Надежда СУХОРУКОВА | Жизнь «до» и «после»

Жизнь «до» и «после»

Если бы снова вернуться в Мариуполь. За сутки до войны.  Ходить по городу, рассматривать каждый дом и запоминать. Фотографировать и гладить стены. Встречаться глазами с прохожими и говорить им «Здравствуйте». Каждому. Чтобы жили подольше и здоровье не подвело в холодном подвале.

За сутки до начала войны упросить всех запастись водой, едой и бесстрашием. Предупредить, что выживут не все. Каждый пятый погибнет. Умолять встречных: «Уезжайте». Плакать перед ними и падать на колени. Просить, убеждать, кричать от бессилия. Потому что мало кто поверит и согласится.

Доказывать, что шмотки не важны, вещи не обязательны, деньги — просто бумажки, дома разрушат рашисты. А держаться нужно только за жизнь.

Рассказывать всем об авиаударах, обстрелах и пожарах. О том, как всё выгорает до основания. До остова. До фундамента. О том, что здания похожи на папиросную бумагу, которая колышется от ветра. О могилах во дворах и ледяной весне. О безнадежном умирании и безумном страхе, который убивает, как бомба. О самоубийствах, поисках спасения в смерти, о выжженной душе, оставшихся в живых.

За 24 часа до начала ада — увезти всех детей. Далеко. Чтобы даже звуков обстрелов им не было слышно. Спасти беременных женщин и стариков. А ещё котов и собак. Охрипнуть от крика, доказывая свою правоту. И объясняя, что я не сумасшедшая.

И пусть никто не поверит. И война не начнется.

Надоело оправдываться, подстраиваться, улыбаться тем, кому не хочу.  Надоело считать деньги и экономить, думать о том: «Что будет дальше?»

Раньше казалось какой-то банальностью про жизнь «до» и «после». Теперь оказалось, что это не банальность.

Так и есть. Две разные жизни.

«До» — хотелось, чтобы тебя любили, и ты была хорошей для всех. «После» плевать стало на очень многое. Кроме отсутствия бомбежек и присутствия близких людей. Хотя, по-прежнему реагирую на хамство и удары в спину. Но это тоже пройдет.

Надоело делать вид, что не обижаюсь на грубости, колкости, косые взгляды. Я живая, и мне тоже больно. У меня тоже были потери. Мне тоже было страшно и не хотелось жить.

Сегодня увидела на улице когтедралку. Такую же, как была у Йосика. Немцы почему-то её выбросили. Я не знаю, что случилось с их котиком. Не знаю, что случилось с моим.

Только у немецкого котика и у моего очень разные судьбы. За судьбу моего — я не могу себя простить. Я казню свое сердце каждый день. Кромсаю душу на кусочки.

Жизнь «до» — когда ты наивный, счастливый и беззаботный. Жизнь «после» — когда дни слились в черную вечность. Ты вышел из подвала, выехал из города, увернулся от бомбёжек, обманул смерть. Но ты по-прежнему ближе к смерти, чем к жизни

Жизнь » после» — это потери среди близких. Среди друзей. Некоторые погибли. Некоторые перешли на сторону врага. Кто-то просто уехал далеко. И вряд ли мы увидимся в этой жизни.

Жизнь «до» казалось долгой и радостной. «После» — хрупкой и короткой. Нет времени на злость, обманы и интриги, на чужих людей, на непонятные разборки. На слезы, на ненависть. Только слезы и ненависть все равно появляются. Иногда приходят вместе. Иногда друг за другом.

Жизнь «до» — мои любимые фильмы о войне. Жизнь «после» — я больше не могу их смотреть. Они мне кажутся ненастоящими.

Получается, что меня на самом деле две. Та, которая «до». И та, что пытается выжить «после».

«Я хочу домой». Нужно такое тату. Всё равно где. Если поможет вернуться, то и на лбу.

Одна женщина, у которой погиб сын, сказала, что мы, выбравшиеся из Мариуполя, «покалеченные, изувеченные уроды и не можем жить прежней жизнью».

