Галина Маркус | Светофор

Об авторе

Родилась и живу в Москве, 48 лет, закончила Государственный Университет Управления с красным дипломом. Поэт, прозаик, член Московского отделения Союза Писателей России с 2012г. Автор нескольких романов и поэтических сборников. Лауреат и призер открытых конкурсов рассказа им.В.Г.Короленко Санкт-Петербургского Союза Литераторов в 2015, 2018 и 2019гг., лауреат Всероссийского конкурса современной поэзии «Логарифм» в 2018г., шорт-лист конкурса к 60-летию журнала «Москва» в номинации поэзия, 2017г., сетевых конкурсов поэзии и прозы.Публикации в журналах «Москва», «Невский альманах», в проекте издательства АСТ «Были 90-х» под редакцией А.Марининой и др. Увлекаюсь живописью по ткани. Работаю по специальности, к творчеству отношению не имеющей.

Светофор

Любые совпадения случайны. Все персонажи, кроме синих и зелёных существ, выдуманы.

Она с раздражением посмотрела на часы. Как невыносимо терять здесь время, когда у нее столько дел. Все равно это бесполезно. Что бы там не говорила мама подруги сестры ее одноклассницы (кажется, так) про этого врача, Анна особо не верила: спасибо, проходили уже. Чудо-врачи и чудо-методики… Никто так и не научился лечить мигрень, а доктора даже не знают, что ее вызывает. Если бы подруга сама не записала ее сюда на семь часов вечера, после работы, Анна ни за что бы не пошла.

Худой и нервный мужчина пропал за дверью с табличкой «Психомигренист» — что это за специализация такая? — минут тридцать назад, и с тех пор лампочка над кабинетом светилась надписью «не входить». Анна достала из сумочки листочек со списком дел на неделю, исписанный с двух сторон и быстро пробежалась по пунктам. Особенно ее волновал пункт номер семь — это потребует времени и сил, и обязательно сегодня. Руки бессознательно терзали сумочку, а каблуки нетерпеливо постукивали по полу. Надо просто встать и уйти. Обидно только, что столько времени потратила… может, подождать еще пару минут?

И тут лампочка сменила надпись на приглашающую. Ну, наконец-то!

Анна подождала для приличия, чтобы предыдущий посетитель вышел, но тот снова, видать, застрял. Значит, надо поторопить. Она вежливо постучалась и приоткрыла дверь кабинета. «Входите, входите», — услышала она.

Войдя, Анна закрыла за собой дверь и огляделась. Предыдущий пациент отсутствовал. Как отсутствовали и другие двери, через которые он мог выйти, и даже окна. Но этот поразительный факт не сумел должным образом ее удивить, потому что все остальное удивляло куда сильнее. В полутемном кабинете не было вообще никого. И ничего. Только одинокое кресло, стоящее ровно посередине, — старинное, с атласной обивкой и резными подлокотниками. Откуда-то сверху раздавалась тихая, едва уловимая, но очень приятная музыка. «Новые методы психотерапии», — сообразила Анна.

Вот тут-то ей и надо было смыться. Улыбнуться неизвестно кому и просто уйти. Но вместо этого она медленно, словно ее заставили, подошла к креслу и села на него, будто кто-то нажал ей на плечи. В ту же секунду музыка прекратилась, а из стены напротив, как из прожектора, хлынул свет. До этого момента, Анна могла поклясться, там ничего не было, а сейчас она явно видела светофор — красный, желтый, зеленый. Сейчас горел ярко-желтый, и луч был направлен точно на ее кресло, но глаз не слепил. «Желтый цвет предупрежденье, жди сигнала для движенья» *, — всплыл откуда-то из подсознания детский стишок.

А потом буквально из воздуха нарисовались два стола, словно так и стояли все это время друг напротив друга, как в обычном медицинском кабинете. Классная иллюзия, подумала Анна, наверное, фокус такой. И вот только что никого не было — а вот уже за столами сидят фигуры, обе слишком большие, словно взрослые на детских стульчиках, низко сгибаются над своими бумагами. Одна, слева, посолиднее, явно мужская, справа — худая, пониже, женская. Ни дать ни взять врач и медсестра. Вот только цве́та… ненастоящего. Ну не бывают люди такого цвета (размер Анну почему-то не удивил). Доктор — вот гляньте, весь светится холодно-синим. Лицо, руки, шея… такая у него ярко-синяя кожа. А кожа медсестры очень приятно блестит теплым зеленым цветом, прямо глаз радуется. Но халаты-то обычные, халаты-то белые.

Анна поняла, что сходит с ума, но это почему-то ее не напугало. Инопланетяне — ну а кто это мог быть еще? — разом повернулись в ее сторону. Лица светились так ярко, что их было не разглядеть, но Анне показалось, что доктор смотрит с прищуром, а сестра сочувственно улыбается.

— Что тут у нас? — проговорил доктор строгим баском.

— Вот, — мягко ответила медсестра и протянула ему листочек.

Анна в растерянности схватилась за сумку — это был ее собственный листок, со списком дел. Она узнала его, потому что все, что ей хотелось разглядеть, сразу же увеличивалось. Вот же ее пункты! И заголовок «Мои дела на январь».

— Посмотрим, посмотрим, — доктор уткнулся в ее список.

Через некоторое время он поднял голову и уставился на пациентку.

— Ну и где же тут ваши дела, голубушка? — неожиданно вкрадчивым голосом спросил он.

Примерно так разговаривают с душевнобольными.

— А это что тогда по-вашему? — Анна сама не ожидала, что будет отвечать зеленому доктору, но ее возмутил вопрос.

— Как же, как же, — приторно улыбался доктор. — Ну-с, посмотрим… пункт один — «Записать Вику и Диму на курсы для будущих родителей. Вика — зайти в пятницу с ней и спросить про аллергию». Вика и Дима это кто?

Спросил он почему-то не у Анны, а у медсестры.

— Сын и невестка, — ответила та без запинки.

— Чудесно. Пункт два. «Игорь — сорок пять лет, замена паспорта, за месяц, не забыть оплатить квитанцию». Игорь — это муж?

— Да, — подтвердила зеленая.

— Ну, дальше ясно… — доктор вертел бумажку туда-сюда. — «Ремонт потолка, вопрос — натяжные?»… так-с… «купить фильтры для пылесоса (Игорь) «… «мама — обновить антивирус в компьютере»… «коммуналка»… «подарки учителям»… пункт семь «Машенька — вторник, контрольная по математике, выучить дискриминант» — подчеркнуто три раза.

— Дочь, — подсказала медсестра.

— До сих пор не запомнила, — буркнула Анна. — Сегодня последний день!

Синий перевернул листочек и прочитал последний, тридцать второй пункт:

— Ну вот единственное нашел: «записаться к врачам». Заметьте, — доктор обратился к коллеге, словно обсуждая интересный симптом. — К врачам, а не в врачу… к окулисту там или неврологу. Этакая отписка.

Та понимающе кивнула, бросив на Анну деликатно-сочувственный взгляд.

— Давайте анализы, — деловито потребовал доктор.

Сестра взяла со стола бумажку и принялась зачитывать:

— Радость жизни — ноль целых одна десятитысячная. Агрессия — на верхнем пределе нормы. Ответственность — выше нормы в пятнадцать с половиной раз. Тревожность — тут зашкаливает, — понизила голос она.

— А что с физическим состоянием носимого тела? — странно сформулировал доктор.

Зеленая медсестра протянула ему другую бумажку. Анну это заинтересовало, и она непонятным для себя образом снова приблизила текст, так что видела каждую строчку. И тут она даже удивилась, хотя думала, что уже не сможет: это был список врачей, тех самых, которых она планировала посетить в пункте тридцать втором. Написан он был ее же рукой, но она его никогда не писала, только собиралась.

— Может, радикально решить? — задумчиво протянул доктор, ничуть не стесняясь присутствия пациентки. — Радость жизни на нуле. Не проще ли будет уже раз — и сразу туда? Зачем ее мучить-то…

Он поглядывал на Анну почти скучающе.

— Да я бы и рада, — неожиданно заговорила Анна. — Честно. Если бы быстро, конечно, и не больно. Устала я очень. Но не могу я! Без меня все пропадут. Только я знаю, что с учебой Машеньки, и какие врачи нужны детям, и еще страховку мужу напомнить… А мама? Нет, не могу… Они же даже коммуналку забудут платить.

Доктор смотрел на нее, но не слушал, а только кивал, словно грустил, подтверждая диагноз.

— Радикально нельзя, — сдержанно вступила медсестра, корректно поправляя старшего по должности. — Программа недовыполнена, к тому же много ошибок.

— Н-да-с… Без исправления катастрофический результат будет, — нехотя подтвердил синий врач. — Ну что? Значит, лечить, — добавил он уже бодрее. — Давайте анамнез. Что там с соседними объектами?

— С детьми все в порядке, — задумчиво протянула сестра. — Младшую только в покое оставить, и все. Старший уже привык, и его все устраивает, но женился вовремя, и жена работает в правильном направлении, главное, не дать привыкнуть и ей тоже. С мужем… здесь не просто… Он на даче живет полнедели. Работает удаленно — программист.

Зеленая замялась.

— Изменяет? Пьет? Не любит? Не помогает? — равнодушно набросал варианты доктор.

— Нет, нет, — торопливо ответила та. — Совсем наоборот. Не изменяет, не пьет, помогает… когда говорят. А на даче он отдыхает… ну, от нее.

— Можно понять, — усмехнулся синий.

— Ну, тут не совсем, — поморщилась медсестра. — Вот, взгляните — распечатка телефонных звонков.

Доктор бросил острый, любопытный взгляд на очередную бумажку.

— Ничего удивительного… — он снова уставился на пациентку. — Ну, и зачем вы, душенька, звонили ему в субботу вечером семь раз подряд?

Казалось, ответ ему известен, но Анна решила не сдаваться.

— Первый раз узнать, как доехал… А потом, через полчаса, узнать, как дела, не дымит ли печка. И перед сном — выключил ли газ и запер ли дверь. Он может лечь и не запереть!

