СОРТИРОВКА: проза

Апрель – месяц ПАМЯТИ двух КАТАСТРОФ, Геноцида армян и Холокоста.

«Ходасевич вспоминал: «Гумилев стал меня уверять, что ему суждено прожить очень долго – «по крайней мере до девяноста лет». Он все повторял: «Непременно до девяноста лет, уж никак не меньше». До тех пор собирался написать кипу книг. Упрекал меня: «Вот, мы однолетки с вами, а поглядите: я, право, на десять лет моложе. Это все потому, что я люблю молодежь. Я со своими студистками в жмурки играю – и сегодня играл. И потому непременно проживу до девяноста лет, а вы через пять лет скиснете». И он, хохоча, показывал, как через пять лет я буду, сгорбившись, волочить ноги и как он будет выступать молодцом. Прощаясь, я попросил разрешения принести ему на следующий день кое-какие вещи на сохранение. Когда на утро, в условленный час, я с вещами подошел к дверям Гумилева, мне на стук никто не ответил. В столовой служитель Ефим сообщил мне, что ночью Гумилева арестовали и увезли. Итак, я был последним, кто видел его на воле. В его преувеличенной радости моему приходу, должно быть, было предчувствие, что после меня он уже никого не увидит». (Евгений Степанов, «Летопись жизни Николая Гумилева на фоне его полного эпистолярного наследия»)

Кто-то принес, или он сам приблудился, но у нас на площадке Шарик возник, когда ему было месяца полтора отроду. Пушистая трехцветная шубка, делавшая из него округлый комочек, предопределила имя. Не пятнами, а вперемежку кремовыми, бежевыми и каштановыми кудельками, его шёрстка была необычайно мягкой и выглядела такой чистенькой, что его, выхватывая друг у друга, мы таскали на руках и без устали чмокали в кожаный, как у игрушки, нос и выпуклый шелковистый лобик.  Кто-то из старших помог соорудить для него конурку на нашей лестничной площадке, которая служила местом сбора для десяти детей, обитавших в трех  квартирах.

Возраст такой: часто в разговорах с добрыми знакомыми, да и с малознакомыми, узнаю, что многие жизненно важные решения принимаются людьми с ответственным общественным положением или в больницах или сразу после выписки после болезни, то есть, оценив всю серьёзность диагноза. Люди в таких сложных ситуациях или курить бросали, или разводились, или роман новый начинали писать – в общем, всё не шуточно разрешалось.

“В мои годы умирают, и я боюсь, что вы уйдете из этой жизни с горестью в сердце, не узнав от меня (из чистого источника знания), что вас ожидает непрерывная радость”, – торопился успокоить замученное проблемой человечество великий калужский старец. Циолковский щедро делился своими открытиями: техническими и философскими. И дабы доходчиво их донести, сделался беллетристом. Великим, но толком, похоже, так и непрочитанным…

12 апреля 1961 года старший лейтенант Советской армии, военный летчик 1-го класса Юрий Алексеевич Гагарин облетел земной шар за 1 час 48 минут. По одной версии, он за это время фотоаппаратом “Салют” №670352 сделал несколько исторических снимков, а по другой версии, ему во время полета было совершенно не до фотоискусства.

Едем. В машине темно. Включена сирена, скорость нарастает. Нам освобождают дорогу. Через внутривенный катетер капают обезболивающее.  Дыхание вроде чуть спокойнее. Лицо потихоньку оживает. Ребята: два парня и девушка в рабочих робах службы спасения – пытаются как-то отвлечь и развлечь старенькую пациентку, разговаривают с ней, как с дитём малым, гладят по руке, расспрашивают о том, о сём. Они привыкли к плохо соображающим бабушкам, а эта еще  и со славянским акцентом говорит по-немецки…  Вот и ведут  беседу вроде как со слабоумной… Мама внимательно на них смотрит.

Как только сумерки растворились в свете Луны, Ночь полновластной хозяйкой зажгла на небосводе звёзды. Она протёрла их влажной салфеткой от космической пыли и пшикнула на Луну немного спрея для мытья стёкол, натерев её до блеска. Довольно оглядев небосклон, взбила тучу, предварительно выпустив остатки дождя. Добавила контраста темноте и отправилась проверить созвездия.

Каждое уважающее себя еврейское местечко имело скрипача. Некоторые даже двух. Краснополье тоже не было исключением из правил. Но кроме скрипача реб Хони, который играл на всех еврейских свадьбах в округе, Краснополье неожиданно заимело трубача. Моня, сын кузнеца реб Ицика, убежал из дома, с проходившим через Краснополье отрядом буденовцев. Три года о нём не было ни слуху, ни духу. И в Краснополье потеряли надежду, что он когда-нибудь вернётся.

Старик давно разменял восьмой десяток, но на вид  был еще достаточно крепок, с большими и широкими в кисти руками, покрытыми синими шрамами, которые оставляют куски угля. Он действительно почти до самой пенсии проработал на отбойных молотках, на крутопадающих пластах, где, кроме прочих болезней, заработал и вибрационную. Поэтому, случалось, не мог удержать в руке обыкновенную кружку: рука дрожала, пальцы безвольно разжимались. Это и злило и обижало, и вызывало недоумение: куда ж девается в такие минуты его недюжинная, как было смолоду, сила? Лапища такая, что, сидя, бывало, в компании,  запросто охватывал ею трехлитровую стеклянную банку и, будто из обычной бутылки, разливал в стаканы пиво. А сейчас не удержать и сто грамм…