сильно неравнодушны к военной тематике, заметно по ней скучают в отличии, скажем, от нас, русских, пресыщенных как многочисленными войнами, так и одержанными в них громкими победами с неимоверными жертвами.

Мир издревле кишит начальниками. Разной степени важности, образования, ума и придурковатости. Но поскольку в семье всё-таки не без урода, то и в этой громогласной толпе нет-нет, да и проскочит умница. Правда, редко.

Иврит я выучил не в ульпане, а на работе. Через полгода с небольшим после моего приезда в Израиль (а приехал я в декабре 90-го, на пике «большой алии») меня взяли на работу инструктором в тренажерный зал фитнес-клуба «Jerusalem SPA» в гостинице «Hyatt», на Ар-а-Цофим в Восточном Иерусалиме. Иврита у меня не было никакого, но был приличный английский и высшее физкультурное образование, что и впечатлило главного инструктора, американку Рину. Зарплата, естественно, была минимальная, но я был счастлив: мало кому из наших удавалось по приезде получить работу по специальности. Кроме одного массажиста, я был там единственным «русским». Все уборщики были арабы из Восточного Иерусалима, и основы арабского мата я освоил вместе с основами иврита, если не раньше.

Разбирая архивы моей мамы, я нашёл несколько пожелтевших от времени листков бумаги, исписанных торопливым почерком. Видно, что мысли теснились, подгоняли пишущего, железное пёрышко царапало бумагу, оставляя мелкие чернильные брызги. Это было письмо Илье Эренбургу, письмо, в котором мама пыталась освободиться от одолевавших её воспоминаний, кошмаров, мучивших её по ночам. Я хорошо помню, как вся наша семья, в послевоенное время жившая в одной комнате большой коммунальной квартиры, просыпалась от внезапного крика, разрывавшего тишину ночи.

Эти мои снимки – ответ ноющим людям, которых что-то много развелось перед Новым годом и в личном окружении, и в соцсетях. Все жалуются, философствуют: какой был тяжелый год и то ли еще будет, а я беру свой фотоаппарат и шагаю в лес подышать предновогодним настроением и кристальной свежестью морозного утра.