— Может? — спросил доктор у зеленой.

— Может, — подтвердила та. — А еще как-то терял паспорт, сжег чайник…

— Ну вот, а он трубку не брал! — воодушевилась Анна. — Я уже думала соседу звонить… а оказывается, у него мобильник в куртке лежал на террасе, представляете?

Доктор только развел руками — мол, ну что тут еще диагностировать, все же ясно. Но сестра с таким простым решением не согласилась. А может, это и не сестра вовсе, а фельдшер. Или даже продвинутая ученица?

— Семь звонков… входящих! — с упором сказала она. — Входящих. И ни одного исходящего, понимаете?

— Ну а чего ему самому звонить, когда ему и так названивают? — отмахнулся доктор.

Сестра поджала губы, но промолчала.

— Выписывай, — приказал синий, желая уже закончить очевидный случай. — Значит, лечение. Беззаботность — полнейшую. Умственную нагрузку — по возрасту, со скидкой на состояние. Физическое восстановление. Игровую деятельность — на усмотрение персонала. Память обнулить, заботы убрать. Все ясно, душенька? Ну что, деточка, отдохнем? — елейно пропел он.

Анна пришла в себя. Хорошо пребывать в состоянии абсурда… но пункт номер семь гласил, что если сегодня она не зазубрит с Машенькой формулу дискриминанта, дочь провалится на контрольной! А Дима забудет прийти к Вике на первый сеанс родительской школы, и та на него обидится. Игорь снова не выспится, потому что будет смотреть до ночи кино.

До фокусов ли тут… А эти-то двое… вцепились… как от них вырваться? Сейчас отправят в клинику неврозов или санаторий. Ароматеропия, соляная пещера… да еще и плати за сутки, а у нее столько дел.

— Сейчас не могу. Спасибо, — как можно вежливее сказала Анна и встала со стула. — В другой раз… обязательно… я еще запишусь…

Она медленно пятилась задом, потом ускорилась, а сине-зеленые медики, хоть и смотрели на нее в упор, но не задерживали.

Анна вымучила несколько благодарных улыбок и с облегчением вырвалась из кабинета, захлопнув за собой дверь, но тут же вспомнила, что забыла заплатить. Обернулась и увидела, что никакой двери нет, и клиники тоже. А она сама без зимней одежды стоит на неизвестной ей улице — только сугробы, машины и… светофор. Последнее, что она успела увидеть, это направленный ей прямо в лицо красный слепящий луч.

***

«Если свет зажегся красный, значит двигаться опасно», — прозвучало в голове у Анны. Она и не двигалась. И находилась в горизонтальном положении. В аварию, что ли, попала? Шевелиться она не рискнула, но слегка приоткрыла глаза и тут же зажмурилась от яркого белого света. А когда приоткрыла снова, свет оказался уже чуть приглушенным.

Она осмотрелась. Не похоже на больничную палату, разве что на какую-нибудь супер-клинику для богатеньких. Потолок приятного пастельного цвета, стены раскрашены под цветочный сад, цветы яркие, краски солнечные, насыщенные, но все это не режет глаз, а напротив, умиротворяет.

Помещение немаленькое, но очень уютное. На полу ворсистый ковер цвета весенний травы. И лежит она вовсе не на койке, а в огромной теплой люльке. Анна подвигала ногой, и люлька медленно закачалась — прямо как в детстве гамак. Еще несколько таких пустых синих люлек висят вдоль стены, а посередине комнаты — мягкий синий диванчик и низкий извилистый столик — прямо как ручеек посреди лужайки. Из комнаты в соседнее помещение ведет красивая арка.

Анне даже не хотелось шевелиться, так было тепло, уютно, приятно… хоть мурлыкай. Глаза сами собой закрывались обратно. Но тут откуда-то из собственной головы донесся сигнал — там сидел тот самый тревожный диспетчер, который помогал ей в любых ситуациях. Не время и не место расслабляться! Расслабляться вообще нельзя. Это опасно. Можно что-нибудь упустить. А сейчас надо понять, что происходит. Анна с усилием расклеила глаза, оглядевшись внимательнее.

Однако, это все-таки клиника. Иначе зачем тут на стенах столько аппаратуры медицинского назначения? Анна подняла к лицу руку и увидела на запястье крохотный датчик, на экране которого переливались цветные волны. Поднесла руку к лицу, дотронулась до щеки и сообразила, что это приятное ощущение прохлады на коже появилось благодаря маске или крему. А потом Анна поняла, что лежит совершенно обнаженной, но укутана в легкую пушистую ткань.

Откуда-то появился звук — или это к ней вернулся слух. Анна услышала разговор — невероятной красоты женские голоса звучали из-за арки.

— Новенькая спит еще, деточка наша, — жалостливо сказал мягкий глубокий голос, про такие говорят «грудной». — Видела ты ее, Вета?

— Видела, конечно, вы забыли, Инга Петровна, при мне ее вчера и принесли, — звонким, как колокольчик, голосом, ответила Вета. — Бедняжка… Как так можно с ребенком? За ней плохо ухаживали, очень плохо!

В ее искреннем честном голосе слышалось осуждение.

— Да похоже некому вообще за ней было ухаживать… на улице девочку подобрали… ты вспомни, как она одета была странно… все вещи взрослые, уродливые. На помойке, наверное, нашла… или эта сумка дамская. Так-то ничего, для кого-то за триста, но не в детских же ручках…

Анна ничего не понимала. Это они что, про нее? Ее новенький свитер от «Глинфилда» — на помойке нашла?

— Шутите, Инга Петровна, — обиделась Вета. — Да я бы такую сумку старческую никогда не купила. А мне уже двести семьдесят пять в этом году стукнет.

— Ой, «уже», — рассмеялась Инга Петровна. — А мне тогда что — «уже-уже»?

— Да вы вообще на свои пятьсот пятьдесят ну никак не выглядите! — горячо вступила младшая.

Анна чуть потрясла головой — наверное, ослышалась. Тут как раз обе говорящие вышли из-под арки, и она смогла их разглядеть. Обе в форменно-лазурных халатиках, с перламутровыми повязками на голове. Необыкновенно милые женщины, старшая — роскошная блондинка с короткими пышными волосами, младшая — молоденькая шатенка с длинной косой.

Младшая оказалась права — на пятьсот пятьдесят старшая точно не выглядела. Очень ухоженная, гибкая и стройная, разве чуть попышнее в груди, чем ее сотрудница. Лицо гладкое, без морщин, только лучистые ниточки у глаз — от улыбок. По выражению лица и взгляду, пожалуй, видно, что женщина в возрасте, и поступь, и осанка выдают. Наверно, она постарше Анны — лет на шесть, не больше. Ну а второй двадцать пять­ — двадцать семь на вид, очаровательное, премилое создание.

Но что-то в них обеих было не то, Анна даже сразу и не поняла. И только когда они подошли поближе, обратила внимание, что головы у них по сравнению с телом непропорционально большие.

«Интересно», — подумала Анна лениво и без должной паники, уж больно добрыми они ей казались. Но диспетчер в голове заставил ее на всякий случай прикрыть глаза и притвориться спящей.

Женщины тем временем совсем приблизились, Анна чувствовала на себе их взгляды.

— Смотри, как она похудела, — озабоченно прошептала молоденькая, чтобы не разбудить. — Даже кожа на щечках повисла… Сколько ей?

— Вчера не успели замерить. Но не больше сорока пяти, конечно. Надо будет ее подлечить хорошенько. А включи-ка весы.

Анна почувствовала, как люлька остановилась, и под ней что-то слегка завибрировало.

— Ну я же говорю, сорок четыре годика всего.

— Значит, во вторую младшую, до пятидесяти? В развитии, наверное, отстает, раз на улице выросла…

— Посмотрим… Может, и не на улице. Помнишь, у нас случай был — мать умерла, а растила ребенка бабушка. А когда бабушки не стало, вот тогда уже пошла по помойкам…

— Бабушки — они хорошо детей развивают. Шутка ли — восемьсот лет прожить.

Неожиданно обе женщины замолчали, и Анна как ни прислушивалась, ничего не услышала. Она чуть разлепила веки и тут же увидела перед собой два огромных сияющих глаза — это Инга Петровна наклонилась над ней.

— Ага-ага! — озорно пропела она. — Я так и подумала, что проснулась уже наша девочка. А кто тут у нас притворяется, будто спит, а?

Делать нечего, пора выходить из подполья, а заодно разбираться. Анна резко села, люлька закачалась.

— Подожди, детка, — заботливо проговорила молодая, — сейчас я тебя выпущу.

Она что-то нажала на пульте, и люлька остановилась, медленно спустилась вниз и превратилась в мягкое одеяло. Анна легко вскочила на ноги. Вета суетилась вокруг нее, отстегивая датчики. Пушистую ткань, в которую была завернута Анна, Вета одним движением руки неизвестно как превратила в пижаму — такой милый комбинезончик, с носочками и капюшоном, довольно странно выглядевший на фигуре. Вета уже подсовывала ей под ноги тапочки с помпонами.

Ладно, надо разобраться, почему ее тут принимают за ребенка. Видно же, что никакой она не ребенок. Анна привыкла начинать с места в карьер.

— Доброе утро! — вежливо поздоровалась она, однако добавила в голос напора, чтобы сразу стало ясно — она свои права знает. — К сожалению, я не помню, как здесь оказалась. Я в больнице?

Женщины еще больше разулыбались.

— Что ты, малышка, это не больница. Ты в своем новом садике. Тут у нас медкабинет просто. Как ты себя чувствуешь, дорогая?

— Спасибо, хорошо, а…

— Ты знаешь, как тебя зовут?

Что это еще за чушь, знает ли она…

— Анна… э-ээ…

Анна хотела назвать имя-отчество, но почему-то не смогла. Не помнила. И фамилию свою тоже не забыла.

— Расскажи нам о себе, все, что захочешь. А если не сможешь, ничего страшного.

