Марина СТЕПАНЯН | Арутчьяны

Жизнь и творчество троих замечательных Арутчьянов – Микаэла, Сергея, Рубена –  отмечены одной очень важной особенностью, присущей им: это органичность образованности. Они были не просто образованы, эрудированы. Им были свойственно интеллектуальное, в союзе с духовным, постижение жизненного материала и вообще бытия в своем творчестве. А художественный язык их произведений стремился быть эмоционально-пронзительным при обостренной индивидуальности творчества каждого из них.

Род Арутчьянов происходит из арцахского города Шуши с его драматической историей, города, отличавшегося контрастными уровнями жизни, многоголосой, разноречивой с ее высокой культурной насыщенностью до проявлений колоритного провинциализма. Шуши по праву являлся наряду с Тифлисом малой культурной столицей для армян.

Род Арутчьянов вписал в культурную историю этого города яркую страницу. Говоря о колорите городской жизни, отметим одну ее особенность: Шуши не имел тогда – в конце 19-го начале 20-го вв. – мертвых сезонов для театральных гастролей. Особенно в летние месяцы сюда наезжали знаменитые труппы из Западной Армении и России, привлекая любителей театрального искусства из Эривани, Тифлиса и других городов с армянским населением. Это неравнодушие к театру сохранилось и в советское время, и в постсоветской хрупкой тридцатилетней независимой жизни города. Эта культурная традиция задела двух Арутчьянов – Микаэла и Сергея, дядю и отца Рубена, и самого Рубена. Переселившись в Ереван, они не расстались с любовью к театру. Очевидно, в этой страсти таились глубокие психологические свойства, приведшие Микаэла и Сергея в эту сферу творчества, куда они внесли свой весомый вклад. Их творчество дает богатый материал для понимания связи эстетических характеристик советского армянского театрального искусства с социально-психологическим состоянием тогдашнего общества. Микаэл, получивший образование в Берлине и в Париже, приехав в Армению в 1925 году, оказался захвачен творчеством Г. Якулова, этим разрушителем театральных стереотипов, посетившим Ереванский Государственный театр. Помимо театра и кино в творческой жизни Микаэла Арутчьяна идет освоение книжной графики, еще одного художественного материала, который по разнообразию тем, мотивов, сюжетов такая же сложная по психологическим задачам сфера.

Тем же путем шел отец Рубена Сергей Арутчьян – младший брат Микаэла. Его работы в области декорационного искусства и театрального костюма обладали мощной художественной энергетикой воздействия на широкие массы зрителей в тех современных ему сложных процессах общественной жизни. Блестяще образованный, он сумел ярко проявиться в жанрах и политической карикатуры, и дружеского шаржа, где сполна отразился его острый художественный ум и такое же свойство глаза. Синтез политического и художественного анализа в карикатурах и юмористическая доброжелательность с экспрессивной пластикой в рисунке сделали его лидером в этих жанрах. Сергей Арутчьян серьезно увлекался шахматами, имел разряд и был тонким поэтом – лириком. И эти занятия не были для него хобби. Такая многогранность одаренной натуры – свидетельство открытого и полного восприятия мира с его глубинными загадками бытия.

Представители благородного клана Арутчьянов-старших жили во времена, когда армянский народ, обремененный скорбным историческим опытом, становится на ноги, обретает почву, на которую можно опереться и в экономическом, и в культурном отношении.

Рубену Арутчьяну надо было распорядиться этими возможностями и родовым художественным талантом, который он унаследовал от родных. Окончив живописное отделение Художественного училища им. Терлемезяна и архитектурный факультет Ереванского Политехнического института, он сразу приступает к творческой жизни. Рубен открыл для себя то, что делается видимой истиной многими приверженцами искусства архитектуры: так в армянской средневековой архитектуре сразу поражает доступность совершенства, материализованная в камне. Рубен не пошел наперекор пристрастиям и особенностям своей родословной; не порывая с ними, он расширил их тематический охват. О серьезности работ в этом направлении говорят его дипломы и медали, завоеванные в различных Всесоюзных и республиканских конкурсах и смотрах.

