Галина КАЛИНКИНА | Путь в Дамаск

Калинкина Галина, г. Москва, публикации в журналах «Юность», «Textura», «ДЕГУСТА», «Литературный Вторник», «Клаузура», «Культурная инициатива», «ЭТАЖИ», «Новый Свет», «7 искусств», «ГуРу АРТ», «ОРЛИТА», «ЧАЙКА». Призер конкурса им. И.А.Бунина (2020 г.). Обладатель Спецпремии литклуба «Бостонские чтения» (январь 2021 г.). Призёр конкурса «Русский Гофман», второе место в номинации Проза (май 2021г.). В июне 2021г. вошла в шорт-лист – «Список 13-ти лучших» – первого сезона премии им.В.Катаева, учрежденной журналом «Юность». Член жюри Международной литературной премии ДИАС-2021 им. Д.Валеева (Татарстан). В июне 2021 г. рассказ «Тот, что в одной сандалии» – победитель конкурса короткого текста – транслировался в эфире радио «Гомель Плюс» (Белорусь). Лонг-лист МЛК «Волошинский сентябрь» – 2021 в номинации «Малая проза» и шорт-лист в номинации «Критика».

Путь в Дамаск

Прежде прочего начнем разговор с двух кратких вводных историй.

В первой – идёт себе человек по дороге, собой доволен, миром тоже не обижен, как вдруг – о, это непременное вдруг есть ключ всякого сказа, хоррора, всякого aventure и всякой метаморфозы – неожиданная встреча необратимо меняет ход событий, свергая самодовольного с его личных высот.

И другая история – отставной секунд-майор, женатый в Казани первым браком на дочери священника, будучи проездом в Екатеринбурге влюбляется и вступает во второй брак. После смерти двоеженец оставляет наследство второй супруге, первая заболевает душевной болезнью и разоряется. Дети вынуждены самостоятельно строить жизнь и зарабатывать на пропитание службой в милиции, в жандармах и в мушкетёрах.

Убедимся, как эти две истории связаны с героем нашего разговора – Павлом Ивановичем Мельниковым (он же в последующем писатель Андрей Печерский)

Восемнадцатилетний Мельников, после университета готовившийся стать магистром, под влиянием неких обстоятельств передумывает, а вернее, скандально попадает в рядовые учителя истории. Но представьте себе, уже с двадцати девяти лет он на службе государевой, т.е. чиновник госслужбы. По тем временам своевременно, вероятно. Ну а по нашим – так даже несколько рановато. Выскочка? В тридцать два года Павел Иванович уже чиновник по особым поручениям при Министерстве внутренних дел. А в сорок восемь лет Мельников отрешён от должности, переведён на новое место жительства и оставлен без жалованья. Вот так неровно и противоречиво проложен его путь, но посреди той неровности закладывался и самоутверждался писательский дух. Что же за особые поручения выполнял будущий писатель, да и в каком возрасте при столь бурном карьерном росте, собственно, он стал писателем? Оказывается, публикуется Мельников ещё будучи на службе, тоже примерно в возрасте едва за тридцать. И начинает с травелогов, путешествуя по Уралу и Поволжью.

Вернёмся к истории двоеженца. Не правда ли, сюжет вполне себе литературный, приключенческий? И от чего же внуку деда-женолюбца было в жизненном сюжете не разглядеть зерно популярной бульварщины – «легкого чтения» и, вообще, отчего же не взяться за перо? Романтический сюжет – вот он, под рукой (по мнению Е.Черниковой «человек, вскормленный русской культурой, по своей природе и романист, и герой романа»). Тягу к литературе нашему герою привил другой дед – по материнской линии. В честь деда – книгочея и библиофила – Мельников – был назван Павлом.

Мельниковы – обедневшие дворяне – имели несколько деревень в собственности, одна из них Казанцево населена старообрядцами поповского толка – народом степенным, непьющим, основательным. Грех жаловаться. Со староверами Мельников вскоре встретится не по внутрисемейным делам, а по службе, где только за три года исполнит около ста секретных поручений. Одной из его инициатив станет предложение, могущее по силе действия своей существенно ослабить раскол. Ретивый молодой инспектор предложит руководству отдавать в рекруты только старообрядцев, прощая воинскую повинность единоверцам. Инициатива одарённого чиновника была замечена и через губернатора Нижегородской области доложена Николаю Первому.

Как работник Министерства внутренних дел Павел Иванович тесно сотрудничал с Министерством государственных имуществ и был «извещателем» состояния дел в землях, проходящих по казённому ведомству, подавая данные своих «разведок» в отношении краеведения, статистики, населения, сборов с торгов, бюджета, ведения хозяйства. Его данные часто не совпадали с официальными, но признавались более дотошными и выверенными.