Анна открыла было рот, но тут поняла, что ничего рассказать не может. Она помнит только то, что ее зовут Анна. И что она взрослая женщина. Свитер у нее из «Глинфилд», а обувь она покупает в «Экко» — там удобная. Сумку… сумку кто-то ей подарил. Кто? А кто она вообще? Где живет, с кем? Дом свой она представить не сумела. Стоп, стоп, у нее должна быть профессия. Она точно представляет себе офис. Да, она, кажется, юрист. Она знает, что такое юрист. Или бухгалтер? Это она тоже, кажется, знает. А семья? У нее есть семья?

— Мои, наверное, меня ищут, — неуверенно сказала она. — Я… похоже, у меня что-то с памятью…

Женщины переглянулись.

— Да, Анечка, доктор вчера сказал, что на тебя так подействовала неизвестная травма. Поэтому ты и у нас в садике, а не дома. Здесь такие детки, кто не помнит, откуда они, и которых никто не ищет. Но ты не расстраивайся, здесь все сначала были как ты, мы тебя быстренько вылечим, и щечки у тебя будут хорошенькие, и ножки сильные, и волосы густые. И печень твою подлечим, кушала ведь ты какую-то гадость, миленькая. И нервы — вот какая ты вся заведенная. Успокойся, здесь тебя никто не обидит.

— Давайте сразу, — резко сказала Анна. — С чего вы взяли, что я ребенок? Мне сорок четыре года!

— Мы знаем, знаем, — хором ответили женщины и сами же рассмеялись.

Анне и самой захотелось рассмеяться, так заразительно звучал их веселый смех. Но она сдержалась и нахмурилась.

— Ты очень большая умная девочка, — ласково сказала Инга Петровна и нежно потрепала ее по волосам.

— Послушайте! Я не девочка… у меня… у меня… Вы не видите, что ли? Вот грудь, к примеру, — усмехнулась Анна.

Пошлость, конечно, да и грудь у нее, мягко говоря… ну а какие еще доказательства им нужны?

— Грудка у нее выросла, — пропела Вета. — Грудка у всех вырастает, еще в ясельках…

— У тебя и голова тоже выросла, видишь, уже какая большая, — улыбнулась Инга Петровна. — А будет еще больше, когда станешь постарше.

— Да я ребенка могу кормить! Я… я могу с мужчиной жить, — Анна уже не знала, как опровергнуть их дикости.

— Ой, послушайте! Может, ты и замуж собралась, и рожать? — залилась хохотом Вета. — Вот же ты хулиганка маленькая! Где ж ты таких глупостей наслушалась, на улице? Дурное дело не хитрое, но у нас тут так не развлекаются, только плохие девочки и мальчики этим занимаются, сама же знаешь. Разве что Александр Евдокимович, баловник, только об этом и думает. Так его за это снова в первую младшую чуть не отправили. Ты смотри, не ходи в туалет с ним вместе!

Инга Петровна строго посмотрела на коллегу:

— Вета, не надо. Она же и правда на улице долго… не надо ее так. Анечка, грудка твоя — атавизм, с древних времен осталось. Ты уже большая, должна знать, что такое атавизм. А деток завести — это не раньше двухсот лет, да и то рано, надо сначала на ноги встать. А дружить с мальчиками дружите, конечно… здесь у нас никто не запрещает дружить.

Она сделала паузу, чтобы дать Анне осознать сказанное, а потом продолжила дружелюбно:

— Смотри, Анечка. Сейчас ты пойдешь в группу со мной, я тебе там все объясню. Устроишься уже в своей кроватке сегодня. А Вета — это наша медсестра, она по утрам будет делать тебе процедурки оздоровительные.

— Так мне сюда приходить? Во сколько? — напряглась Анна, стараясь ничего не упустить.

— Что ты, деточка, зачем тебе самой приходить, ты вообще ни о чем не переживай, Вета сама за тобой придет, на процедурку тебя отведет и обратно проводит. Ты делай то, что тебе воспитатель будет говорить, и все. Так что думаешь, Веточка, — Инга Петровна обратилась к нянечке. — Во вторую младшую ее?

— Да бойкая она очень, — пожала плечами Вета. — Там ей скучно будет… Берите ее уж к себе, в среднюю.

Инга Петровна постояла в сомнениях, потом подошла к цифровому панно на стене и принялась читать что-то с экрана.

— Ох, не знаю, вот доктор тут пишет наоборот…

— Да ну, доктор вечно перестрахуется!

— Ладно, беру к себе, заодно присмотрю за ней. Ну и Сайгу Куприяновну предупрежу, это сменщица моя, — добавила она, обращаясь уже к Анне.

— А где моя сумка? — Анна подумала, раз уж она попала не пойми куда, хотя бы вещи свои вернуть.

— Извини, дорогая, сумка твоя пустая была, мы отдали пока на дезинфекцию. Ты не расстраивайся, тут для девочек много игрушек, много сумочек, выбирай любую.

И, продолжая рассказывать, как много у нее в группе развивающих игр, красивых пижамок, прекрасной музыки и изящных скульптур, и расспрашивая, что она больше любит, живопись или графику, импрессионистов или кубистов, Инга Куприяновна взяла обалдевшую Анну за руку и повела за собой.

***

Раз уж она оказалась здесь, застряла в этом странном месте, надо было понять его логику, это поможет ее выживанию. Анна лежала в своей уютной постельке-люльке, ласково закутанная в теплое одеяльце — нежься, пожалуйста. Комната у нее была отдельная, а вовсе не общая детсадовская спальня, как в ее собственном детстве. Тут у всех были отдельные шикарные номера, с личным санузлом, мебелью, автоматом с напитками. Но ей было не до удовольствий. Диспетчер в ее голове требовал немедленно все расставить по полочкам.

Самое главное: что у них тут с возрастами.

Вот, например, нянечка в ее группе — Юта, совсем юная особа, еще моложе Веточки, на вопрос о возрасте покраснела и сказала, что ей сто девяносто восемь, но она провалила экзамены в педагогический, и вот пришла поработать пока сюда, работает только третий день. Чувствовала себя девушка не очень уверенно, сама обо всем расспрашивала Ингу Куприяновну.

Проделав нехитрые вычисления, Анна выявила пропорцию: если делить называемые возраста на одиннадцать, получишь нормальные, соответствующие их внешности и должностям, годы жизни. Но тогда встает вопрос: если это просто другая шкала, то почему она сама не считается у них дееспособной? Ну, к примеру, почему в их исчислении ей по-прежнему сорок четыре, а не четыреста восемьдесят четыре года?

Ее, как и других таких же «подкидышей», на ее взгляд, вполне себе взрослых дядь и теть, воспринимают тут, как малышей. Ее группа, к примеру, набита такими «детками» от пятидесяти до шестидесяти, и своего возраста никто не скрывает. Правда, надо признать, выглядят они тут все превосходно, куда моложе нее. Но и содержат их тут уже дольше. Видимо, «подлечили», как они это называют.

Нормально пообщаться пока ни с кем не удалось. Сначала Анна попала на обед, потом с ней отдельно работал психолог, выясняя ее предпочтения в питании, чтении и, вообще, интересы — причем совершенно не удивлялся ни ее образованности, ни грамотной речи, положенным ей по ее настоящему возрасту. Затем послеобеденный сон, полдник, потом всех увели на прогулку (новенькую пока решили понаблюдать), и она сидела в самом уютном в мире кресле, разгадывая сканворд и наблюдая, как няня Юта убирает в группе — то есть запускает программу уборки, а сама готовится к переэкзаменовке.

Судя по техническому оснащению — самоочищающиеся полы, окна, которые моются сами — это далекое будущее. Но кое-что с этой версией не вязалось. Например, альбомы по современному искусству — Анна знала всех этих художников, и книги были самыми обыкновенными, бумажными. Больше похоже на параллельный мир со своими правилами. Но мир продвинутый. Например, убрав со столов, няня Юта одним движением превратила поверхность одного из них в монитор, и принялась искать учебные данные. Анне стало любопытно, она потихонечку подошла поглядеть. Все-таки она помнит кое-что из школьной программы, и…

Она ничего не поняла. На экране мелькали непонятные знаки, умопомрачительные формулы, тексты на русском, в которых она не понимала ни слова, и тексты на вообще неведомых языках. Юта приближала, к примеру, обычный кленовый листок, и он тотчас же разъезжался на невозможные спектры, вырастая над столом, как в фантастических фильмах, в трехмерном формате, а девушка расчленяла его руками, производя непонятные манипуляции.

Значит, сделала единственный вывод Анна, возраст здесь исчисляется не по физическому состоянию тела, а по интеллекту. И интеллект местных действительно в разы превышает ее собственный. Который считается тут детским, годится лишь для детского садика. Зато ее физическое тело, похоже, приведут тут в порядок — в соответствии с возрастом, ха-ха. Ну, хоть какая-то от всего этого будет польза. Хотя лучше бы вспомнить все о себе… тогда можно будет придумать, как выбраться. Удивительно, Анна прекрасно помнила свой родной мир, город, станции метро, здания, прочитанные газетные статьи, имена писателей-современников, век, год, и даже сегодняшнюю дату по нормальному исчислению, но ничегошеньки не могла вспомнить про себя саму.

Ладно, вернемся тогда к тому, что есть. Кто же все эти дети? Подкидыши неизвестно откуда — вот специализация заведения. Они тоже заброшены сюда — из другого мира или из иной, для местных, реальности?

Ведь нельзя не видеть, что Юта и Вета, хотя, похоже, действительно прожили каждый из подсчитанных ими годов, выглядят гораздо моложе своих подопечных. Или это сверхсущества с иной природой? Но ведь они говорят, что и Анна когда-нибудь вырастет и сможет выйти замуж лет этак в триста… Вот в отношения с противоположным полом тут явно вступают позднее.

После ужина все «дети» в группе разбрелись по уютным углам. Огромное помещение игровой представляло собой наполовину оранжерею, наполовину библиотеку, в одном углу — киноэкран, в другом — интерактивный музей, в третьем — интеллектуальные игры. Анне пока удалось поговорить только с одной женщиной — та увлекалась вышивкой и подошла к шкафчику за новой порцией мулине.

