«Новый Континент» Американский литературно-художественный альманах на русском языке
Рассказ ни о чём
Пани Дзуркова никогда не бывает довольна своим рисунком. Относительная похожесть, которой пани Дзуркова все же добивается в своих портретах, плюс цветные глаза, придающие рисунку особую изюминку, какую, бывает, придает натюрморту тщательно прописанная пчела на надкусанном яблоке, в большинстве случаев восторженно принимаются клиентом, а также публикой, традиционно толпящейся за спиной художника во время рисунка, — если, конечно, эта публика уже пообедала, выпила по бокалу плзеньского и поэтому настроена благодушно. А если эта публика еще не пообедала и не выпила по бокалу плзеньского, а тем более, если эту публику только что надули в местном обменнике валют, то от такой публики, что ни нарисуй, а ничего, кроме «шайзе» не дождёшься.
Пани Дзуркова, впрочем, давно уже совершенно равнодушна к подобным эпитетам и никак не реагирует на них. Она просто не слышит их, как не слышит звука кнута старая колхозная кляча с задубевшей от побоев кожей и думающая только о том, как бы побыстрее довезти свой проклятый воз к месту назначения и вернуться в своё стойло. Прошу прощения за это невольное и не совсем удачное сравнение. Потому что пани Дзуркова вовсе не кляча и, если уж и сравнивать её с каким-либо животным, то это будет, несомненно, змея, скрутившаяся зловещим кольцом на нагретом солнцем камне Карлова моста и в каждую секунду готовая к атаке, однако, думающая о себе, что она кошечка, уютно свернувшаяся на диване.
Долгие годы, проведённые на Карловом мосту в постоянном недовольстве собой и в тщетных попытках добиться мастерства в чудовищных уличных условиях с постоянно меняющимся освещением и недисциплинированной моделью, сослужили пани Дзурковой плохую службу — возле уголка губ у нее образовалась характерная всем вообще недовольным собой людям морщинка, сообщающая улыбке примадонны легкое презрительное или даже насмешливое выражение. Когда, выслушав наивную шутку Шульца и весело улыбнувшись, на лице пани Дзурковой обнаружится эта морщинка, прохожим кажется, что эта уже слегка стареющая, но всё еще симпатичная взрослая женщина, не смеётся, а насмехается над своим собеседником.
Видит это и Шульц, но он согласен на компромисс и ничуть не обижается и, может быть,, это кажущееся презрение к себе даже нравится Шульцу… Способность к компромиссу, то есть, к прощению, есть основа всяких приятельских отношений между людьми. Ничто так не цементирует дружбу, как взаимный компромисс. Но, как знать, может именно это презрение к себе и бередит Шульцу его старческую кровь. Шульц дорого заплатил бы за то, чтобы хотя бы в замосквочную скважину подсмотреть за любовными утехами пани Дзурковой. Это он сам говорил однажды Карлу, мечтательно закидывая за плечи свои продутые всеми ветрами глаза.
У Шульца нет презрительных морщинок от ноздрей к уголкам рта. Потому что Шульцу нравится все, что он рисует. От любой своей картины, будь то портрет, карикатура или натюрморт, Шульц бывает в восторге и этот восторг, успокоившийся и преобразовавшийся впоследствии в вечную простодушную улыбку, сообщает лицу Шульца ту характерную наивность, какая вкупе с искренностью рождает глупость.
Порой Шульц бывает так глуп и туп, что, кажется, будь его голова молотком, ею вполне можно было бы забивать гвозди в забор. И, тем не менее, этот человек, в отличии от пани Дзурковой, прожил свою жизнь в состоянии непрекращающегося земного праздника и ему, видимо, будет трудно когда-нибудь с ним расстаться. Впрочем, судьба Шульца уже известна читателю — однажды, прекрасным зелёным вечером, когда Шульц поймет, что его праздник кончился и что впереди его ожидает только мрак старости, он повесится на рукаве своей рубашки, в которой ему довелось родиться.
А пани Дзуркова будет жить дальше и умрёт в глубой старости, во всяком случае, в моем романе, хоть и была всю жизнь недовольна ни собой, ни Шульцем, ни своими картинами. Даже сексом пани Дзуркова никогда не бывает довольна — ей всё время мало! Хорошо, но мало! Каждый раз, очнувшись от глубочайшего экстаза, пани Дзуркова разочарованно спрашивает своего партнера: «И это всё?» Её охрипший от постоянного крика (в экстазе пани Дзуркова кричит так, что хоть скорую вызывай), выражает такую досаду и разочарование, как будто жизнь ее обманула, пообещала счастье и не исполнила свое обещание. Когда утром пани Дзуркова приходит на Карлов мост, у нее всё ещё бывает охрипший от ночного экстаза голос и ее клиенты — в основном молодые парочки, уловив в голосе художницы характерную хрипотцу, понимающе улыбаются.
Настоящее искусство
Иногда Шульц выносит на Карлов мост свою живопись, но не для того, чтобы продать, а чтоб похвастаться. Продавать свою живопись Шульцу жалко, но все же иногда, если покупатель очень просит и предлагает цену за картину значительно выше заявленной, Шульц всё же продает её, но всегда обливается слезами, расставаясь со своим детищем. Слёзы свои Шульц собирает в бутылочку и затем использует в качестве растворителя красок. Картины, написанные с помощью слезы, получаются прозрачными и чрезвычайно реалистичными. Когда слез не хватает, Шульц крошит лук и подолгу стоит, склонив голову над кучкой порезанного лука и плачет. Но слеза, полученная таким принудительным способом, бывает не очень светлой, и некоторая муть, появившаяся на полотне от такого некачественного материала, раздражает художника…
Самая светлая слеза получается только в том случае, если плакать от восторга или от радости. Что ж и происходит, когда Шульцу удается выписать чрезвычайно реалистично какую-нибудь деталь , например, пчелу на цветке или муху. Глядя потом на эту выписанную муху, Шульц так восторгается своим мастерством, что слёзы восторга текут широкой рекой, и эту реку едва удается пустить в нужное русло.
Вместо пчелы или мухи, придающей картине изюминку, Шульц выдумывает еще какие-нибудь чудесные трюки, например, он может так реалистично выписать дырку в центре картины, что она кажется очень натуральной и ее хочется потрогать пальцами. Или, например, нарисовав дырку в центре картины, Шульц не остановившись на достигнутом, рисует вокруг нее порванный холст. Этот трюк восторженно принимается посетителями Карлова моста и каждый раз, дотронувшись к нарисованной дырке пальцами и убедившись, что порванный холст это только иллюзия, восторженный турист восклицает: «Вот настоящее искусство!»
Шульц же ходит вокруг мольберта и снисходительно посматривает на своих поклонников. Кажется, так посматривает рыбак, когда кто-нибудь хвалит его улов.
Увидев, что его дыры на картинах пользуются большим успехом, Шульц однажды превзошел себя и нарисовал на холсте такую огромную дыру, так реалистично её выписал, что зрители ахнули, а одна маленькая собачка, — кажется, это была такса, — подбежала к к картине и прыгнула в эту дыру. И, о чудо, пропала в ней! Зрители захлопали в ладоши от восторга, а Шульц от удивления потерял дар речи и долго еще разыскивал пропавшую таксу с обратной стороны холста… Не найдя её там, с тех пор большие дыры в картинах Шульц рисовать перестал.