Михаил ЭТЕЛЬЗОН | Ноша за плечами

Ноша за плечами

ПРИШЕЛЕЦ

Давит, всё больше давит: ты не Давид…
Дело не в том, что не было Голиафа,
даже не в том, что тело не то да вид –
Иерусалим чужой, непонятна Яффа.
Вечно скитался странником по земле,
впитывал звуки сотен иных наречий,
строил жилища новые на золе,
не находя источники в междуречье.

На перекрестках долго стоял один,
выбрав дорогу, шёл по ней – неуверен,
на площадях по праздникам – нелюдим,
в храмы идущий – но не пришедший к вере…
В городе предков – проклятом и святом –
встань у стены и тихо проси прощения:
дом, не узнавший сына, уже не дом;
сын, не узнавший дома, уже пришелец.

НА ФОНЕ СИРЕНИ

На фоне сирени, цветущей сирени
ты выглядишь феей, зовущей Сиреной;
парящею пчёлкой, манящим нектаром,
порхающим чудом с улыбкой янтарной.
На фоне сирени, цветущей в апреле,
на фотобумаге – мы фотомодели:
и фотопрекрасны, и юны, и вечны –
в сиреневый вечер беспечны.
Беспечны…

На фоне сирени, орущей сирени
не слышно,
не слышно,
не слышно сирены;
не видно, как где-то взрывается мальчик,
а с ним… дискотека,
а с ним… ресторанчик;
и сотни, и сотни взрываются где-то;
и дети, и дети…
Взрываются дети…

На фоне сирени, на фото-сирени
останется вечер – счастливый, весенний;
останемся вечно на фотобумаге,
цветущие в море сиреневой магии;
на фоне сирени спокойны, смиренны –
на фотобумаге…
не слышно сирены.

САЛОТОПКА

Отцу

Одни хоронили мёртвых,
другие — ещё живых,
охранник снимал намордник
и вяло смотрел на них.
Бесились вокруг овчарки
от запаха и стрельбы,
потела горилка в чарках,
потели арийцев лбы.

И староста — он старался,
с рождения ведь не жид —
он тоже был высшей расой,
решая кому не жить.
И с вышки — и этот свыше —
карая за каждый шаг,
прожектором лица выжег,
прицелом на них дышал.

Стреляли, бросали в стопки,
топили, как скот, людей —
работала салотопка
у Бабченец целый день.
И дымом мои родные,
крестившиеся в огне,
кричали над Украиной
на идише: «Бога нет!»
_____________
* Салотопки — предприятия по переработке туш животных в
основном на мыло: скота, собак, кошек, птицы и любой падали.
Они стали удобным местом для массовых расстрелов местного
населения нацистами в период войны. Примером использования
салотопок органами НКВД в 1937г. — являются расстрелы
заключённых Краслага и Енисейлага на окраинах г. Канска.

ПОНЯТЬ ШАГАЛА

Вот фейерверк на небе –
козы, скрипач, собака,
краснобородый ребе,
красные клешни рака,
пара влюблённых ночью –
рыжих и конопатых,
рядом парит извозчик…
Что им на небе надо?

В краске, стекле, эмали…
верящие… в полёте…
Долго не понимал я
странный сюжет полотен.
Все говорят – про Витебск…
Точного нет ответа…
Нарисовал провидец
будущее планеты?

Замерли над Нью-Йорком,
Лондоном, Беэр-Шевой
взорванные пророком
в небе Адам и Ева.

ШАХИД

Если вокруг с рожденья – «убей, убей!»,
можно не знать, не помнить о «не убий…»
небо земли возвышенней, голубей,
там тебя будут девственницы любить.

Слышишь, опять на камень нашёл кассам*,
видишь, опять кассам не нашёл людей,
будет вернее, если коса ты сам –
не избежит ни эллин, ни иудей.

Пояс потуже, имя Его тверди,
промыслом Божьим планы – чисты, святы,
влейся в толпу неверных – врагов ряды,
глаз не сводя, контакты на них сведи…

Каждому Бог воздаст по его делам,
волей пророка в дух превратишься – в пар,
каждому даст Аллах по его телам,
только успей промолвить:
«Аллах акбар!»

ПРИХОДИТСЯ ВЫБИРАТЬ

Вот и приходится выбирать,
где твоя родина, правда, рать,
кто твои командиры.
Кончились лясы, трепня, булшит,
каждый себе выбирает щит,
знамя и цвет мундира.

Это теория – вдалеке,
войны в газетках и в телике,
право народов, наций.
И гуманизм – навсегда для всех –
вдруг вызывает улыбку, смех,
кажется профанацией.

Практика – это когда в твой дом,
к детям, к любимой – с мечом, с огнём,
с правдой своей – за веру…
Выгорит пошлое «Человек»,
пепел, слетая с чела и век,
сделает тоже зверем.

ЕВРЕЙ

Во мне слились – перемешались
пророки, веры и скрижали,
тысячелетия в пути.
Исходы, бегства, караваны,
местечки, города и страны –
нигде покоя не найти.

В моей крови давно без меры
семиты, римляне, шумеры,
арийцы, ляхи, казаки.
В моих глазах костры и печи,
в моих ушах не счесть наречий,
на языке – все языки.

По мне египетские плети
хлестали больше трёх столетий,
на мне вся тяжесть пирамид.
Плен Ассирийцев, Вавилона,
руины Храма, легионы,
расправы – каждый ген хранит.

Меня преследуют погромы,
я вечный жид, лишённый дома,
незваный гость – я в горле кость.
Я пепел войн и инквизиций,
по мне мечом прошёл Хмельницкий,
мне по ночам Освенцим снится,
я – Бабий Яр, я – Холокост.

Во мне века бушует пламя:
мне не даёт покоя память –
и жжёт, и рвётся из груди.
Не потому ли взгляд печален:
такая ноша за плечами,
такая чаша – впереди.

Михаил Этельзон
Фотоиллюстрация Зинаиды Вилькорицкой