— Меня зовут Анна, а вас?

Женщина деловито разбирала нитки по оттенкам и отбирала нужные. Полноватая, розовощекая, самого цветущего вида…

— Юлия, — представилась она между делом.

— Простите, а вы здесь давно? Вы помните, как попали сюда? — не отставала Анна.

— Если б помнила, меня бы здесь не было.

— И как вам тут?

Та слегка усмехнулась и бросила нелюбопытный взгляд на Анну.

— Да отлично тут. Не знаю, что там у меня за плечами, но, судя по всему, ничего хорошего. Меня сюда на ступеньки подкинули. А здесь кайф, вот увидите. Лучше и сама бы не придумала.

— Но вы помните другой мир, наш мир? Здесь вообще что, Земля?

— Да откуда я знаю, тут не говорят. Мы еще не доросли до этой информации. Другой мир — это вы про Калугу, что ли? Ну да, помню я эту Калугу. А что там делала, понятия не имею.

— Но вы знаете, что сейчас две тысячи семнадцатый год?

— Правда, уже? Не, я последний раз, помнится, в две тысячи пятом себя сознавала. Мне тогда тридцать девять было, я тут со второй младшей начала. Там еще лучше. Здесь уже начинают грузить всякими знаниями потихоньку. А я бы там осталась… столько музыки, танцы, песни. Да и SPA тут похуже. И массажистка другая, я к той привыкла.

Женщина взяла отобранные нитки и, не прощаясь, отошла. Разговаривать ей не хотелось, ей хотелось вышивать. Так весь вечер и просидели каждый за своим занятием…

Анна еще некоторое время поворочалась в постели, прокручивая разные мысли, а потом вдруг что-то произошло, тихонечко зазвучала успокоительная музыка, к ее запястью словно приложили нечто теплое и приятное, запахло лавандой и мятой… И она сама не поняла, как заснула.

***

Подъем, видимо, впервые в ее жизни, был не по будильнику, и таким приятным… Снова зазвучала ласковая музыка, потом перешла в бодрящую, и Анна, сама от себя не ожидая, вскочила в радостном предвкушении праздника, и даже несколько раз попрыгала на сдувшейся мягкой люльке.

— Гимнастика, гимнастика, — раздался голос сверху, а на экране, засветившимся на стене, милое большеголовое существо уже показывало упражнения, которые Анна с удовольствием начала повторять, отметив про себя, как приятно это делать не при всех.

Тело на удивление хорошо слушалось, казалось легким и подвижным. Анна подошла к зеркалу и разулыбалась: давно она не видела свое лицо таким свежим и отдохнувшим, никаких синяков и мешков под глазами, бледности и привычной заспанности, и главное — никакой тоски в глазах перед началом нового дня.

Диспетчер в голове будто тоже расслабился, никаких сигналов не подавал, но Анна на всякий случай собралась и немножко напряглась: не может быть все так здорово, где-нибудь да найдутся подводные камни.

Тут к ней заглянула Юта.

— Завтракать где будешь, Анечка, здесь или в ресторане?

— Здесь.

Ей тут же принесли чудесный завтрак — она впервые в жизни с таким удовольствием ела сыр, мед, орехи и фрукты, все самое обыкновенное, но очень вкусное и красивое.

Потом дверь в ее комнату приоткрылась сама, ненавязчиво приглашая ее выйти. Анна не возражала и отправилась в общий зал. Солнце лило свой утренний свет во все окна. Ее одногруппники потихоньку собирались в зале, усаживаясь по кругу. Анна выбрала себе ярко-синее кресло-дельфин и плюхнулась в него, откинувшись. Но видимо, сейчас было время для бодрости, поэтому дельфинчик под ней подскочил, преобразовался в удобный стул и заставил ее сесть прямо, приняв рабочую позу.

Инга Петровна еще не сменилась, она подходила к каждому, раздавая индивидуальные планы занятий. Впрочем, запоминать ничего не требовалось: «Не волнуйся, Анечка, тебе все подскажут».

Анна заметила, как вчерашняя ее собеседница Юлия вздохнула, глядя в свое расписание — ей не хотелось заниматься вообще ничем, кроме вышивки.

— Ты умничка, деточка, привыкаешь потихоньку, да? — ворковала над Анной воспитательница. — Вот, смотри, это тесты психологические, ты отвечай пока, а потом Веточка за тобой придет, на процедуры отведет. Перед обедом на йогу, в бассейн, а вечером порисуем… Психолог сказал, ты интересуешься живописью. А мы попробуем порисовать сами, да? Может, из нас еще и художник получится.

— До сих пор не получился, — хмыкнула Анна.

В детстве она любила рисовать, но потом… когда рисовать-то?

— У тебя столько лет впереди, — засмеялась Инга Петровна. — Ты еще не только художником, может, и писателем станешь.

— Ну что вы… я финансист… кажется.

Инга Петровна тихонько рассмеялась, чтобы ее не обидеть.

— Ну хорошо, будем считать, что ты финансист… а вот когда выучишься, окончишь школу, поступишь в университет, сможешь стать настоящим финансистом. Но… психолог наш сказал, что это вообще не твое. Он говорит, ты настоящий гуманитарий, с хорошими перспективами.

— А, скажите, пожалуйста, работать тут можно? Есть у вас какие-нибудь вакансии?

— Ну и ну! — всплеснула руками воспитательница. — Работать она захотела, подумать только! Вакансии ей… Ну молодчина наш доктор, как знал! И строго тебе запретил.

— То есть… — напряглась Анна. — Работать можно, просто доктор мне запретил, да? Я разве болею?

— Ну а разве нет? Поправиться надо сначала. Потом можешь и поработать, если уж очень захочется, и доктор разрешит. Но…

Она в сомнениях глядела на Анну, словно заранее зная, что работать ей не разрешат никогда.

— Но я… я не могу без дела. Я привыкла, понимаете?

— Ох… — воспитательница вздохнула. — Привыкание, да… А доктор, наверное, не знал про привыкание, и будет он только завтра. Конечно, резко бросать нельзя… Ладно, давай так. Есть тут у нас одна комнатка… можно там немножко поиграть, думаю, полчасика в день… Там Миша начальником работает, а Ирочка секретарем. Поиграй там немножко, а я с доктором поговорю, может, он в маленьких дозах и разрешит.

— А меня примут?

— Конечно, примут. Миша обрадуется! Никто больше не хочет играть с ними в работу…

***

Неизвестно, с чем сравнивала «девочка Юлия», которую, кстати, как раз массажировали на соседнем столике, а Анна — она точно знала! — никогда в своей жизни не была в SPA. Так уж получилось — почему, она не помнила. Наверное, не было денег? Или времени… Поэтому все, что делали с ее телом, казалось ей изумительным. А может, и SPA тут совсем другое. Но от этих странных манипуляций как будто кровь у нее начала течь иначе, мозги стали работать яснее, каждая клеточка тела наполнялась жизнью и бодростью.

Занималась ею Веточка, и сейчас она подцепила к каждому пальцу Анны маленьких серебристых жучков. Жучки приятно вибрировали, а Вета наблюдала на экране, как обновляется кровь — Анна и сама могла это видеть, монитор отображал ее внутренние органы и системы в зависимости от того, чем интересовалась в данный момент медсестра.

Можно было просто ловить кайф, но в голову приходили все новые вопросы. Что, если поговорить с этой Ветой откровенно?

— В каком мы сейчас году, Вета? Какой у вас год?

Легкая улыбка в ответ.

— Анечка, ну что ты… Зачем ты спрашиваешь о том, чего все равно не поймешь? Тебе пока надо знать, что сейчас весна, март. Первый день весны, да? Сколько дней в марте?

— Тридцать… то есть тридцать один, — невольно ответила Анна и тут же взбунтовалась:

— Послушайте, ну не может быть, чтобы вы не видели. Я же не отсюда… тут все ваши подопечные — не такие как вы. Мы и выглядим иначе. Наши тела по сравнению с вашими… гораздо хуже ведь! Старее. Мы что, с другой планеты?

— Ну что ты придумаешь, деточка… Какие другие планеты. Головки у вас еще маленькие, это да, но вам же еще расти и расти. А тела — так понятное дело, когда болеешь…

— Да у нас срок жизни максимум девяносто, и то, если повезет.

— Ну разумеется… без ухода долго не проживешь. А теперь не волнуйся. Мы тебя обновим, проживешь тысячу лет!

— Это Россия? Земля?

— Анечка, детка, ты наслушалась всего, детские книжки, фильмы, да? Планеты и страны существуют только в…

— Вета, да скажи ты ей, что она в России и на Земле, — не выдержала массажистка из другого угла. — Ну потом вырастет, перестанет верить в такие вещи…

— Мы из другого мира?

— Нет никаких других миров, мир только один, все знают. Вы… — Вета замялась, словно подбирая понятное ребенку слово, — из другого состояния. Но вас же оттуда забрали, правда? И теперь приведут в порядок.

— Другого состояния? Вы это про тело? Но я жила… жила совсем в другом, параллельном мире…

— Аня, вот поступишь в первый класс, тогда поймешь. Нет никаких параллельных миров. Это лженаучно. Есть только мир творения, ты разве не знаешь, что мир творимый ежесекундный и истинный охватывает…

— Вета, Вета, — снова остановила ее массажистка, — откуда ей знать в средней группе? Не пудри ребенку мозги, потом ей в школе все объяснят.

— Ой, да, — опомнилась Вета. — Эта девочка такая сообразительная, что я и забыла, с кем говорю. Видишь, какие вопросы задает. Другие так живо не интересуются…

Тут в медкабинет заглянула Инга Петровна. Вид у нее был озабоченный. Она подошла и страдальчески склонилась над Анной.

— Извини, дорогая, я позвонила доктору, и доктор сказал, что в работу тебе играть нельзя… я ему сказала про привыкание, а он говорит — нет, ни в коем случае, а то еще больше подсядешь… Он очень ругался, что ты не во второй младшей. Велел водить тебя на танцы и в кружок артистического мастерства… Петь.