Мы пока вообще не можем жить. Мы как растения, которые вырвали из земли. Корни остались в почве, и они ещё выглядят как живые, но каждый день вянут всё сильнее.

Мы делаем вид, что живём. Объяснить, как это — невозможно. Кто не испытал — не напрягайтесь. Узнать боль через слова не получится.

Кажется, ты внутри жизни: смотришь, удивляешься, даже смеёшься. Говоришь другим, что тебе легче. На самом деле врёшь. Всем. И себе в том числе.

Это ненастоящие чувства и жизнь ненастоящая. Настоящая осталась в городе, из которого тебя выгнали бомбами, выкурили пожарами, выдолбили снарядами. И даже те, кто сейчас там, в Мариуполе, они тоже не живут. Иначе откуда отчаяние и боль до неба?

«1 вересня пройшло … Вперше, після 35 років, я не працюю… Така пустота на серці, бо відчула себе не потрібною в цьому світі. 23 лютого в мене було все і хотілося жити, працювати… 24 лютого життя обірвалося… Клята війна відібрала мою душу, відібрала сенс життя. Любий ліцей, любий Маріуполь залишилися тільки у пам»яті».

У нас ностальгия по Мариуполю. Он остался в другом измерении. Тот, который сейчас — не наш город. Нашего в нём больше ничего нет. Может быть, только могилы близких и цветы в палисадниках, если их не разбомбили.

Кто-то ходит к психологам. И пытается вернуться в жизнь. Пройти реабилитацию и не засохнуть до смерти.

У кого-то отрастают новые корни. Они тоненькие, как пух и не могут зацепиться в земле.

Мы всё равно продолжаем вянуть. Учим чужой язык и придумываем повод не плакать. Ходим по незнакомым улицам и ищем в них черты своих родных и любимых улочек и переулков.

Учимся кататься на велосипеде и представляем, как проедем на нём, по своему двору там, в Мариуполе.

Разглядываем чужие достопримечательности и говорим: «А у нас гораздо красивее».

Потом добавляем: «Было. До войны».

Ночью накатывает страх. Самый ужасный кошмар с начала войны. Ночью я боюсь, что больше никогда не вернусь в свой город. Мое «я уехала ненадолго» — превращается в «я уехала навсегда».

В Мариуполе снились самые лучшие сны. Я засыпала у холодной стены. Спала стоя, как лошадь. Закрывала глаза и слушала звуки.  Они приближались. Некоторые рассказывали, что могут различать близкие или дальние прилёты. Когда взрывы были далеко — не боялись.

Мне было страшно всегда: и с близкими, и с дальними. Я знала — взрывы приблизятся. Это было проверено опытным путем. Они приближались, как будто шаги гигантского слепого человека. Он шел наугад и стучал палкой по крышам, стенам, окнам.

Никто из нас не знал, чей дом будет следующий? Кого из нас не станет через час, через минуту, прямо в эту секунду? Попадание шло по соседнему дому, снаряды приземлялись на краю нашего футбольного поля. Смертельные мячи рашистов.

В момент взрывов мы сидели в подвале и засыпали. Нас вырубало. Вокруг гремело, стены бились в конвульсиях, а наши глаза слипались. Мы проваливались в сон-перевертыш. Из него не хотелось возвращаться.

Какие прекрасные и добрые сны были во время самых лютых обстрелов! Я засыпала на десять минут во время затишья. Пока убийцы перезаряжали орудия мне снился мой город до войны. Во сне я шла по мартовской улице, кивала всем бабушкам из нашего подъезда, искала глазами мужа в окне, который высовывал голову в форточку вместе с трубкой, и с ужасом вспоминала, что мне снилось, будто у нас война.

А потом просыпалась по — настоящему. Слышала шаги слепого великана по моему городу и мне хотелось заснуть навсегда.

***

«О..да.. 10-15 минут… и опять день сурка…» Написала о сне во время обстрелов. Меня тогда вырубало сильно. Как только лязг слышу, сразу глаза закрываются.

Между обстрелами засыпала, причем на десять минут, до новой бомбежки. Когда стреляли полуспала-полужила. Люди написали комментарии под этим постом.