Что происходит в государственной политике в отношении старообрядцев в первой половине девятнадцатого века? Разрастание старообрядцев до одной трети населения на фоне прорыва в социально-экономическом развитии страны, взгляд правительства сквозь пальцы на возрождение староверческого архиерейства, насаждение властями единоверия, как внешнего компромисса со староверами – зажиточной и практичной прослойкой. Но даже при таких послаблениях дети раскольников по-прежнему незаконнорожденные, брак староверов не признаётся ни государством, ни официальной церковью. Поступить на должность раскольник – не моги. Строить свои храмы с древней символикой не имели права. За состоящими в расколе, как за неблагонадёжной стратой, идёт внимательный пригляд нескольких ведомств одновременно.

Вот и наш Павел Иванович стареется не отставать. Совместно с нижегородским епископом он замечен в ограничениях староверческой паствы: то при изъятии чудодейственного образа из монастыря, то в отбирании у скита древних допечатных книг, то в розыске утаённых колоколов, то в поисках тайной молельни, то в отъёме походной церкви. Нелишне кратко остановиться на устройстве тайных молелен: «Молельная имела внешний вид обычного дома с двумя потайными комнатами, в одной из которых поднимался пол и открывался еще один просторный тайник, в виде комнаты, куда в случае полицейской облавы прятали священнические принадлежности и самих священнослужителей». Или вот такой пример: «В саду был сделан еще один тайник: с виду ничем не примечательная садовая беседка под дощатым полом скрывала тайный подземный сруб-келью со столом, скамьей, лежанкой и книжными полками. В этой келье скрывался от полицейских облав святитель Афанасий, тут же он занимался чтением и написанием поучительных книг (и после смерти его паломники посещали эту келью как святое место, где им показывали скромное жилище старообрядческого архиерея и книги, собственноручно написанные им на голубой бумаге)».

Есть свидетельство, что о Мельникове даже сказ сложился среди притесняемых: будто при отъёме иконы притеснитель ослеп, но зрение ему вернули тёмные силы, только чтоб не передумал заниматься богоборчеством. Фольклор дело такое: недостоверное, но одновременно и не возникающее без былинной основы, то есть без факта и сути. В сказе речь, вероятно, шла об образе Пресвятой Богородицы, изъятом у Арсения Керженского. Этот великий схимник на Пасху разговлялся так: мог позволить себе печёную луковку против обычной сырой. Сказ сказом, а всё же поверим другому случаю, который окончился жалобой на производившего обыск в доме у своего прежнего знакомца – книготорговца-старовера с нижегородской ярмарки. Жена книготорговца направила жалобу на Мельникова в две инстанции. Ночная облава, запирание домочадцев на кухне и никаких сантиментов. Удивительное сочетание жёсткости с идеалистическими взглядами на вопросы служения Родине.

Один из примеров основательных «разведок» Мельникова: «В тридцатых годах в городе Верея значится молельная каменная, устроенная наподобие церкви и принадлежавшая всему местному старообрядческому обществу. При ней бывали беглые попы. В тридцатых годах был там поп Иван Петрович Сергиевский, беглый из Александровского уезда Владимирской губернии, о помещении которого на Рогожское кладбище хлопотали у правительственных лиц московские старообрядцы».

Не крестившийся на смерть отца – «мы с покойником чужды были религиозных предрассудков»; отрёкшийся от космополитизма и переродившийся, по собственным словам, в русского, веру свою Мельников находит в служении делу государеву. Рвение и карьеризм служащего замечен и одобрен наверху бюрократического ведомства. За успехи и заслуги Павел Мельников не раз удостоен наград: ордена св. Анны третьей, второй и первой степени (с разбросом по годам, естественно), знака отличия за беспорочную службу, бриллиантового перстня и в последующем даже аудиенции у Императора Александра Второго. Но пока несколько печально обстоит дело с личной жизнью. Павел Иванович рано овдовел, супруга его, схоронив семерых младенцев, скончалась и сама. Так и просится мысль, не отнести ли его литераторские увлечения к способу утешения, уходу от печальной действительности.

Когда же меняется отношение чиновника-писателя, а вернее, человека, к проводимой государством политике в отношении старообрядчества? Может быть, поворот начался с истории скопца и полицмейстера? Скопчество это одна из разновидностей сектантства в христианской религии, лишь по некоторым моментам обрядности совпадающая со старообрядчеством. Арестованного за какую-то провинность скопца намеривались свезти в губернский город в женском сарафане. Полицейский чин вроде как опасался разрастания волнений среди скопцов и хлыстов – ещё одного сектантского ответвления, отдельного от старообрядчества. Но таковыми действиями – тайными – мог привести впрямую к обострению отношений. Мельников попытался переговорить по сарафанному вопросу с губернатором, но в силу обострившихся отношений из-за его перехода в другое подчинение, разговора не вышло. Волнения-таки начались. А наш герой, кажется, впервые столкнулся с осознанием открытой несправедливости к людям, которых сам же недавно ещё бездумно притеснял.