— У меня нет слуха, — только и нашлась, что ответить, Анна. — И голоса тоже нет.

***

Даже если бы Анне и разрешили работать, это вряд ли бы удалось втиснуть в ее насыщенное расписание. Другая воспитательница, Сайра Куприяновна, оказалась тоже приветливой, но куда более строгой. Она четко выполняла все указания доктора, который, казалось, поставил своей целью не только оздоровить Анну, но и сделать из нее типичную жену миллионера: только отдых, SPA, игры и развлечения. Ни малейшей заботы ей проявлять не давали, да и не о чем тут было заботиться. Прошел месяц, а конца и края этому блаженству не виделось, и Анна, хотя и не ожидала больше подвоха, остро чувствовала неудовлетворенность.

Тело ее действительно расслабилось, омолодилось, и даже не оздоровилось, а попросту возродилось заново. Но рассудок никак не мог принять такого расслабления. Анна не понимала, в чем цель ее существования здесь. Окруженная заботой, которую не привыкла принимать, и лишенная возможности самой за себя отвечать… Доктор, составляя свои программы для нее, похоже, бился над тем, чтобы она получала от этого удовольствие, и она, возможно, и получила бы, и расслабилась, и отпустила бы все на самотек, если бы не тот самый диспетчер в ее голове, который сообщал ей, что все это незаслуженно, что так нельзя, что здесь просто какая-то ошибка.

Из-за этого не складывалось и ее общение с окружающими. Здесь каждый нашел себе друзей по интересам, и Анна пыталась примкнуть то к одним — приятным интеллектуалам, то к другим — любителям поэзии серебряного века… Но все они были слишком увлечены, слишком довольны собой и своим образом жизни. Ну разве что ворчали, когда их отвлекали на обязательные занятия. Анну же что-то свербило, а однажды ночью ей приснился странный сон. Это был огромная буква «D». Дискриминант, вспомнила Анна. И такая ее охватила паника, что она проснулась от собственного тревожного вскрика. Сайра Куприяновна потом долго отчитывала Юту. Оказывается, та забыла что-то добавить в вечерний напиток Анны, от чего той и стали сниться кошмары.

Но Анна не была бы собой, если бы не научилась, как некогда на работе, заканчивать все быстрее назначенных сроков и изыскивать время. К примеру, она так настрополилась разгадывать обязательные тесты, что, закончив их раньше всех, могла посвятить себя чему-то еще, например, наблюдению и изучению.

В начале следующего месяца всем раздали новые зубные щетки. Произошло это довольно примечательным образом. Юта преподнесла каждому по две щетки на выбор. Анна удивленно их рассматривала — все здесь было таким новеньким и классным, а щетки, мягко говоря, выдали странные. Одна серая, явно бракованная, со слишком короткой щетиной, как такой чистить-то? Другая черная, с нормальной щетиной, но с отломанной ручкой.

Сидящая рядом Юлия тотчас схватила щетку с отломанным кончиком и, довольная верным выбором, отправилась было к себе, но Анна ее остановила.

— А что, нормальных щеток тут не дают?

— Ты что, не понимаешь? — пожала плечами Юлия, потом быстро обернулась и добавила шепотом:

— Это тест для нас, умеем ли мы самостоятельно выбирать. Мне девочка из подготовительной разболтала. Надо выбрать черную!

— Это-то ясно. Не ясно, почему надо выбирать только из этих. Почему нельзя получить нормальную целую щетку?

— До нормальной мы еще не доросли! Здесь тебе все сбалансировано дается, по возрасту, чтобы не навредить.

— С чего ты взяла? Откуда мне знать, что новая чем-то плоха, если ее даже не предлагают? Почему не спросить-то?

Юлия сделала демонстративный вдох, словно разговаривала с идиоткой, и отвернулась. Анна могла бы изобразить то же самое на больших основаниях, но не стала связываться. Она подошла к воспитательнице — сейчас это была ее любимая Инга.

— Инга Петровна, — очень вежливо сказала Анна. — Скажите, а других щеток нет? Мне бы хотелось нормальную.

Инга странно усмехнулась и позвала ее за собой. Завела в свой закуток, открыла дверцу шкафчика и достала оттуда десятка два разноцветных щеток. Достала и рассыпала их по столу.

— Выбирай, Анечка. Здесь разной степени жесткости, для десен, от кариеса, отбеливающие, в общем, смотри сама.

В подсобку заглянула Вета, увидела и осталась, наблюдая.

Анна порылась и выбрала себе ярко-красную.

— Ну, иди, деточка, — согласно кивнула Инга.

Но Анна не спешила уходить.

— А если так можно, почему остальные не знают? — спросила она.

— Не хотят знать, — вздохнув, ответила вместо воспитателя Вета. — Им так проще, когда решают за них. Но при этом у них иллюзия, что они умные и смогли выбрать правильно.

— Но я могу им сказать? Или это ваш тест разрушит? Понимаете, они должны знать. Некоторых просто подтолкнуть надо… объяснить… Так я скажу?

— Скажи, скажи, деточка, — грустно усмехнулась Инга. — Попробуй. Можешь даже взять эти щетки.

Анна обрадовано кивнула, схватила в охапку щетки и побежала в группу. Но, выходя, выронила несколько штук, приостановилась поднять и услышала разговор за дверью.

— Вот прямо беда, с начала года никто еще этот тест не прошел! — вздохнула Вета. — Эта девочка первая. Она и в средней группе скучает, я вижу.

— У нее другие проблемы, — строго сказала Инга Петровна. — И кому пришло в голову ей этот тест давать? У нее нет проблем с самостоятельностью или со свободой воли! Наоборот! Ох, надо было ей во вторую младшую… Доктор прав… она пропустила важную стадию. В средней мы уже учим жизненной позиции и активности, а этого у нее с избытком. Сопутствующее заболевание — гиперответственность.

— А основное? Что с ней вообще, Инга Петровна?

Тут Анна замерла, прислушиваясь, потому что Инга максимально понизила голос.

— Плохо с ней… не полагается она… доверия у нее нет… ни к кому… ни к окружающим, ни… ну ты поняла, да?

— Ни к кому?

Это слово Вета выделила особенно, прошептав страшным голосом. Остальное Анна слышала только отрывисто, потому что и Инга теперь тоже шептала.

— Она, видимо… всё сама… и ее не… вот и решила… что должна… всё… и может… контролирует… а главное… кто ж так… в свои руки!

— Не может быть… — раздался горестный шепот Веты.

— Доктор говорит, прогресса пока нет, — вздохнула воспитательница и добавила тихо, но уже нормальным голосом:

— Это врачебная тайна, никому не говори.

А Анна, подхватив, наконец, свои щетки, отправилась прочь.

***

Ни одной щетки у нее не взяли. Инга, должно быть, это предвидела.

— Ага, самая умная что ли? — буркнул Миша. — Им сколько лет, а сколько тебе?

— Теперь будешь сама отслеживать, когда сотрется, а так нам приносят регулярно по графику! — позлорадствовала Ирочка.

— У нас выверенное по жесткости и форме, а ты выбрала неизвестно что! — фыркнула Юлия. — И где гарантия, что эта лучше и не сломается? Почистишь, и тоже сотрется.

— Теперь тебя возьмут на карандаш, как диссидентку, — добавил баловник Александр Евдокимович.

Он немногий из всех здесь помнил свое отчество. И, воспользовавшись ее замешательством и занятыми руками (обычно он Анну побаивался), приобнял ее за талию.

— А ты дурак, — по-детсадовски ответила Анна. — Руки убрал!

Ее наблюдения показывали, что здесь ко всем, не только к ней, относятся излишне снисходительно. Вот этот Александр Евдокимович, похоже, и правда, впал в детство. Мелкий пакостник, пользуется безнаказанностью. То в общем туалете — такой тут тоже имелся, — подглядывает, то щиплется. Особенно он приглядел себе аппетитную попу девочки Юлии. Прямо проходу ей не дает. А та злится, но достойно ответить почему-то не может. Наверное, какой-то комплекс, связанный с ее прошлым. Самое противное, что «начальник» Миша, увидев, что это сходит другому с рук, тоже начал свою секретаршу Ирочку пощипывать. А еще постоянно командует — ладно, с Ирочкой они вроде играют, та не возражает, но он взял начальственный тон и с остальными. Правда, Анну не трогал — после того, как она резко его одернула.

Анна еще с настоящего детского садика испытывала отвращение к кляузам. Но почему эти высоколобые и большеголовые ничего не замечают и все пускают на самотек? Сперва она попробовала поговорить с девочками. Но особого результата не добилась. Ира заявила, что они играют в начальника, а начальнику можно все, тут уж ничего не поделать, зависимое положение. Правила, мол, такие.

— А почему вы по таким правилам играете? — спросила Анна. — Ну, был он начальником, а теперь поменяйтесь, иначе нечестно.

Ире эта мысль в голову не приходила.

— Ну не знаю… — протянула она. — А вдруг он тогда вообще играть откажется?

— Ну и не играйте тогда! — воскликнула Анна.

Но Ирочка только надулась и отошла от нее. С Юлией тоже закончилось провалом. В очередной раз, когда шаловливая рука Сашеньки подобралась к ней сзади, Анна оказалась рядом. Она со всей силой ударила наглеца по руке, потом взяла за шиворот и как следует тряханула — хотя дядечка был не из мелких.

— Еще раз тронешь кого, — прошипела она, — или я тебя увижу в женском туалете…

Анна подбирала угрозу.

— Я тебя в унитаз макну, понял?

К ее собственному удивлению, Сашенька поверил. Он расплакался, совсем как маленький. Подошла няня Юта, покачала головой и повела его смотреть кинокомедию.

Однако Юлия вместо благодарности рассердилась.

— Тебе завидно, что ли! — воскликнула она. — Чего ты лезешь? Просили тебя? Он же теперь другую себе найдет.

— Тебе же вроде не нравилось?.. — обалдела Анна.

— Ну конечно, приятного мало! Да и больно. Но лучше уж такое внимание от мужчины, чем никакого! — при этих словах она выразительно посмотрела на Анну.