Средневековая армянская архитектура неотделима от религии, веры и места своего происхождения. Она исполнена какой-то божественной энергии и соприкасается с родной земной формой, дающей ей жизнь. Рубен в своих произведениях на архитектурную тему достигает большой сплавленности, эмоциональной и содержательной выразительности. Соединяя хачкар с порталом, он затрагивает глубокий универсальный символ-крест, переосмысленный христианством, который в египетской иероглифике обозначал жизнь. Это и древо жизни, и мистический символ вечности. Он стал в армянском средневековом искусстве прямоугольной каменной стелой. В композициях «Армянские мотивы» Рубен Арутчьян изображает хачкар в сочетании с порталом (дверь, вход), ведущим сквозь темное пространство, в конце которого прорезается окно, свет, а в смысловой сути это путь. Эти композиции как бы утверждают идею универсальности религии – ее веру в истину, добро, воплощенные в камне.

Вкус, знания, безошибочное эстетическое чутье – эти качества будут проявляться в многогранном творчестве Рубена Арутчьяна. Он начал творческую жизнь в стремительно меняющейся реальности, в 70-ые годы прошлого века. Усвоенные образно-пластические принципы архитектурного искусства оказались нужными и во всех остальных сферах его творчества- в графических и в живописных работах. Немалое место в его жизни было уделено плакату. Руководителем этой секции Арутчьян проработал с 1988-го по 2012 год. Его первые же опыты обладали вполне определившимися особенностями военного языка. Принцип плаката – достижение выразительности минимальными средствами. Это правило включает в себя ряд жестких требований, без которых плакат и примыкающие к нему такие области творчества как эмблемы, гербы, банкноты, памятные монеты, ордена существовать не могут. В этих проектах сразу должна поражать сконцентрированная энергия художественного ответа на запрос, а также бьющее прямо в цель точное образное решение. Вот герб города Шуши, исполненный Рубеном, и ставший уже его »паспортом». На фоне стены легендарной шушинской крепости из голубого пространства на город опустился трубящий ангел, обернувшийся человеком и способный при необходимости взять в руки оружие.

В эмблеме Министерства обороны Армении присутствуют основные четко и выпукло изображенные символы боевой защиты – щит, меч, орел с распростертыми крыльями на фоне пространства, окрашенного в цвета нашего знамени. Главное – в жесткой организации этих исторических символов, твердая симметричность композиции, легко читаемая доступность смысла.

Остро и призывно звучит эмблема Союза промышленников и предпринимателей Армении. Ее линейная геометрия конструктивна и ассоциируется в восприятии с неукоснительно трезвым расчетом. В этих работах проступает мышление архитектора, соединяющего высокую техническую уверенность, продуманность с не менее высокой и по своему красивой эстетикой индустриальной эпохи.

Карикатура, сатира – особая область искусства, в которой можно различить некоторые черты истинного авангарда и для которого важно и остроумие, и владение необъятными возможностями классической графики. Содержащаяся в них лобовая критика тем не менее окрашена эмоциональностью, так как она сочетает общественно-социальные и политические негативы с искусством. Занять место в этом жанре дано далеко не всем. Интеллект и эрудированность еще недостаточны для успешной работы карикатуриста. В каждой карикатуре сублимировано осуждение, передать которое эстетически можно лишь подключая художественную аналитическую способность, доведенную до уровня последней простоты, пропущенную сквозь сложный внутренний мыслительный процесс. Художник, рисуя, выбирает в качестве объекта изображения самое ударное действие. Оно не может быть спокойно повествовательным, так как в нем скрыт некий нерв, способный пробудить зрительское знание, жизненный опыт и как следствие возбудить чувства, заставить и возмущаться (цель художника) и восхищаться остроумием решения.

Карикатуры Рубена Арутчьяна вызывают у зрителя не добродушную усмешку, а зарождают беспокойное чувство протеста против события или ситуации, которым посвящена работа. Его карикатуры »без слов» не нуждаются в словесной подсказке. Они остроумны, кратки и пробуждают в душе зрителя некую энергию, нарушающую душевную пассивность и равновесие. Вот одна из работ Рубена. Чиновник, с пафосом произнося речь, не замечает гибнущих на тонущем корабле людей. Их поднятые над поверхностью моря руки он воспринимает как одобрение и согласие с его мнением. Подтекст глубок и понятен: такая слепота и неаналитичность ситуации привела к гибели страну. Обращаясь к карикатурам художника, замечаем, что они звучат актуально и в наше время, ибо не были однодневками. А главное в них – арутчьяновская линия, ее нагруженность смыслом и содержанием. Линия, не отрываясь от листа, создает цельную единую картину без стыковок и остановок.

