Борис Замятин | Новая история древнего города

Приходилось ли Вам, уважаемый читатель, встречаться с людьми по фамилии Бердичевский? Если да, то вы наверняка обратили внимание на несколько странную постановку ударения на третьем слоге вместо второго. Именно так предпочитают ударять все знакомые мне Бердичевские. Тем самым они как бы дистанцируются от города, которому обязаны своей фамилией. Причина такой застенчивости лежит на поверхности и, к сожалению, не самого благородного свойства. Бердичев у людей несведущих всегда ассоциировался с захудалой, забытой богом еврейской провинцией.

Хотя эта провинция когда-то носила неофициальное звание еврейской столицы, причем, не столько из-за количества проживавших в ней евреев, а скорее, если эта оценочная категория применима и к людям, из-за их качества.

Количество живших в свое время в этой «провинции» только выдающихся писателей (на душу населения) не уступает самым литературным городам Украины и России – Одессе и Москве. Неподалеку от Бердичева в XIX веке родился и вырос Юзеф Коженевский, ставший впоследствии одним из лучших английских стилистов Джозефом Конрадом. Здесь жил и работал «дедушка литературы на идиш» Менделе Мойхер-Сфорим. Большинство персонажей Шолом-Алейхема да и он сам тоже тесно связаны с этим городом. В Бердичеве родились и выросли Василий Гроссман и Борис Рахманин, а Фридрих Горенштейн тоже жил в Бердичеве, учился с Борисом Рахманиным в одном классе, и они даже сидели на одной парте. Не случайно ведь во времена расцвета соцреализма бытовали стишата с антисемитским душком, упрекавшие Илью Эренбурга и Веру Инбер в том, что «ни Москва, ни Петербург не заменят им Бердичева…»

Столь высокий ряд, в который авторы стишков невольно поставили Бердичев, соответствовал непризнанному столичному статусу города.

Тем не менее, когда мой друг, друг моего бердичевского детства, женился в первый раз (невеста была москвичкой, потомственной столбовой дворянкой, внучкой министра временного правительства), взглянуть на жениха хотя бы одним глазом хотели все её знакомые. И не только потому, что он был высок ростом и очень хорош собой, а потому, что был родом из Бердичева, а большинство московских девиц второй половины ХХ века были уверены, что Бердичев существует только в анекдотах. На самом деле, город чуть ли не древнее Москвы. Верней, не город, а первое поселение на высоком берегу реки с очень поэтичным названием «Гнилопять». По одной из версий, его основало племя берендичей, охранявших Киевскую Русь. Впоследствии Берендичев трансформировался в Бердичев, получил статус города и в XIX веке благодаря развитию торговли стал вторым в Киевской губернии. Именно тогда в городе стремительно выросло население, в том числе и еврейское, и ни Бог его, ни оно Бога в ту пору не забывало. В Бердичеве довольно мирно, если не считать погромов, уживались представители разных религиозных конфессий. Но уже в ту пору считалось очень престижным прилично владеть русским языком, ставшим в итоге основным языком общения местной интеллигенции, а затем и всего населения.

Католики гордятся не только величественным «Кляштором босых кармелитов» – польским костёлом, возвышающимся над рекой на подступах к городу, но и восстановленной ныне небольшой церковью святой Варвары, где великий Оноре де Бальзак совершил свою известную «ошибку», обвенчавшись в 1826 г. с местной помещицей Эвелиной Ганской.

Православные горожане возвели тут три храма. В двух службы проходят и ныне, а великолепный собор, стоявший в центре на Соборной площади, снесли, к сожалению, сразу после революции.