Анна только покачала головой — сердце у нее колотилось от возмущения. Она схватила с полки альбом с шедеврами Орсе и какое-то время сидела, уставившись в одну точку, повторяя про себя гневно: «вот курицы, курицы!», пока к ней не подошла Сайра Куприяновна.

— Анечка, — строго, но негромко сказала она. — Пожалуйста, не вмешивайся в отношения других деток. Ты мешаешь нам работать.

— Вот как? — завелась Анна. — Мешать можно чему-то, а вы ничего не делаете! Что же вы молчите, почему не воспитываете?

— Потому, дорогая, что девочки и мальчики должны понять это сами — у каждого свои уроки. Иначе они не смогут перейти в следующую группу. А у тебя, я смотрю, появилось время, в которое ты не занята?

Она посмотрела на свой ручной монитор.

— Ага, мы это учтем, добавим тебе время в джакузи. И доктор, раз уж ты не во второй младшей, велел прикрепить к тебе нянечку. Один раз в сутки она будет кормить тебя с ложечки, и вы должны будете гулять с ней за ручку. И еще, кто тебе разрешил самой прийти сегодня на процедуры?

— Просто Вета не шла, я подумала, вдруг она забыла, ей ведь еще надо Юлю забрать на массаж, и…

— Запомни, деточка. За временем здесь следишь не ты, сиди и жди, когда за тобой придут. А лучше не жди, просто забудь. Тебя отведут куда надо и когда надо. А про других вообще не думай, ясно?

И, не обращая внимания на возмущенный взгляд Анны, Сайра удалилась.

Хотела бы Анна увидеться с этим доктором — он удивительным образом умудрялся все узнавать о ней, ни разу не осмотрев лично. Да и вообще она никогда его не видела в садике. Все свои указания доктор оставлял через других, может, следил за всеми через камеры наблюдения?

Тревожные сны ей больше не снились, но ей чего-то не доставало, она мучилась этим недостающим звеном, бессмысленностью и бесцельностью, как ей казалось, подобного времяпровождения.

Индивидуальные прогулки с нянечкой — очень старой по любым меркам женщиной девятьсот тринадцати лет, Анну, с одной стороны, радовали. Куда приятнее разговаривать с бабушкой Тасей, чем с этими курицами — Юлей и Ирочкой. Нянечка сразу призналась в необразованности и поэтому говорила с Анной попросту, не с заоблочной высоты, не чуралась разъяснять очевидное и нормальным языком уточняла, к примеру, для своей подопечной, чем метафизический взгляд на мир отличается от дуалистического, и почему абстрактная живопись требует определенного инструментария для интерпретации.

Но Анна совершенно не могла выносить, что бабушка Тася за ней ухаживает, как за маленькой. Она сама постоянно пыталась помочь нянечке преодолеть подъем или предлагала опереться на руку, а в ответ слушала умильное сюсюканье, какая она хорошая девочка. И ее снова тянули «за ручку» по нужному маршруту. Зато есть с ложечки Анна отказалась наотрез — пусть хоть привязывают! Это вызвало целое совещание воспитателей с неведомым доктором, но больше они не настаивали, и назначение отменили.

Территория вокруг садика казалась огромной, природа ничем не отличалась от подмосковной, красивая, уютная, зеленая территория. Вот только окружена высоким забором. Что там, за забором, оставалось только гадать — нянечка ее туда и близко не подпускала. Анна бы рискнула как-нибудь посмотреть, попробовать выйти… В этом коконе заботы она ощущала себя как в тюрьме. Нет, не так. В тюрьме плохо, здесь превосходно. Оздоровление, конечно, это чудесно — где бы еще и когда она этим занялась, но все остальное начинало ее раздражать. А еще это ощущение самозванки… словно вместо нее здесь должна была оказаться другая, заслуживающая подобного обращения, а не она. Ей все это не полагается. Она должна выполнять некую функцию, а вместо этого…

Гуляя с бабушкой Тасей, Анна пыталась вспомнить если не ближайшее прошлое, то хотя бы детство. Почему эти чувства для нее такие новые? Наверняка у нее были или есть любящие родители, и бабушка с дедушкой тоже были. Но почему ее сердце отзывается на эти умильные взгляды, восторги и ласку, как на совсем новый опыт?

Анна все чаще ловила на себе расстроенные взгляды воспитателей. Видимо, с ней шло что-то не так. Однажды во время дневного сна ей все-таки удалось задремать — обычно она просто лежала с закрытыми глазами и о чем-нибудь думала. И ей даже начало что-то сниться. Или не сниться. Этакая полуявь, полуреальность. Над ней порхали две яркие бабочки — синяя и зеленая. Бабочки негромко беседовали между собой, и Анна, любуясь ими, невольно прислушалась. Говорили, похоже, о ней. Анна не видела, чтобы у бабочек имелись лица, глаза или рты, они просто порхали над ней, но она почему-то четко распознавала каждую интонацию. Где-то она уже слышала эти голоса…

— Ну-с, — низким мужским голосом сказала синяя бабочка. — Придется констатировать, что лечение впрок не пошло. Никаких изменений к лучшему.

— Но ведь и хуже не стало, — мягко возразила зеленая.

— Да бросьте, милая моя, это совершенно запущенный случай.

— А я говорила…

— Что вы говорили?

— Надо лечить обоих, вот что! — вырвалось у зеленой, и та, наверное, покраснела, если зеленые бабочки умеют краснеть.

— Ну-тес, ну-тес… — синяя бабочка, очевидно, пристально вглядывалась в зеленую, а та, потупившись, отворачивалась. — Уж не предприняли вы чего-либо без моего ведома, дорогуша?

— А хоть бы и так! — голос зеленой звучал и виновато, и вызывающе одновременно.

— Ну так показывайте, голубушка, что вы там натворили…

— Ну и покажу! — буркнула та.

— В каком жанре хотя бы работали?

— В реализме, конечно, в каком же еще с ним можно… Вот что я…

— Но не здесь же, — перебила синяя басом. — Вы же видите, пациентка не спит.

«Я как раз сплю», — хотела сказать Анна. Ей почему-то казалось очень важным, чтобы бабочки остались. Увидеть то, что одна покажет другой. Но бабочки подлетели к ее лицу, сделали круг над головой и исчезли. А она впервые за все ее пребывание здесь действительно заснула днем — глубоко и спокойно.

***

Игорь протер глаза, резко сел, как это бывает, когда проснешься от неожиданной и полной тишины, и немного удивился, обнаружив себя на даче. Вот приснится же — ему казалось, что сегодня он дома, задремал на диванчике после работы. А оказывается, он поехал в Любимцево, в свою семейную вотчину, теплый деревенский дом…

За окном давно сгустилась чернота, но комнату наполнял мягкий зеленый свет. Его, к изумлению Игоря, источала сидящая в изножье его кровати задумчивая девочка лет пяти. Тоже зеленая — лицо, руки, брови…

Игорь зажмурился, открыл глаза снова и попробовал проморгаться — девочка не исчезла, только повернула к нему грустное личико. Игорь иногда в охотку смотрел ужастики, некоторые — про девочек-привидений, — были особенно жуткими. Но сейчас он вовсе не испугался, его только встревожило печальное выражение ее лица. Видимо, сон продолжался, и Игорь приготовился смотреть дальше.

— Лежите, лежите, — мелодично произнесла девочка. Голос у нее оказался как у взрослой женщины.

Игорь, однако, не лег, но сел поудобнее, привалив подушку к стене. Девочка отвернулась от него и некоторое время копалась в мобильном телефоне. Игорь отметил, что телефон у нее той же марки, что и его собственный. А потом подумал, что это, вероятно, и есть его телефон. Игорь хотел потребовать, чтобы она положила чужую вещь, но тут девочка задумчиво произнесла, глядя в экран:

— Семь входящих звонков от жены… и ни одного исходящего… Как же так?

Она пристально посмотрела на Игоря.

— А, ну это… я звук отключил. Я же поспать решил. И чего названивать-то? Я ж как приехал, сразу ей написал. Там есть смс — можете проверить.

Почему он обращается к ребенку на «вы» и вообще перед ней отчитывается, он не знал.

— Значит, она знает, что я дома, — счел нужным добавить он и даже слегка возмутился:

— Как чувствовал, что все равно станет звонить… вот и выключил звук.

— Она знает, что вы дома… — покивала девочка, а взгляд у нее стал не слишком добрым, — а вы… вы, позвольте спросить, вы знаете, дома ли она?

Игорь растерялся.

— Ну а где же ей быть-то?

— Вы так привыкли, что она о вас беспокоится. Вас это раздражает, — она не спрашивала, а констатировала. — Ну что же. Мы вам помогли. Больше она вас раздражать не будет.

— Это еще почему? Исправится, что ли? — попробовал усмехнуться Игорь, но вышло как-то криво.

— Нет. Она не подлежит исправлению. Ее проверили, наладить не смогли и утилизовали.

— То есть как?!

Игорь по-настоящему испугался и вскочил с кровати, но девочка продолжала спокойно сидеть, глядя на него немигающими зелеными глазами.

— О ней плохо заботились здесь. Скажем так, о ней вообще никто не заботился.

— Неправда, неправда! Я помогаю всегда… убираться в квартире и…

— Похвально, — сухо произнесла зеленая. — Вы помогаете. Убираться в собственной квартире. Физическая помощь важна, несомненно.

— Другие… другие и этого не делают. А я… Не только убираться! — возмутился Игорь. — Вы знаете, сколько я делаю? Да я… я делаю для нее все, все что она просит!

Он тут же понял, как это звучит, и поправился:

— Все, что должен!

— Не волнуйтесь, мы знаем, — невозмутимо ответила девочка. — Но вы не делаете для нее главного.

— Чего же?

— Того, чего не должны.

И зеленая указала ему на телефон, пустой раздел исходящих.

— Я… я вот встречал ее позавчера… с работы! И постоянно…

— Уже лучше, — равнодушно сказала зеленая. — Ну, я пошла.

