Ашот ГАЗАЗЯН | Шакро и Манана

ШАКРО И МАНАНА

Сказать, что в будке сапожника Шакро было тесно, считай, ничего не сказать. Более или менее комфортно тут могли разместиться только два человека – сам мастер да клиент со своей обувью. Когда сюда кто-то заходил, Шакро щурил свои обычно круглые глаза, оглядывал посетителя с ног до головы и только тогда принимал ботинки или туфли. Не за всякое дело брался. Говорил, если вижу, что может ещё человек походить в старых туфлях, отсылаю обратно. Но когда человеку уже деваться некуда, садись и смотри, как я тебе деньги на новую обувь сэкономлю. Денег с людей Шакро брал редко. Зарабатывал игрой в секу. А когда в будке играли в секу, здесь обычно умещались все четыре человека. Сидят, проигрывают, курят. Говорят, ещё никто у Шакро не выигрывал. За глаза называли напёрсточником, шулером, но ходили и ходили. Верили в карту. И ходили, как на заклание ходили. Один Шакро не верил в удачу, потому и выигрывал. Молдаване в уральской ссылке научили, как это делать.

А однажды он выкрал себе жену из одного грузинского села. Увёз девушку по имени Манана на другой конец Большого Кавказского хребта. И пропали молодые для всех родственников. Пока не родились у них шестеро детей – три мальчика и три девочки, никто о Шакро и Манане ничего не слышал. Отомстили бы братья. А Шакро никого убивать не хотел. Из уважения к красавице Манане не стал бы никого убивать. А уважал он её крепко. Любил даже.

Много лет прошло. Белые брови нависли над круглыми колючими глазами Шакро. И ростом он поменьше стал. Дети выросли и обзавелись своими детьми. А Шакро продолжал в карты играть. Ни в чём Манане не отказывал. Новый дом построил, с открытой верандой по всему периметру. И в окна ломятся груши, орехи, шелковица. И в доме всегда было всё, что нужно было для комфортной сельской жизни. Шакро на своём «Москвиче» ездил в ближайший городок, открывал свою будку и ждал клиентов-картёжников. Они приходили, оставляли на столе свои деньги и уходили недовольные.

Я уж не знаю, как удавалось Шакро выигрывать у самых матёрых картёжников, но так происходило регулярно – из года в год. Когда ему становилось скучно, он доставал из- под стола чачу, разливал в захватанные стаканы и говорил тосты – за братство, за детей, за везение. Пили с ним хмуро. А Шакро, щедрая душа, всегда давал гостям денег на дорогу.

Доволен был своей жизнью, словом. Пока однажды не забрёл к нему заросший абрек — ботинки у него прохудились. И это был как раз тот случай, когда Шакро работу принял.

— Садись здесь, — говорит. – Тут работы на час.

Налил гостю. А сам натянул ботинок на лапу стальную, набрал в рот гвоздиков, губами держит, берёт по одному и молоточком — тюк-тюк…

Гость выпил, обмакнул в соль помидор, закусил. И начал рассматривать фотографии на стене. А на стенах, как и у всякого добропорядочного сапожника, было что посмотреть. И Сталин тут, и маршал Жуков, и Баграмян, и Гагарин, и парочка полуголых девиц, любовно вырезанных из польских журналов, и фотографии детей и внуков.

И тут видит абрек, на одной из фотографий – знакомое лицо.

— Кто эта женщина, батоно? — спрашивает.

— Аа, это женщина моей жизни, жена моя любимая. Манана! — с гордостью произносит Шакро.

Абрек молча берёт со стола молоток и замахивается. Шакро едва уворачивается:

— Да что с тобой, добрый человек!

— Ты – тот сын собаки, сын осла, который опозорил мою семью! Ты – тот сын шлюхи, который сестру мою опозорил!

За сына шлюхи Шакро обиделся особенно. И ухватился за самый большой молоток в мастерской.

— Сядь на место и слушай, — говорит, — чтобы сейчас здесь не пролилась кровь, надо поговорить. Я — Шакро, ты кто?

— Я — Дурмишхан, брат Мананы, и сейчас здесь кровь всё равно прольётся.

Шакро наполнил стаканы.

— Что было, то было, — говорит. — Столько лет прошло!

Молча выпили. Смотрят друг на друга недружелюбно. Порыкивают время от времени. А когда выпили еще по стакану, рычать перестали. Добрая чача иногда чудеса творит.

— Так ты и есть картёжник Шакро?

— Я!

— А давай сыграем с тобой! Если я выиграю, бью тебя по голове этим молотком, если проиграю – бьёшь ты. Устраивает?

Шакро это предложение совсем не понравилось, но отказать гостю он не мог. Достаёт из-под стола новую упаковку с картами, отбрасывает лишние. Сдаёт. Выпили ещё по стакану за удачу. И всё внимание игроков переключилось на карты.

В этой части истории, как и следовало ожидать, ничего примечательного не произошло. За неполный час Шакро выиграл у новоявленного родственника с молотком тринадцать рублей шестьдесят копеек и серебряный портсигар с вензелем графа Воронцова.

Абрек снял папаху, отложил молоток и поднял глаза на Шакро. И тогда сапожник сказал:

— Я не стану тебя бить по голове этим молотком. Я даже верну тебе твои деньги. И портсигар верну. Только уезжай отсюда и больше никогда не возвращайся. И если кому-нибудь скажешь, что видел меня, найду тебя. Я не буду стрелять в тебя из ружья. У меня с собой будет этот молоток…

И абрек ушёл.

А на следующий день вернулся. С братьями и сёстрами. Двадцать два человека всего. Бочку вина привезли. Музыкантов. Дудукиста-армянина. Десять баранов пригнали. Разожгли во дворе костры. Режут баранов. Зелень моют с огорода Шакро. Жарят, парят, варят, столы расставляют в саду. Из погреба Шакро сыры несут, бастурму, соления, чачу. Хозяйничают. Всё — молча. Шакро и Манана только глазами туда-сюда водят. А когда сели за стол, выпили, затянули Мравалжамиер, выпили ещё, прослезились. Плакали в голос. Потом много смеялись. Обнимались, подолгу не выпуская друг друга из рук.

Всегда хочется плакать, смеяться и обниматься, когда кого-то родного находишь, думая, что его и на свете-то уже нет…

Ашот Газазян

Художник Севада Григорян.