Карикатуры Арутчьяна говорят о неравнодушии художника, о его чувстве того исторического времени, в котором он жил. Мало кто из нас ощущает эту болезненную дрожь нашей действительности. Но даже чуя глубинные толчки и передвижения, большинство из нас воспринимает лишь внешнюю сторону этих явлений, не придает им значения, не осознает их трансформирующего действия и давления на безволие общества, что чревато серьезными последствиями. Рубен воспринимает карикатуру как повод посмеяться над происходящим –  он чувствует свою причастность к процессу. Он предвосхищает результаты явлений. Кока-коловская культура топит нашу национальную суверенность, – «говорит» Рубен. Он видит, как этот навязанный нам символ поп-культуры способен обесценить наши достижения и ценности, усыпить нашу творческую энергию и приспособить ее к восприятию западных стандартов. А ведь западная культура, помимо эстетики вульгарного уровня, знает такие взлеты творческой воли, как появление гения ХХ века Пикассо, к образу которого обратился художник. У Рубена Арутчьяна это провидец, продолжающий прерванную тему искусства всех времен и народов – »человек и мироздание». Бурный темперамент Пикассо выдает его взгляд. Сильными, короткими лаконичными мазками художник строит пластику лица, головы и разделяет лист на два цветовых пространства – розовый и голубой, намекая на два ранних периода творчества Пикассо.

Другой гений, занимающий мысли и чувства Рубена – Рембрандт. Он печально и понимающе смотрит с полотна на картину нашего времени, желая нам здоровья, но и воли, эмоциональной и интеллектуальной, чтобы не потерять наших ценностей, а приумножить их. Не этому ли посвящен виртуозно исполненный автошарж, где автор в компании с Рембрандтом у Матенадарана, где художник, положив руку на плечо гения, пытается успокоить его внутреннюю тревогу? Исполнен лист в тонкой графической манере, где упорядоченный ритм линий создает композицию ясного содержания: Рембрандт на фоне нашего духовного богатства. Выбор этих кумиров не случаен. Он пропущен сквозь сложную структуру интеллекта художника и говорит о его искушенности в сложных, никогда не завершающихся процессах искусства.

Образ Комитаса стал для Рубена Арутчьяна особо знаменательным. Художник обращается к нему как к выразителю страшной для армян эпохи Геноцида, когда Турция дала сама себе право на уничтожение беззащитных армян. Комитас для нас и сейчас воплощение неразрешимой проблемы. Очищенный от повседневности его образ в трактовке Рубена становится фактом исторического значения. Художник нашел способ раскрытия идеи, придав ей смысл больший, чем портрет. Личность Комитаса все еще звучит призывом к сегодняшней цивилизации, до сих пор не произнесшей приговора стране убийц, когда неопровержимые факты налицо.

Живопись портрета сурова и монументальна. Резкое столкновение черного и белого, лаконичность и точность пятен отражают пластическую структуру лица. Взгляд из темных провалов глазниц, тени на висках и щеках – все служит реализации и выявлению твердости самосознания духа. Во взгляде нет укора. В нем есть потребность на возможность взаимной связи, есть способность выдержать удар судьбы и сила преодолеть скорбь и возвыситься в гениальных творческих деяниях над мировым злом.

Портреты современников у Рубена Арутчьяна, как у любого художника, избирательны. Они рождаются в четкой связи с представлением автора о поиске опор в этом кризисном отрезке времени, в котором мы оказались. Общение с изображаемыми личностями явно вызвано желанием отразить свой интерес к ним, к окружающим его современникам. Живущие в эпоху девальвации человеческих ценностей они сопротивляются как могут, каждый в пространстве своего призвания.

Словно интуитивно почувствовав в творчестве выдающегося джазмена Левона Малхасяна безостановочную работу души, Рубен Арутчьян создает его акварельный профильный портрет. Извилистая линия обегает выпуклый лоб, непослушные пряди волос, сведенные брови, крепко сжатые брови–все точно и метко, что делает ненужным какие-либо акценты и преувеличения. Но эти характерные черты выдают внутреннее движение чувств ушедшего в себя человека, работу непрекращающегося творческого состояния, в котором он пребывает постоянно в поисках музыкальной истины.

Столь же органичен портрет врача Сурена Авдалбекяна в корректном костюме. Образ обаятелен и артистичен, что, однако, контрастирует с выражением его лица. Высокий лоб, увенчанный облаком ослепительно седых волос, горькие складки морщин и затаившаяся скорбь в глазах – это все выдает истинного врача, осознающего ни с чем не сравнимую уникальность своей профессии и ее бессилие перед неподвластными ей законами природы.