— Стой! Стой, я не понял, что… что с Аней? Она… она что?

Зеленая только кивнула, впрочем, без малейшего сочувствия. Да нет, это сон, во сне так бывает. Игорь постарался проснуться — пока не получалось.

— Я… я исправлюсь, пожалуйста! Скажите, что надо сделать? Позвонить? Я сто раз позвоню! Умоляю… я не хочу! Я…

Зеленая словно помялась немного.

— Есть один вариант… но…

— Я прошу вас! — Игорь бросился в ноги к зеленой.

— Но я не знаю, может быть лучше… Короче, смотрите… Исправить эту линию мы уже не можем. С вами двумя она все равно придет к этой точке, так уж сложилось, и кто виноват, это уже дело не мое, а других инстанций. Но если вы хотите оставить Анну жить дальше… любой ценой…

— Любой! — прошептал Игорь.

— Ну… хорошо. Мы можем разделить ваши линии, изменить их так, что в этой точке времени вы окажетесь порознь. То есть вы проживете свою жизнь без нее. А она будет жива. Где-то в другой точке времени и пространства. Вы согласны? Подумайте… может быть, лучше не перечеркивать то, что было между вами… пусть в прошлом… но зато это было, а?

Игорь уставился на зеленую дикими глазами.

— С другой стороны, — повела плечом девочка, — может, вам, и впрямь, без нее будет лучше. Вы же — признайтесь — думали о том, сколько разных вариантов даже и не попробовали… Не каждому дается такой шанс. У вас будет другая жена, почему бы и нет? Та, которая больше подходит вам, отвечает вашим требованиям.

— И какая она будет?

— О, уже интересуетесь! — усмехнулась зеленая. — Увидите. Но в ней точно не будет того, что вас так раздражает в Анне.

— А… она?

— А это уже не ваше дело. Вы не будете помнить вашего прошлого, у вас обоих будет новое прошлое.

— Но она будет жива, да?

— Да. И проживет долгую жизнь. Устраивает?

— А дети? Я люблю своих детей… они… они будут?

— Ну… они будут, — как-то скользко ответила та.

— Те же? Они будут те же?

— Да-да, — быстро проговорила зеленая и чуть слышно добавила:

— Ну, почти.

Выбор был не велик. Игорь не привык долго думать о чувствах, вспоминать о романтических моментах и пережевывать страдания. И он действительно очень устал с Анной — не жизнь, а клубок ее ядовитых нервов. Тем более, если другого выхода нет…

Он медленно кивнул. Зеленая указала ему на диван. Игорь подошел и послушно лег, приложив щеку к подушке.

«Это все ради Анны, ради нее», — успел подумать он, прежде чем отрубиться.

***

Игорь снова очнулся, но что-то было не так. Он по-прежнему лежал на диване в Любимцеве, только за окном начиналось утро. Однако морок как будто его не оставил. Он отлично помнил зеленую девочку и все, что она ему говорила. Но если это все — реальность, то почему тогда он продолжает считать себя мужем Анны?

И тут в его голове — именно в голове! — раздался голос. Если бы не суть сказанного, Игорь бы решил, что сходит с ума — голоса в голове слышал его двоюродный дедушка, и его увезли на скорой в психушку.

«Простите, Игорь, произошел небольшой сбой, — слегка виновато произнесла невидимая сейчас зеленая, но это точно был ее голос. — Все, как мы и договаривались, вот только с памятью не получилось. Вам придется привыкать к новой жизни, ну… так бывает. Видимо, какие-то глубинные нестираемые… Ничего, все наладится. Даже, наверное, к лучшему, вы сможете сравнить и убедиться, как вам повезло — кому еще дается такой шанс, на вторую попытку, верно?»

Игорь резко вскочил и огляделся, не узнавая комнату. Ну да, это тот самый дом. Только мебель в нем не старенькая, свезенная на дачу — как называла деревенский дом Анна, а вполне себе нормальная, современная. Скромный ремонтик, вполне себе уютно. Телевизор новый, такой у них с Анной дома стоит… Примерно так и живут все в этом поселке, это только он, «москвич», как шутливо звали его соседи, женившись, оставил все здесь по-старому. О, а вот стульчики дедовы — сохранились, надо же!

Но тут ему стало не до интерьера. На террасе раздались шаги, и он тут же плюхнулся обратно в кровать, прикрыв глаза, но подглядывая, как в детстве, сквозь щелочку. В комнату вошла женщина, видимо, его предполагаемая жена.

— Игорь, ты просил разбудить тебя в девять, — спокойным, мягким голосом произнесла она.

Надо же, и никакого тревожно-требовательного: «Вставай, девять часов, ты сам просил! Я что, одна должна…» Игорь продолжал вглядываться в женщину, постепенно узнавая. Ну да, он ее знает… Это же Тонечка! Только раньше она была, мягко говоря, гораздо стройнее, ну и, конечно, моложе. А сейчас ей, видимо, как и ему, глубоко за сорок…

Тонечка бросила взгляд на спящего Игоря, отдернула шторы, открыла шкаф, достала старые тренировочные и майку, сменила на них халатик. Игорь с интересом следил за ее переодеванием. Анна, вообще-то, ее ровесница, но и сейчас еще стройная. Стоп. Не надо сравнений. В конце концов, могло быть и хуже, все-таки Тонечка милая, она нравилась ему тогда… он ее очень хотел… Да и сейчас… ничего так, можно попробовать женщину пополнее. И грудь у нее больше в два раза, чем у Ани. Игорь никогда не изменял жене, а тут — надо же… все легально. А характер у Тоньки, если остался прежним, уж точно получше.

Тонечка жила с родителями в хорошем доме на другом конце поселка. Игорь познакомились с ней в электричке, вместе ездили в Москву на работу. Сходили пару раз в кино, а однажды чуть не переспали, он затащил ее к себе в гости (бабушка тогда уже умерла, и Игорь жил один), но Тонечка в последний момент не решилась, «я не такая, нет, нет», и убежала. Он тогда, помнится, даже задумался, не жениться ли на ней, и внешне приятная, и с принципами, и так же, как и он, любит деревенскую жизнь больше, чем городскую.

Анна, помнится, наотрез отказалась жить в Любимцеве, как же, она же не может без театров и выставок! Можно подумать, она туда ходит — вечно нет времени… Так, снова стоп. Возвращаемся к Тонечке. Почему же они тогда так и не… А, ну да, конечно. Он в институте давно заглядывался на Аньку, но не замечал взаимности. А тут их вместе позвали в гости, и… Стоп три раза.

Значит, эта зеленое привидение подобрало ему самый подходящий вариант… Вот только что делать, если он не помнит свое нынешнее «прошлое»? (Ну и бред — такое только Аньке понять!) Надо потихоньку расспросить Антонину, как они вообще живут. Так, получается, и живут прямо здесь? А почему? Не, конечно, на воздухе и все, как он любит, но вроде у него была комната в Москве, наследство от другой бабушки, а у Тонечки родители не из бедных. Могли бы устроиться и получше.

Игорь встал, оделся (его привычные треники валялись на стуле), обнаружил в кармане пачку сигарет (так он до сих пор курит, и никто не зудит?), вышел на кухню, с интересом разглядел интерьер — ну ничего так, жить можно. Ремонт, конечно, давно пора обновить, как ему недавно пришлось в их с Анькой квартире. Она же как привяжется с ножом к горлу, так… стоп пятый раз.

Тут пришла Тоня с ведром огурцов и миской, полной куриных яиц. Игорь довольно крякнул: значит, держат своих кур! Улыбнулась ему и принялась готовить его любимую яичницу с помидорами (дома-то ее обычно готовил Игорь, у Аньки ведь только мозги, а вот яичницу пожарить вкусно не может).

Надо начинать вопросы. Сначала главное.

— Тонь… а где Димка-то?

— Как где? — удивилась, не поворачиваясь, Тоня. — В Москве, конечно же.

Ага, значит, сын по-прежнему в Москве и женат.

— А ты Вике звонила? — забросил еще одну удочку Игорь.

— Я — ей?!

Тоня от возмущения даже уронила нож.

— Ну да… — опешил он. — Как она себя чувствует, интересно?

— Понятия не имею, — неожиданно отрезала «жена» — оказывается, и в Тонькином сладком голосе бывают нотки металла. — Я о ней слышать ничего не хочу. Женился, мать не спросил… А теперь без нее приезжать не желает…

Интересно, чем Тонечке не угодила Вика? Ну ладно, это потом.

— А Машка где?

Тонечка изумленно обернулась:

— Кто?

— Как кто? Маша… — растерялся Игорь. — Дочка…

— Чья?

У Игоря похолодело на сердце. Машки нет… они не родили Машку?

— Да это я так… — забормотал он. — Это подружка там Димкина бывшая… А скажи, мы с тобой… мы с тобой почему второго-то не завели? Ты же… ты же вроде хотела… наверное.

Тонечка подошла к столу, испуганно вглядываясь в мужа.

— Ну, ты же сказал, что не надо нам второго… Да и правильно, где бы мы тут с двумя помещались? А чего ты вдруг?..

Игорь решил подумать про Машку позже… Иначе у него сердце не выдержит. И голова лопнет. Кстати, это идея.

— Слушай, Тонь… ты не пугайся, я вчера треснулся башкой на работе… И как будто не все помню, прикинь?

— Да? — глазенки у нее стали еще более испуганными. — И что делать? Ой… что делать-то?

Вот таращится, Анька бы уже давно подняла шухер, и тут стояло три машины скорой помощи, усмехнулся Игорь.

— Не, ничего… ты мне только ответь, я и сам вспомню. У меня же комната была в коммуналке… Она сейчас где?

— Да там же, где и была… — Тонечка продолжала испуганно смотреть на него, но послушно отвечала:

— Мы же ее продать хотели. Родители мои завещали дом брату. А мне деньги выделили. Мы хотели сложить твою комнату с деньгами и купить себе двушку, а потом…

— Что потом? — напрягся Игорь.