Ну и, наконец, по известным причинам, многократно уменьшившиеся в числе иудеи, имевшие недавно всего одну синагогу, сегодня значительно расширили свои религиозные и светские площади. В городе три синагоги: старая, новая, и молельное помещение в обществе «Друзей города Бердичева». Не очень сильно утрируя, можно сказать, что нынче на каждого бердичевского иудея по синагоге, потому что евреев осталось менее 0,5% от всего городского населения (около 400 человек) и понятно, что далеко не все из них верующие. Кстати, о самой старой из синагог. Именно с её крыши легендарный Пархоменко отстреливался (с двух рук) от погромщиков, защищая спрятавшихся в ней женщин и детей. Этот эпизод мало известен и не вяжется с нынешними представлениями о «красных героях», но такова одна из легенд. Я знаю о Бердичеве несколько больше других, поскольку мой отец, историк по профессии, был одним из основателей местного краеведческого музея и написал историю города. Правда, опубликовать свою работу отец не смог. Упор в ней был сделан на революцию, а, по его данным, её в городе делали преимущественно евреи. Никакие ответственные лица с такой трактовкой тогда никак, естественно, согласиться не могли. Отцу даже намекнули, что следует просто изменить фамилии, и дело сдвинется с мёртвой точки. Грешить против исторической правды он, однако, не стал. Зато после смерти отца один из его не очень щепетильных учеников, в чьи руки попала рукопись, поменяв фамилии главных городских революционеров, быстро защитил по ней кандидатскую диссертацию. При нынешних властях, обратно поменяв фамилии на подлинные, он, вероятно, защитил уже докторскую.

Все эти метаморфозы – отражение быстро меняющейся жизни, в наши дни ориентированной на личную инициативу и привлечение капитала. Приехавшие из Нью-Йорка друзья города Бердичева с помощью городских бизнесменов оживили светскую и религиозную жизнь малочисленной еврейской общины и сумели найти понимание у местных властей. По крайней мере, препятствовать строительству новой синагоги и открытию еврейских школ-интернатов отдельно для мальчиков и девочек, городское начальство не стало. Причём, в этих раздельных школах питание исключительно кошерное и потому кухни тоже раздельные – молочная отделена от мясной. Даже на разных этажах. Мне повезло. Я не только своими глазами увидел эти современные школьные кухни и помещения для занятий науками и музыкой, но и побывал в Новой синагоге. Что меня по-настоящему удивило – не миква, бассейн для ритуального омовения верующих разного пола, но тоже – с раздельными раздевалками, не компьютерное оборудование, а радушие раввина и его ближайших помощников. Никакого редакционного задания я не получал, мной двигало только любопытство, и представился я просто интересующимся. Поэтому мне сразу настойчиво предложили не кофе и не чай, а возможность подтвердить свой интерес к религии путём немедленного обращения непосредственно к всевышнему. Отказаться было как-то неловко, да и любопытство победило. Пришлось наложить на себя так называемый «тфилин» и произнести вслед за раввином молитву на, увы, непонятном мне языке. Надо признать, что звучание текста завораживало и настраивало на потусторонний лад. Присутствовавшие при моём приобщении к небесам молодые его помощники (раввина, а не всевышнего) тут же поинтересовались, а есть ли у меня, кроме устного заверения, более убедительные доказательства национальной принадлежности, как то: прошёл ли я обряд обрезания при появлении на свет божий?! Пришлось признаться, что отец мой в своё время был столь же далёк от религии, как и я до сего дня, и потому оставил мне максимум того, что подарила природа.

– Не беда, – воскликнул бородатый юноша в чёрной шляпе, окинув меня горящим взором. – Обрезать никогда не поздно. Давайте сейчас. Вам мы это сделаем безболезненно.

Я испуганно глянул на раввина. Он утвердительно кивнул и ободряюще заулыбался. Дюжий синагогальный служка, стоявший за его спиной, деловито двинулся ко мне.

Спасло меня то, что я вовремя вспомнил о жене и наотрез не согласился на отрез без её одобрения.

К счастью, она находилась в Берлине. Несмотря на то, что мне предложили согласовать вопрос немедленно и бесплатно по телефону, я проявил отцовский характер и не сдался. (Допускаю, что напрасно, другого случая может и не представиться.) Во всяком случае, сомнений в твёрдости намерений Новой синагоги расширять и укреплять свои ряды у меня не осталось. Осталась уверенность, что у моих земляков есть теперь солидная поддержка и перспективы на лучшее будущее. Если, конечно, они найдут дорогу к храму.

Борис Замятин