Ирина МИТРОФАНОВА | Кукла Катя

Кукла Катя

У нее было маленькое и очень складное тельце, пухлые ножки с круглыми коленками, очень аккуратные ступни с пяточками как у настоящего ребенка. Грудка, ручки, локотки…Пожалуй, только пальчики не совсем естественно растопырены. Глаза карие с густыми мягкими ресницами, маленький, курносый нос и пухленький ротик, и такое живое, естественное выражение лица… Может, я просто её так запомнила. Сейчас столько этих кукол любого возраста: от младенцев до замужних леди, но какие-то они всё равно сделанные. Порой сходство с живым человеком поражает, но все равно ведь кукла, а не человек.

Катя тоже не была человеком, она была человечной куклой. Живой игрушкой, со своей пусть игрушечной, но, все же, живой душой. Мы виделись только летом, всё остальное время Катя ждала меня на подоконнике, упершись резиновым лбом в стекло, и когда мы приезжали, встречала меня радостным взглядом. Интересно, о чем она думала, глядя, как облетают листья, подергивается рябью сизая гладь прудов, а потом весь наш маленький палисадник засыпает снег. Как-то я заметила, что в Катиной кудрявой шевелюре появились белые волоски. Может, она поседела от того, что надо было так долго ждать. Но в её глазах никогда не было грусти, или она мне её просто не показывала.

Я оставила её в том маленьком деревенском домике, покрытом черным пупырчатым рубероидом. Мы просто бросили и этот дом, и этот участок, поскольку бабушка была уже совсем больная и проводить лето со мной в деревне не могла. Думали, приедем на следующий год, потом – опять на следующий… Так и не приехали. Бабушка умерла, а мы приобрели другой участок, там были озера полные рыбы, а в той деревне, где и осталось лишь три жилых двора, папе и порыбачить-то негде было, в мутных, мелких прудах водились лишь лягушки.

Что же было дальше с Катей. Может, её съели мыши. Или она сумела убежать, скиталась с облезлым меховым медведем и голышом Ванькой по заброшенным садам и огородам, может, они даже сумели построить какой-то шалаш или нору вырыли, сумели схорониться. Им же главное, чтобы не мокро и не грязно, тепла-то и еды не надо. Не люди ведь…

И почему она до сих пор стоит у меня перед глазами, в синем платье, растопырив свои смешные ручки, смотрит тепло и радостно – дождалась.

И почему я тогда не взяла с собой, я бы тебе, Катя, и платье сшила новое, лучше чем у всех этих Барби или как там их еще… И волосы бы тебе покрасила, и сидела бы ты у меня на столе, я бы рассказ о тебе писала, а ты бы подсказывала, если я что подзабыла, и смотрела бы своими теплыми, живыми глазами и радовалась бы… Прости, не увидимся мы больше. Никогда…

Однако встретились. Не сразу её узнала. Она была уже совсем взрослой. Жила в маленьком домике с огородом в три сотки. Было удивительно, как на таком маленьком участке может вырасти столько всего, и стать таким большим. Эта огромная круглая свекла напоминала муляж. Такими же живыми муляжами были и тыквы, и кабачки, и даже арбузики, арбузами в полной мере их нельзя было назвать, поскольку получались они в итоге небольшими, но очень аккуратными. Крыльцо и растянутый тент увивал виноград, и эти спелые гроздья, смотревшие на нас сверху, когда мы ужинали на улице, казались мне похожими на элементы декоративных люстр, которые я однажды видела в магазине.

Кукла Катя жила не одна, их было четверо. Её муж совсем не напоминал супруга Барби. У него был большой, гордый живот, который он не стеснялся выпячивать и довольно приятная, подвижная физиономия. Во всех его движениях чувствовалась какая-то бойкая обстоятельность. Их сын-школьник тоже был упитан, но в меру. Он представлял собой какой-то очень определенный типаж здорового смышленого подростка, выращенного на всем натуральном. А еще у них был дедушка, старенький, седой, хромающий и добрый. Своей мужественной хрупкостью он напомнил мне стойкого оловянного солдатика. Вообще, во всем этом замечательном, ни на что не похожем месте «Балаклава» было что-то игрушечное. Эти горы, бухты, катера вдоль набережной, белые, словно из пастилы, коттеджи и гостиницы напоминали ожившие декорации. Будто я попала в очень яркий, красочный макет, а он оказался не из пластика, а из живой материи.

Кукла Катя пила коктейль из розовой банки и что-то говорила мне сначала про поэта Андрея Белого, потом про то, что Бог создал нас для себя и мы ему нужны так же, как и он нам. Дальше мы принялись обсуждать всех наших бывших сокурсников по институту. У нее были маленькие, почти детские руки и очень эмоциональная жестикуляция, она становилась такой кукольно-очаровательной, когда начинала рассуждать о том, что её действительно волнует.

Я думала, что после тридцати уже невозможно найти настоящих друзей, но моя кукла Катя ожила, выросла во взрослую женщину, умную, талантливую и чуткую. Но что-то в ней осталось от тех далеких времен, когда она была самой человеческой куклой на свете.

Ирина Митрофанова
Рисунок художника Владимира Рябова