ПРОИЗВЕДЕНИЯ

«Взрослая» Наталья Федоровна была старше подруги на пять лет. Наталья Федоровна была Наташей, а Антонина Александровна – Тоней. Они жили в «разных краях» огромного дома номер 4 по улице Зеленая. Антонина Александровна жила в первом подъезде, Наталья Федоровна в шестом.

– Я – в лес.
– Я – по дрова.
– На дворе не растет трава.
– Я – с птицами на юг.
– Кому-то каюта, кому-то – каюк.

ТОлща воды - влечёт и мАнит:
В нее нырнуть вас будто … тянет.
Напоминает об «игре со смертью»:
Она реальна - мне поверьте …

Примерный шаблон приговора одесского генерал-губернатора графа Тотлебена 1880-х годов. Которым он пользовался при личном вынесении судебного решения (как правило, регулярном). Чтобы не особо каждый раз заморачиваться разбором полётов подозреваемых: «Несомненно принадлежит к социально-революционному сообществу! Но за неимением улик ссылается в Восточную Сибирь». Точка.

Первым в доме, где-то в сентябре, появился Блиц. Назвали его так в честь популярной городской газеты – Караван-Блиц. С короткими лапами и маленьким туловищем, покрытыми черной вьющейся шерстью. Уши его всегда были прижаты, а взгляд, если может быть такой у собаки, опущен вниз.

Вовка жил в одном из центральных районов города Ленинграда. С первого класса он подружился со своим одноклассником Лёвкой. Теперь уже он, конечно, не Лёвка, а настоящий Лев – крупный, седовласый мужчина, руководитель одного из театров в Санкт-Петербурге.

Что может быть противнее теплого молочного супа с лапшой и плавающей сверху сморщенной пенкой? Только вторая тарелка подряд этой же гадости. А Восик только что вернулся с второй тарелкой, которую, как добавку, получил у румяной, добродушной поварихи, и теперь смотрел на содержимое, раздумывая, как бы одолеть всю эту мерзость.

Поезд. По будням пустой вагон. / Зачарованный странник… / Если ты по-прежнему в скрипку влюблен, / не совсем моя северная страна в упадке.

Муха гоняла по краю граненого стакана, стоявшего на столе уже где-то с полчаса. Он сидел, подперев голову рукой, и наблюдал за процессом. Временами она останавливалась, опускала хоботок в его портвейн, налитый почти до краю, и снова неслась по кругу, вновь останавливалась, и опускала в вино уже свои лапки, быстро-быстро ими перебирая.

Я старался не смотреть на голую Машу. Взгляд девушки был величественным, и, одновременно, сострадающим. Именно так, холодно сожалея, богини смотрят на смертных. Полуулыбка алых губ, провоцируя, сдерживала порывы. Ювелирный разрез её огромных зеленых глаз был безупречен.