Но тот первый случай не свёл нашего протагониста с дороги госслужащего, не поставил его ещё на путь потакателя. И Павел Иванович усердно пишет циркуляры, как в средней России проводить тайное дознавательство в отношении староверов, которые вновь кажутся властям неблагонадёжными. А также он получает особое секретное поручение по развалу книжного дела старообрядцев на Нижегородщине.

Ко второму браку, с шестнадцатилетней девушкой, Мельников подошёл уже известным в литературных кругах писателем и будучи старше невесты в два раза. Потому их пару, вызвавшую взволнованность в обществе, венчает отец Добролюбова, а брак свидетельствуют Аксаков и Сологуб.

Странное дело, служащий Мельников есть гонитель раскольников и раскола, тогда как писатель Печерский его певец. Что их объединяет – чиновника и прозаика – так это редкое хладнокровие, с каким производились прежде гонения, а теперь ведётся обличение бюрократической машины. Удивительное равновесие при выворачивании карманов и души. Точное воспроизведение коррупционных схем при ограблении госказны, системы покрывательства и мздоимства, выведенных «на белый свет» острым пером самоуверенного публициста, имеет два последствия: всплеск интереса со стороны читателей, ну и нажиты враги в своей же среде. Дело доходит до цензурирования. Цензуре подвергнуты опусы недавнего автора служебных формуляров и инструкций от Министерства внутренних дел. Цезарю цезарево, а цензуру цензурово.

И если тот инцидент с полицейским и сарафаном для тридцатитрёхлетнего Мельникова был поворотным, то в возрасте сорока лет им совершён поступок зрелый, выверенный, осознанный по последствиям. Он выступает экспертом перед государством по вопросу института архиерейства для староверчества и убеждает высокую комиссию в полезности приёма архиереев из никоновской церкви, из беглых попов. Тем он адресует к возможности управления расколом, будучи знатоком староверчества и отдавая себе отчёт в неминуем усиления старого обряда при помощи увеличения количества архиереев. Как видите, здесь просматривается преобразование бывшего гонителя в апологета. И уже в «Письмах о расколе» их автор – наш герой – запрашивает для данной страты общества равные права и ратует за преодоление отчуждения. «Многие сотни молитвенных зданий были уничтожены; десятки тысяч икон были отобраны, огромную библиотеку можно было составить из богослужебных и других книг, взятых в часовнях и домах раскольников, и не всегда вредных по своему содержанию»,— писал Мельников-Печерский в докладной записке великому князю.

Неминуемой отставкой к сорока восьми годам послужило, вероятно, ненужное откровение, склонность к правдолюбию в изысканиях, некоторое начётничество. Мельников доложил по ведомству о своих догадках в отношении участия Третьего отделения политической полиции в деле создания зарубежной старообрядческой иерархии. Догадка не получила открытого подтверждения у тогдашнего Министра внутренних дел. Но отставка чиновника Мельникова не заставила себя ждать. Теперь писатель Печерский понимает: настал его час. Выполнено обещание данное прежде: «Даю себе честное слово не писать ни стихов, ни прозы до тех пор, пока не узнаю жизнь получше».

Всё прежде собранное в рассказах, хрониках, новеллах, повестях, газетных статьях, эссе, да что там, будем объективны, и в докладах, и в «разведках», рапортах и реляциях, весь накопленный материал ложится в художественную энциклопедию русской жизни, дилогию-эпопею «В лесах» и «На горах», где показано бытописание староверов Поволжья. «Потому Красноглазихе в старообрядских домах и было больше доверия, чем прощелыге Ольге Панфиловне, что, ходя по раскольникам из-за подарков, прикидывалась верующею в «спасительность старенькой веры» и уверяла, что только по своему благородству не может открыто войти в «ограду спасения» и потому и живет «никодимски». Как Никодим тайно приходил ко Христу, так и она тайно приходит на поучения и беседы о старой вере. На свадьбах, на именинах, на обедах и вечерних столах у никониан Ольга Панфиловна бывала непременной участницей, ее не сажали за красным столом, не пускали даже в гостиные комнаты, приспешничала она в задних горницах за самоваром, распоряжалась подачей ужина, присматривала, чтобы пришлая прислуга не стащила чего».

В двух этих романах Мельников-Печерский через сюжетное повествование приближает читателя к прежде отдалённому, полузакрытому миру старообрядчества. Герои здесь выведены в парадигме домостроя, в трудовой этике, с патриархальными взглядами, с врожденной русскостью, с присущими национальному характеру сочетаниями языческого суеверия и страха перед неисполнением христианских заповедей, с православной воцерковленностью и одновременно со склонностью объегорить и «нагреть», с фольклорной сказочностью и в то же время с реалиями жизни отечества того времени. Оба романа имеют твёрдую основу географического и этнографического свойства, чем немало интереса добавляют к сюжету, образам и созданному романному миру.