В своем отношении к портретному жанру, художник проявляет особую чуткость, приближаясь к людям своего поколения, которые пытаются сохранить лицо перед хаосом сегодняшней жизни. Они все остро воспринимают эту проблему времени. Для художника особый интерес представляет стремление внести в индивидуальные черты каждого изображаемого отражение его самостоятельной связи с сегодняшним днем, столь отличным от вчерашнего. Целая галерея лиц, созданная Рубеном Арутчьяном – это стремление показать, как он понимает взаимодействие личности и реальности, как каждый из портретируемых ощущает время, его негативные стороны, но пытается сохранить свою независимость. Художник чутко улавливает и подмечает происходящее в его героях в зависимости от их темперамента и преломления реальности.

Эта связь интересно отражена в жанровых композициях художника. Созданные самим автором «личности» и им самим обезличенные, но своевольные, они живут в мире, насквозь театрализованном. Трактовка движений, пластика фигур этих персонажей слишком ярка и выразительна. В работе «На балконе» три молодые женщины кажутся беззаботными, освобожденными от банальностей жизни, живущими тихими страстями и наблюдающими реальную жизнь с высоты этого балкона. В их движениях подчеркивается гибкость, высокомерие и изящество. В этом их обаяние, в том, как они, сопротивляясь реальности, наперекор ее превратностям, живут насыщенной эмоциональной жизнью, бросая вызов утомительной суете.

Тем же настроением проникнут образ «Кокетки», вся фигура которой надменно демонстрирует изгибистость стана. Оперевшись в талию рукой и отставив локоть, она подчеркивает свою независимость.

Такой же динамичный образ развернут художником в композиции «Айседора Дункан». Ускользающий, данный в стремительном, летящем движении, этот образ нарушает привычные портретные нормы и приобретает экспрессию, теряя устойчивость. Художник здесь делает очевидным процесс художественного поиска. Арутчьян увлечен погоней за становлением образа. Его кажущаяся незавершенность на самом деле обретает самостоятельную художественную ценность и цельность. Отбрасывая остановку времени, художник пытается изобразить его полет, внутри которого созревает форма его образного содержания – танца.

В ряду этих женских образов есть некая общность. К нему примыкают работы «На сцене», «Актрисы», «Гитаристка», «Улыбка», «В думах», «Вечер» и др. Связь их подкрепляется не только формообразующими элементами, но и самим подтекстом, а именно звучащим во всех и присутствующим в них особым интересом к актерству, к театру, к сцене, которые были для Арутчьянов сакральным пространством. Это содержится в эмоциональной окраске каждой из этих композиций, в их образном строе, где героиням свойственны особые артистичные позы, движения, жесты. Цветовое решение в этих работах легкое, акварельное, даже в случаях использования акриловых красок. В их цветовых разводах мелькают отблески нежного неба, переливы водной поверхности, переменчивость света на лицах и фигурах. Взаимоотношения теплых и холодных цветовых оттенков придают поверхности места удивительную легкую воздушность и подвижность.

Но совсем иного качества этот эффект представлен в работах «Затмение», «Бездомные». Здесь не просто подвижность, а смерч в пространстве, заполненном порывами ветра. В воздухе мелькают клочья газетных листов. Подхваченные вихрем времени люди не в силах сопротивляться современному хаосу событий. Они становятся плоскими, прозрачными тенями, попавшими под власть обезумевшего времени («Затмение»).

А в работе »Бездомный» в центре композиции частный человек. Он предстает самым статичным объектом среди потока жизни, оказавшись совершенно ненужным в многосложностях реальности. Обе работы связаны не только формообразующими признаками, но и попыткой автора приблизиться к осмыслению исторической динамики эпохи. Те же разорванные в клочья газеты (намек на быструю смену событий) внутри несущегося потока во времени, увлекающего за собой и дома, и людей – все это способно повергнуть в шок, а не приблизить к духовной сущности эпохи.

В пределах этих творческих размышлений художника находятся его работы «Крах», «Авария»’. При всей разности используемых художественных средств, их объединяет смысловая близость: катастрофическая неожиданность способна нарушить жизненную стабильность. Подобно черной молнии она пронзает размеренный ход жизни, вскрывает тот нерв, который способен и преодолеть создавшуюся ситуацию.

