СОРТИРОВКА: проза

Броня была колдуньей. Колдовала она в семиметровой кухне хрущёвской пятиэтажки. Не то чтобы семейство её сына из четырёх человек постоянно было голодно, просто Броне нравилось сотворять что-нибудь эдакое, никем доселе не творимое. Броня извлекала из холодильника банки, коробки, пакеты, смешивала их содержимое, досыпала, доливала, нарезала - и жарила на сковородке. Или ставила в духовку. А иногда тушила в утятнице. И в доме воцарялся запах.

У меня умер Бонжур, мой любимый кот – а будто бывают нелюбимые? – но этот был такой няшный, умильный дружок, каких только сыскать, и вот, утоли моя печали, я стал рыскать в своей сорной памяти, чтобы – нет, не развлечься, а отвлечься от моего горя лукового. Я исписал сотни, наверное, страниц о мужской ревности, типа «ревную – значит существую».

Не знаю, как сейчас, но в советские времена слово «ташкент», произносимое именно так, не с заглавной буквы, для многих провинциальных русских никакого отношения к географии не имело, а по смыслу переводилось примерно как «сказочно жарко». Узнал об этом я случайно много лет тому назад, когда вышел после завтрака посидеть на скамеечке у входа в Железноводском санатории и услышал с соседней скамейки часто произносимое название родного города. Недоумение мое было столь велико, что пришлось вмешаться в разговор – и выяснилось, что эти жители Северного Урала взяли путевки на курорт в мечте о жарком ежедневном солнышке, иначе, привычно говоря, о «ташкенте», а теперь возмущались знакомыми им ежедневными или еженощными дождями. Мне же довелось жить в одном номере с парнем из Баку, и мы по достоинству оценивали приятно пасмурную северокавказскую погоду.

– Кариночка, у тебя удивительный дар – находить таланты и рассказывать о них всем. А давай сделаем в «Новом Континенте», где я редактор,  виртуальную выставку работ твоего двоюродного брата Рубена Арутчьяна с твоими комментариями? 

После того, как Морозову рекомендовали работать только с русскими поэтами, я стал искать сотрудничества с московскими композиторами.

Удивительно, но чем дальше, тем все труднее договариваться с самой собой. С собственными глазами, руками, не говоря уже о ногах.

У нее было маленькое и очень складное тельце, пухлые ножки с круглыми коленками, очень аккуратные ступни с пяточками как у настоящего ребенка. Грудка, ручки, локотки…Пожалуй, только пальчики не совсем естественно растопырены. Глаза карие с густыми мягкими ресницами, маленький, курносый нос и пухленький ротик, и такое живое, естественное выражение лица… Может, я просто её так запомнила. Сейчас столько этих кукол любого возраста: от младенцев до замужних леди, но какие-то они всё равно сделанные. Порой сходство с живым человеком поражает, но все равно ведь кукла, а не человек

Я впервые услышал Сашу Градского году в 70-м или 71-м на 1-м рок-фестивале, проходившем в нашем городе Горьком. Во Дворец им. Ленина, где проводились первые прослушивания, попасть было невозможно – мы с Саней Перфильевым проникли туда со двора, через открытое окно библиотеки.

А может, и зря. Новая залетная клиентка, из недавно прибывших королев, которым все должны, явно из деревни прямо в Нью-Йорк - помотала нервы, сдавая на заточку инструмент. И так, и эдак, и почему, и как же так... И все повторяя, как ей все испортили в других местах.

На детской площадке после легкого весеннего дождя — огромные жирные черви. Таких я видела в последний раз в самом начале «сериала» о своей жизни. Нет, эти уж больно жирные! Те, на чёрной земле московского двора с редкими осинками, были похилее, да и серые такие. Не то что на канадском асфальте — мясные, коричнево-фиолетовые, вот-вот лопнут от счастья, что живые.