В каждом — своя история войны и ада, через который прошли.

….А я почти не спала. Боялась, что убьют во сне.

***

….Мы тоже не спали, просто невозможно было спать. Перерыва иногда совсем не было, и мы считали все вместе время между прилётами. Это напоминало счёт звёздочек или барашек, когда не можешь уснуть. Ребенок спал после такого счета, а я как стена прикрывала её, боясь, что вот именно этот точно попадет в нас, и нас завалит бетонными плитами. Ещё очень страшно было при движении танка, казалось, что через стену ты видишь его дуло и ту черную дыру, из которой вылетает снаряд. И что он обязательно попадет тебе в голову. Этот страх невозможно передать словами.

И он бил по стенам дома все вокруг дрожало и тряслось, с потолка сыпалась штукатурка, швы между плитами расходились… Как там уснёшь.

***

…Мы тоже спали во время обстрелов, научились спать. Даже когда бомбы рано утром, я думала, что это только у нас такая реакция. Мозг отказывается верить в происходящее и отключается на время, чтобы не отключиться насовсем.

***

…А мне во время обстрелов снились обстрелы… И больше ничего. Сейчас дом иногда снится…

***

…Между обстрелами мы спали в тамбуре полусидя, повалившись друг на друга, чтобы теплее. Сны снились хорошие, мирные, никогда бомбёжки, просыпаться не хотелось, поднимали взрывы. Когда бомбить в Мариуполе перестали, сны всё равно снились хорошие, только просыпаясь в своей постели каждое утро, не понимала, где я, как будто не дома, жутко было. Как выехали из Мариуполя, стала сниться война, спать невозможно, всё время бомбят и мы спасаемся. Я не понимаю почему тогда снилось, что всё хорошо, мне всю жизнь, наверное, с юности снятся вещие сны, я всегда знала, что они означают и была готова к радости или неприятности. А тут ничего! Кроме деда покойного, он меня любил и оберегает после своей смерти вместе с бабушкой. В конце декабря в день перед моей операцией он мне приснился, выгонял яростно с лоджии (я там курила всегда) и гнал по коридору. Я думала что-то не так пойдет на операции, а нет… Лоджию взрывной волной вырывало три раза за всё время. Коридор цел.

***

…Сегодня видела фотографии детей возле школы в Мариуполе. Сегодня, то есть первого сентября. Школа с забитыми досками частично окнами, с частично затянутыми пленкой…  Дети — белый верх, черный низ, косы… На разбитой школе несколько триколоров… Вот именно в том городе и именно после всего вот этого… Какой-то абсолютный сюр.

Можете меня закидать камнями, но я не смотрела фильм о Мариуполе. Он называется «Маріуполь. Невтрачена надія».

Фильм, который талантливая съёмочная группа сделала на основе моих записей в ФБ.

Мне страшно его смотреть. Мне кажется, я снова окажусь там. Растворюсь в Мариуполе и навсегда останусь в подвале.

Мне говорят, что фильм очень сильный. От него замирает сердце, и душа леденеет от ужаса.

У меня спрашивают: «Так все и было?»

Я отвечаю: «Было ещё страшнее».

Показать мрак таким, каким он был там — невозможно. Изобразить отчаяние и безнадегу, ужас, который без конца и края, вечную тьму вокруг тебя и постоянное ожидание смерти — тяжело даже словами.

В Мариуполе ужас стал обыденностью. Мы жили в кошмаре и умирали с облегчением.

Я уже пятый раз запускаю фильм и через минуту отбрасываю телефон и ухожу плакать на балкон.

Для тех, кто не пережил мариупольский ад, фильм станет шоком. Для тех, кто пережил — повторением ада. В нем — отражение горя, которое принесли рашисты в наш счастливый город.

Может быть, я найду в себе силы посмотреть этот фильм через какое-то время.

Когда закончится война, и я смогу понять, как нам удалось пережить то, что произошло в Мариуполе.

Когда те, кто нас убивал, займут в подвалах наши места. И единственное, что они смогут видеть до конца своей подлой жизни — фильм о том, что они сделали с нами.

Надежда Сухорукова