Многие работы Рубена Арутчьяна в процессе зрительного восприятия призваны подключать дополнительные возможности нашей эмоциональной памяти. Лица персонажей в работах «Рефлекс», «Письмо», «Шёпот» омыты нежностью. Легкой кистью художник раскрывает тему обманчивой, неясной мечты, сближая подобные работы с поэтической лирикой. Рубен Арутчьян вводит зрителя в атмосферу, насыщенную неуловимыми душевными переживаниями. Он добивается этого всей сложной системой переменчивых разводов и пятен, зависящих от столь же переменчивого освещения подвижных фигур. Эта изобразительная система использована художником артистично, как бы без усилий, легкими взмахами кисти, но в этом и заключается его мастерство. С помощью живописных средств художник вызывает у зрителя ощущение причастности к происходящему. В композиции «Рефлекс» девушка, прижав к щеке яблоко (современная Ева!), так тряхнула головой, что разлетевшиеся волосы обнажили на миг задумавшееся лицо. В работе »Облака» опять же нас покоряет арутчьяновское умение сделать видимым нечто неуловимое, настигающее человека в неожиданные моменты жизни. Трактовать эти работы можно по-разному, но всех их объединяет одно- исключительно индивидуальный способ изображать выхваченные в потоке чувств и мыслей ощущения, дающие зрителю почувствовать волнующую сущность и трепетность нашего бытия. Такая сплавленность содержания и способа выражения – редкий дар, раскрывающий Арутчьяна как художника-лирика.

Танцы — еще одна тема сюжетных работ Рубена, где для воплощения пластически характерных форм художник отводит особую роль контурам. Стремительные, резкие ритмы передают напористые движения танцующих пар. Кажется, что взмахи кисти не поспевают за скоростью танцующих. Они оставляют на поверхности листа мелькание цветовых пятен, то усиливающихся, то слабеющих под натиском световых бликов. Беглые тени придают таким работам особую воздушность. Кисть художника способна убедительно передавать резкие вихревые ритмы танцующих еще и благодаря тому, что автор своей неповторимой манерой мог создавать ощущение и струящегося между персонажами воздуха. Эту перекличку прерывистых линий и стремительных мазков Рубен Арутчьян заставляет превращаться в изображение то, что изобразить очень трудно – в ощущение движущегося времени и всех, кто находится внутри него. Охота за тем, что является наиболее неуловимым не было для художника сверхзадачей. Просто инстинктивное желание уловить и передать бег времени всегда присутствовало в творческих поисках художника.

Очевидно, эта мысль преследует Рубена и в работе «Падающий натюрморт». Художник втягивает зрителя в то динамическое пространство, в ту атмосферу, где действует какая-то таинственная, одухотворенная сила, которая заставляет все эти бытовые предметы (яблоки, книги, вазочки, крышки) слетать со стола, низвергаться в некую бездну, подчиняясь законам гравитации. Арутчьян словно усматривает в этом действии распад того смысла, который царит в «Натюрморте с виноградом». Отнюдь не созерцательный, он отмечен какой-то взволнованной драматургией и захватывает нас артистизмом, с которым художник передает пластическое богатство каждого предмета и взаимодействие их друг с другом. Художник выводит их за пределы обычного. Мир этих вещей прекрасен. Автор видит в них ту скрытую в них ликующую жизнь, которую мы не замечаем в своей суете. Виноградные листья светятся как драгоценные прозрачные камни, полные сока, бокал сверкает так, что становится источником света, тяжелый занавес упруго вздувается от ветра, а ветер наполняет все вокруг блуждающими, быстрыми, яркими тенями. Та же взволнованность исходит из »Натюрморта с лимонами». Есть ли все это, что изобразил художник в этих вещах? Нет. Это он, придя в возбуждение, сумел передать свое нетерпение и стремление поделиться с нами тем, что он увидел в этом хрустальном штофе с вином, где попавший в ловушку свет преобразует сосуд, а лимоны не лежат на столе, а как живые перекатываются по его поверхности, и драпировка с подвижными пятнами цвета – равноправный участник этого действа. В этих натюрмортах художник раскрывает ту таинственную власть, которую окружающие вещи непостижимым образом проявляют в жизни человека.

