«Новый Континент» Американский литературно-художественный альманах на русском языке
Станционный вокзал. Здесь останавливался дальневосточный экспресс, которым я любил ездить, потому что был в нем вагон СВ. Билет до Москвы купить трудно, но за пару часов до отъезда, в этот вагон – можно. Билеты были. Я взял и пристроился на скамейке, листая книжку. До прибытия поезда – около часа. Подошел милиционер. Представился и вежливо пригласил пройти в отделение. Дверь туда вела прямо из зала ожидания. Я спросил, в чем дело. Он ответил, что ему нужен свидетель на полчаса. Время было, я согласился.
У сержанта на лице было выражение усталости и скуки. Чувствовалось – все, что он делает, ему до крайности не по сердцу. Пояснил, что хочет задержать подозрительного человека, а обыск обязан провести при свидетеле, которым просил быть меня. Почему нет? Согласился. Он ушел. Жду.
Это была одна из последних моих поездок в столицу. К тому времени все было готово к репатриации. Остались мелочи, которые предстояло доделать там, а возвратившись, получить у консула визы на ПМЖ. Билеты на самолет заказаны, и я чувствовал себя одной ногой в Израиле. И уж никак не связывал свое присутствие в этом отделении с предстоящим отъездом. Жена и внук жили в деревенском домике. Я оставил их час назад, отправившись на вокзал. Они только что проводили меня, помахав вслед запылившему под горку автобусу.
Прошло минут пятнадцать и вот он, задержанный, – сержант привел. Комната отделения милиции железной дороги была просторной, с большим письменным столом, несколькими стульями напротив него, огромным зарешеченным и до половины закрытым снизу желтой бумагой, окном. На стенах висели какие-то плакаты, карта страны, а за правой стеной скрывался традиционный «обезьянник» – клетка для задержанных. Там никого не было.
Сухощавый мужичонка среднего роста, в меру пьяный, упирался, возмущаясь. А сержант – статный малый, выше меня на голову, крепкий, здоровенный и, судя по ручищам, местный, деревенского происхождения мужик лет сорока. Он жестко обходился с мужичком. Завернул руки за спину и быстро выгреб содержимое карманов наружу. Тот сопротивлялся изо всех сил и крыл матом окружающее пространство.
– Зачем я здесь? – думал я, – это простая случайность? Так сложились обстоятельства? Не было других, кого сержант мог позвать свидетелем чистки карманов бомжа? И кто сказал, что на его месте не мог быть я? Мы с женой на дорожку выпили по стаканчику домашнего вишневого винца. Оно еще не уснуло в желудке. До поезда – меньше часа. Если опоздаю, следующий – через два дня. Не успею взять в Москве документы, пропущу очередь к консулу, а он приезжает в наш город на несколько дней раз в месяц, и тогда пропадут билеты на самолет, заказанные СОХНУТом, отъезд будет отложен на неопределенное время. И что? Это все случайность? Если да, то очень не ко времени.
А сержант уже начал. Он бил свою жертву спокойно и с полной отдачей. По корпусу, как говорят боксеры. Бил и приговаривал, будто упрекая в том, что не обнаружил при обыске то, что искал. Мужичонка только охал. Судя по всему, он предполагал, что без битья не обойдется. Сержант давно уронил его на пол и пинал ногами, а тот прикрывал лицо руками, продолжая материться. Но вдруг изловчился и сам пнул сержанта. Попал по ноге и, видимо, сильно.
Только теперь все и началось. Мент рассвирепел. Это уже не та машина для битья, которой он был до этого. Он ловко связал ему руки, хоть тот сопротивлялся изо всех сил. А между тем мужичок оказался не таким уж хилым. На его месте я давно бы испустил дух со своей астмой и давлением. Представляя это, начал подозревать, что картина, свидетелем которой оказался, возможно, не случайна. Устрашение… или как? Мои отношения с органами давно непросты и опасения провокаций не беспочвенны. Связанный пьянчужка лежал на полу, а мент лупил его здоровенными сапожищами по чем попадя. Лупил от всего сердца, лупил по зову души, лупил по призванию, лупил, не бросив на меня ни одного взгляда, как будто нет здесь никого. Бил насмерть. Бил так, что пот с его раскрасневшегося лица валил градом. Бил, пока не надоело. Наконец затащил бедолагу в обезьянник, развязал и закрыл на замок. Тот лежал, не шевелясь, но все еще ругаясь, только реже и совсем тихо.
Все это время я стоял, не шелохнувшись и не проронив ни полслова. «Концерт» организован специально для меня? Хотят застращать, а если дам повод, начну возмущаться, – повязать. Я чувствовал, что стоило мне хоть словом, хоть жестом заступиться за бедолагу, как мент мог спокойно расправиться и со мной. Кто меня будет искать? Для семьи я уехал в Москву на неделю. В посольстве, куда направлялся, меня ждут, но если не приеду в назначенное время, даже не побеспокоятся, поскольку я пока не израильтянин. В СОХНУТе считают, что готовлюсь к отъезду, искать не будут. Я тут никто, и звать меня – никак. Любое движение – и семья, и так уже неполная, останется в России навсегда. А я в дополнение к своим болячкам приобрету много новых. Или наоборот, потеряю все.
Стоял, как завороженный, смотрел и держал в узде кипевшее возмущение. Пьяному мужичонке это, наверное, не впервой, успокаивал я себя, у сержанта такая работа, а виноват только я один со своим желанием покинуть Родину-мать. Это она прощается со мной. Хотела остаться в памяти, чтобы всегда, когда возникнет ностальгия по чудным деревенским дням в домике на берегу пруда, вспомнился и этот станционный вечер. А было: мы, с сыном, жарко натопив баню, вдоволь напарившись, мчались под луной к воде, чтобы плюхнувшись в пруд, легко выплыть на середину, ощутить еще более холодную, ключевую струю, достигавшую там поверхности. Чтоб мурашки по телу пробежали! А потом к берегу наперегонки, бешено работая руками и ногами, и снова в баню до седьмого пота! Теперь всегда, когда буду вспоминать о наших грибных походах, о прогулках по пруду на лодке, о шашлыках на своей земле, добротных теплицах, построенных нами, короче, о самых счастливых днях, мне придется вспомнить и этот. И уже никогда не захочу я увидеть свою бывшую родину.
Мент вышел, оставив нас одних, даже не убрав со стола, то, что выгреб из карманов избитого мужичка. Тот слабо постанывая, едва шевелился на полу обезьянника. Я неподвижно стоял, как был – столбом все время «работы» старшины. Прошло минут десять. Станционное радио прокричало о прибытии поезда. Я вышел из отделения, прошел на перрон. Спальный вагон остановился прямо напротив меня. Предъявил билет, поднялся по ступенькам, и поезд плавно двинулся к Москве. Через пару недель мы с женой и внуком улетели сюда.
Мордехай Душеин
Израиль, Арад, 2005г.