Самое время вернуться к первой истории, с которой начинался наш разговор.
В том путнике, что шёл по дороге, читатель, конечно, легко угадал Саула из Тарса. Саул (или Савл) – фарисей-ортодокс, человек занятой, чиновник, наделённый специальными грамотами, гражданин Рима по рождению и, возможно, член синедриона. У него есть специальные задания по преследованию и притеснению этих выскочек, смутьянов и богохульцев – христиан. Выдумали себя пришельцами и странниками, «освобождённым народом». Саул разыскивает их экклесии, небольшие «домашние церкви» (тайные молельни!), а также зачинщиков бунтарей – функционеров: апостолов, учителей, пророков. Грамота давала ему право предавать на смерть того, на кого укажет за нарушение иудейских законов.

Как доносят до нас источники (Деяки), Савл становится Павлом не по своей воле, а под воздействием Внешней Силы, его обращение происходит не постепенно под внешними обстоятельствами, либо под собственными сомнениями, а одномоментно. Как известно, на пути из Иерусалима в Дамаск с очередной миссией по уничтожению отступников за верования чиновник ослеплён невыносимо ярким светом и повержен ниц громким голосом. Несколько дней слепоты, жажды и голода.
Потом «излечение» у дамасского апостола-христианина Анания.
Потом совершается иная жизнь – «мне мир распяся»: с отказом от карьеры, иерархии, должностей, власти, достатка.
Потом жизнь в пути, в дороге, где и пищу-то возбронялось брать из рук язычников. И если ортодокс-фарисей преодолевает опыт тяжкого падения и после поворотных слов «Савл, Савл, что ж ты гонишь меня» воскресает в другой человеческой ипостаси, то в случае с Мельниковым-Печерским происходит иное.

Павел Иванович старался на своём поприще не по разумению, а по инерции службы, в рамках стандартного понимания карьеры. Из ревнителей и гонителей в раскаявшиеся Мельников призван не явно. Ему предстоит пройти свой путь в Дамаск, путь Савла, и без факта Встречи почувствовать медленный разворот, подъём, воспарение к милосердию, путь отказа от прежних принципов и установок, путь переосмысления собственных действий, путь покаяния. Вероятно, пришло понимание: за бездумным рвением стояли порушенные жизни. В том есть расхождение двух историй, но есть и сходство – поначалу без особых внутренних мучений оба принимают сторону власти.

Как известно, всякое испытание даётся не только гонимому, но и гонителю. Писатель, крупная фигура, масштабный человек с возрастом и приходящей мудростью не мог не размышлять о промысле высшей силы. Не мог вслед за мудрым Павлом не произнести о себе: «Я был изверг» (так Павел сказал про убиение святого первомученника Стефана). Апостол Павел, как перебежчик, поплатился за «перерождение», за ренегатство, за новую веру свою, окончив жизнь земную через усекновение главы (римских граждан не распинали). Павел Иванович Мельников после отставки поражён в правах, удалён (или удалился?) от столицы в «тихую» Москву, а потом и вовсе отодвинулся в Нижний. Он уже не у дел, не востребован. О нём практически забыли, но отступничество не будет забыто системой – отсюда изгнание без права возврата. Но и со стороны изгнанника возвращения к прежнему не может быть, Мельниковым уже написано письмо министру: «Главный оплот будущего России всё-таки вижу в старообрядцах. А восстановление русского духа, старобытной нашей жизни всё-таки произойдет от образованных старообрядцев, которые тогда не раскольники будут».

В Нижнем Мельников-Печерский полностью поглощён «своими староверами», героями эпопеи-диптиха «В лесах» и «На горах», где он в художественной форме раскрывает собственное убеждение из упомянутого письма. Уже полуослепшим и слабым, с прогрессирующей подагрой, писатель успевает окончить диктовку рукописи «На горах». Апостол Павел (имя означает – меньший, младший) подвижничал, проповедовал тридцать пять лет, перенёс тюремное заключение и, пережив метанойю, из малых стал первостепенным апостолом. Подвижничество Мельникова заключалось в углублении литературного процесса, в обозначении замалчиваемых проблем, в приближении тогдашней общественной жизни к миру ею не замечаемому, отвергаемому, миру хулимому – русскому старообрядчеству.

Будет ли он прощён? Всем верующим христианство обещает Прощение.
Будет ли он прощён Богом? И простит ли себя сам?..

Галина Калинкина

П.И. Мельников-Печерский «Очерки поповщины»

Протоирей В.Коровин «Преподобная Павольга Черемшанская»

Е.Черникова «По следам кисти»