Интересно проявляются типологические принципы творчества мастера и в заказных работах. У Рубена Арутчьяна эта связь »художник-заказчик» получила блестящее разрешение в оформлении стен ресторана »Гриар». Художник определил задачу сразу: результат должен соответствовать ресторанной атмосфере, которой свойственен специфический оттенок развлекательности, легкой, утонченной и может быть даже магической. Рубен Арутчьян нашел оригинальный подход к осуществлению заказа: он применил художественный прием, где проявляется тонко схваченная связь с искусством гобелена. Сюжеты, выбранные им, отвечают поставленной задаче. Это собственные разработки и импровизации на тему «Жизнь в эпоху Возрождения». И вновь мы ощущаем в выборе сюжетов и их решении явную близость к театру. В композицию «Пиршество» привнесена сценичность. Застолье сопровождается музыкой и танцами. В «Мастерской художника» рождаются шедевры. На площадях и улицах разыгрываются балаганные народные представления. И все это дает художнику возможность одеть персонажей в исторические импровизированные костюмы, где большое внимание уделяется изломам и складкам плотных и мягких тканей, свисающим драпировкам, изящным, артистическим манерам действующих лиц. И главное – в каждом живописном панно царит эмоциональная активность образной атмосферы, что вполне свойственно ресторанному, чуть возбужденному праздничному настроению.

Мемориальные памятники – еще одна сфера творчества Рубена Арутчьяна. Характер их образности и воздействия на человека родственен архитектуре и скульптуре, тем более, что »сырьем» в этих произведениях служит камень, не терпящий насилия, а требующий чуткого отношения к его живой стихии, природе его пластики, фактуры, объема, цвета и понимания его потенциальных качеств.

Полтора миллиона армян уничтожено в конце XIX начале XX века турецкими убийцами- эта тема страшна для любого армянского художника. Воплотить это на языке искусства, будь то литература, театр, кино, изобразительное искусство, решаются немногие. Как создать произведение, чтобы оно отозвалось в мире так, как требует истинная человеческая сущность, как требует человеческое понимание жизни? Рубен поместил золотые язычки огня, напоминающие золотой бутон небывалого цветка, между тесанными вертикально стоящими каменными формами. Они – надежная охрана этому жизненному огню. Невольно в памяти каждого армянина вспыхивает хоть раз в жизни увиденное явление, когда сквозь трещины каменного массива нашего национального пейзажа пробивается и светится желтый бессмертник на тонком, упрямом стебельке. Такое воспоминание неизбежно, и на такую параллель подталкивает эта работа.

Творческие интересы Рубена Арутчьяна при всей своей широте (родовая традиция!) всегда дают повод для убедительного вывода о стиле и направленности авторских мыслей и чувств, где сильной составляющей был интеллект, сплавляющий все художественные компоненты в единую индивидуальную неповторимость. Вот как решил Рубен входную дверь в дом-музей Паруйра Севака. Створки дверей – это большая раскрытая книга, страницы которой покрыты фрагментами хачкаровских рельефов. В этом – севаковское ощущение истории, живучесть его поэзии. А за дверями – дом, очаг, защита и тепло души… Дверь – древний символ жилья оседлого человека. Не случайно это слово почти одинаково звучит на многих языках мира. Дверь не просто орнаментирована. Она ведет туда, где все еще витают жизненные волны могучего таланта. Мистика? Может быть и да. Но с уходом человека не умирает то, что не материально, а духовно. Входная дверь по замыслу Рубена – страж этого богатства.

Вряд ли найдется художник, который не обращался в своем творчестве к жанру автопортрета. Раскрыть средствами изобразительного искусства для обозрения нечто свое сокровенное- рискованное дело. Конечно, художник, рассказывая о себе, должен быть откровенным. Но не всегда автопортрет – монолог. Он порой выражает желание услышать ответ на вопрос, пропущенный сквозь сознание. Рубен Арутчьян в «Автопортрете» 2006 года занят не собой. Он смотрит серьезно, твердо, не желая легкого разговора с предполагаемым собеседником. Он о себе знает не более того, что знает о себе каждый человек, зрелый, аналитически переживающий каждый день своей жизни и своего времени. Но то, в чем он уверен, он категоричен, требователен, суров. Он сохраняет спокойствие, прекрасно осознавая и свое противоречивое бытие, и события нашего времени, оставляющие в душе кровоточащие следы. Свет из окна блуждает по лицу, рукам, фигуре, безжалостно обнажает еле скрываемую тревогу и напряженность.

Художник ушел неожиданно для многих. Захваченный жизненным потоком с его счастливыми и драматическими событиями, он постигал их смысл в своих произведениях. Но застигнутый болезнью, оказавшейся смертельной, он не успел осознать ее реальность. И нет сомнения, что в его трактовке и это было бы мужественным, трагическим, но прекрасным произведением, как все его творения, где жизнь безостановочна и неповторима.

Марина СТЕПАНЯН 

Авторы коллажа – Нелли АРУТЧЬЯН и Ануля АРУТЧЬЯН