— Ну… комнату надо было приватизировать. А тебе некогда было. А потом мы тут с ребенком… там не жили, соседи подкупили кого-то и под себя эту комнату записали. Надо было в суд подавать… но тут Димочка заболел краснухой. Ну и…

Как? И она так спокойно об этом рассказывает? Да Анька убила б его… что там убила… она бы просто не допустила! Игорь вдруг вспомнил, как бесился, когда Аня нависала над ним со списком документов для приватизации комнаты и заставляла носиться по инстанциям. И как потом они с ней съезжались, и сколько было мучительных хождений и дел…

Ну, в конце концов, может, и фиг с ней, с комнатой этой.

— А деньги что? — вспомнил он.

— Так ведь мы их вложили в какой-то банк, который твой Петька рекомендовал.

— В какой банк?

— Не знаю, ты не говорил. А, помню, там должны были в два раза больше отдать. Ну и… Но мы там до сих пор среди первых очередников на получение, когда владельца поймают!

Так. Значит, этот дом — все, что у них есть. А кто виноват? Неважно. Ну да, никто не командовал, не орал, а значит, Игорь все решал сам. Вот и нарешал. А зато… Зато! Жена у него, похоже, настоящее сокровище. Другая бы всю плешь проела, покою не дала за такое. А эта — счастлива и довольна. Она ведь счастлива?

— Но нам ведь с тобой хорошо, правда, Тонь? — он просительно заглянул в ее светло-голубые глаза. — По-любому ведь, да?

Тонечка улыбнулась, и в глазах у нее стояла такая же добрая улыбка. Меньше одной мысли в глазах — непривычно, однако. Зато человек нормальный. И личико такое гладенькое… как все-таки характер на внешности отражается…

— Ну конечно, — ласково пропела Тоня. — Не в квартирах счастье, вот Петька твой так вообще в тюрьму сел! Жена ему передачки таскает. А ты тут, со мной, сына вырастили…

Она наклонилась и ласково поцеловала его в лоб, при этом ее мягкая грудь уперлась ему в плечо. Игорь решился и похлопал ее слегка по заднице. Тонька сильнее прильнула к нему — может, прямо сейчас и попробовать?

Но тут зазвонил мобильник. Тонечка нехотя отодвинулась и подала Игорю трубку, предварительно, заметил он, глянув на номер (Анька никогда так не делала, презирала жен, которые следят за мобильником мужа).

— Настя звонит твоя! — пропела Тоня, хотя радости в ее голосе не было.

— Настя?

— Однокурсница твоя, на встречу тебя зовет в воскресенье, ты вчера говорил.

А, ну точно, Настя Залесская. У них же каждый год встречи выпускников.

— А ты как думаешь, идти мне? У нас какие дела в воскресенье?

— Завтра? — удивилась Тоня. — Не знаю… Какие скажешь. Если уедешь, я в парниках подвяжу, да?

Вот это номер. Он тут что, сам дела придумывает? Зато она даже не надувает губки, что ее не берут на встречу. Пока — плюс на плюсе.

Игорь взял трубку, и только когда услышал писклявый голос Залесской, сообразил, что это значит. Институт — Настя — лучшая подружка Насти… Анька! Она вообще существует? И если существует, то где?

— Привет, — дрожащим голосом произнес он.

— Так что, Игорек, записываем тебя? — пропищала Настя.

Игорь встал и вышел на террасу, понизив голос. Потом помедлил и спустился в сад, отметив, что крапива отсутствует, а цветник благоухает. Красота. Его мечта — огород, сад, да к тому же, похоже, без его в том участия. Ну, кроме руководящего. Отлично.

Но сейчас его волновало иное.

— Слушай, Насть, — быстро проговорил он. — Скажи, а кто будет?

— Ну кто… Все и будут, Илюхин, Тавридзе, Свечникова, Гордеев…

— Гордеев? Витька?

— Ну да, и Витька, и Анька его.

— Кто?

— Анька Белозерцева. Ой, только не говори, что не помнишь, уж вы-то с Анькой чуть было не…

— Чуть? А почему чуть? — Игорь уже сам не знал, что лепит, ему нужно было срочно понять. — Насть, скажи, ты не помнишь, а что там у нас с ней… почему мы… Она что — она что, за Витьку вышла?

Волна гнева поднялась в нем: его Анька и этот… хлыщ в очках, с постоянно высокоумным видом. Так презрительно на него, Игоря, глядел! А на Аньку… на Аньку вечно смотрел взглядом побитой собаки.

— Игорек, ты меня пугаешь. У тебя что, амнезия? Это все помнят, а ты не помнишь. Вы же с ней поругались. Из-за чего, понятия не имею. Ха-ха, — Настя засмеялась (оказывается, смех тоже бывает писклявым, не только голос). — Только ты сел рядом со Свечниковой, да еще приобнял ее эдак, Анька взбесилась и послала тебя. А потом ты попробовал как ни в чем ни бывало, а она… Ты же прощения нормально просить не стал. Она сама мне говорила, что если бы ты подошел, как человек… но ты…

И как эти бабы все про всех помнят? Удивительно. Подождите, это же бред. Ничего такого в помине не было. Не ругались они. И не трогал он Свечникову — по крайней мере при Аньке точно.

— И потом она вышла за Гордеева?

— Ну да. А ты тоже женился и не расстроился вроде. Так что — записываю тебя? А то ты так ни разу на встречу и не пришел. Может, из-за нее, а? — хитренько протянула Настя.

— Записывай, — решительно проговорил он.

— Ага. Адресок пришлю.

И Настя положила трубку. Игорь некоторое время стоял, не в силах вернуться в дом. Наверное, ехать ему туда нельзя. Судя по всему, он все эти годы так и не решался появиться среди одноклассников. Но… Он должен убедиться, что Анька в порядке. Что этот гад не обижает ее. Он только удостоверится, и все.

Тут ему в голову пришла странная мысль. Он быстро набрал Настю снова.

— Насть, прости, а ты не знаешь, у Аньки с Гордеевым дети есть?

— Конечно. Я недавно в гостях у них была. Дочка, Машенька. Школьница еще, поздний долгожданный ребенок. Хорошенькая, на Аньку похожа. А что?

***

Переспать с Тонечкой он так и не смог. Ну не смог. Хотя она и легла ему под бочок, вся такая мягонькая и теплая. Но он сказал, что ему жарко и отодвинулся. В следующий раз… когда немного привыкнет. Все-таки Тонька пока чужая. Вот идиотская привычка — нельзя изменять жене! Кто бы поверил…

А сама она, извините, сейчас лежит, небось, в объятьях этого интеллигентика, а он на нее смотрит преданным взглядом. Влюблен был по уши. Обещал на руках носить. Интересно, носит? Носит, небось. Эта зеленая так и сказала — всем будет лучше. Только ему почему-то не лучше. То есть лучше, однозначно, во всех отношениях. А хреново так, что хочется сдохнуть.

А ведь никто за весь день ни разу ничего от него не потребовал, не сослался на нервы, не психанул. Танечка убиралась, готовила, бегала в магазин — все сама. Правда, ни разу не сказала ничего содержательного. Со скуки сдохнешь, когда тебе даже не возражают. К тому же, он не привык командовать, а Тоня явно ждала его указаний.

Ну ничего. Ничего. Это как в детской сказке — дудочка и кувшинчик. Если бы не Машенька, которую забрал у него Гордеев, плюсов тут куда больше. Видимо, с Тонькой он сможет стать настоящим мужиком. Хозяином положения. Вот и работа у него… блин, мужская. С помощью разных хитростей и уловок ему удалось выяснить, что трудится он мастером на автобазе. Вот с какого перепуга так получилось, «вспомнить» не удалось. Тесть вроде устроил. Правда, сказала Тоня, желая сделать ему приятное, уж такой он талантище, что все ему несут компьютеры ремонтировать — даже начальник автобазы, — такая хорошая подработка!

Ну конечно, если вспомнить, как Анька сначала отправила его на курсы программистов после института («и зачем снова учиться?» — возмущался он), а потом составляла ему резюме и рассылала повсюду… только адреса выдавала. Но, может, он тоже рассылал? Просто где тут, в Любимцеве, работу другую найти? Эх, ну ладно. Теперь, когда у него в голове остались все его навыки, работу он поменяет, делов-то. И теперь надо искать в Москве, уж конечно.

На другой день он, собираясь на встречу, оделся поприличнее. По счастью, костюмчик у него оказался, как всегда, на высоте — Игорь любил хорошо одеваться. Значит, не стыдно показаться на глаза бывшей. То есть не бывшей. В общем, не важно. Жаль, что Игорь, кажется, носил теперь гораздо больший размер, не взирая на то же курение — надо бы Аньке сказать. Главное, мол, что жилы никто не тянет и кормят отлично.

В ресторан он пришел раньше других. Давно он так не нервничал, разве что на собственной свадьбе. На той, что в прошлой жизни. На той, что с Тонькой-то — вряд ли. Начали подтягиваться одноклассники. Бегала, согласовывая что-то с администратором, Настя. Она уж точно не изменилась — такая же шустрая и деловая. Подходили, пожимали руку мужики — почти все с пивными животиками и лысые, на их фоне он сам не так уж и дурно смотрелся. Некоторые однокурсницы тоже… не помолодели, но в основном женская часть выглядела отлично — их поколение старается держать марку. А хихикали совсем как девчонки, радуясь, что видят, наконец, Игоря, их «плейбоя», как сказала одна. Надо же, а он и не знал, что пользовался популярностью.

А когда пришла Анька, все, как один, уставились на него — посмотреть на реакцию. «Сюрприз», — запищала Настя, указывая на Игоря. Но ему было уже по фиг.

Анна выглядела хорошо. Фигура такая же, а лицо даже лучше… Может, Витька оплачивает ей какой дорогущий фитнес? Ни кругов под глазами, ни привычной глубокой морщины на переносице. И глаза… Глаза вроде те же, Анькины, быстрые, меняющие выражение сто раз за минуту, отражающие какие-то ее мысли, в которые Игорь и не пытался никогда проникнуть — себе дороже. Но что-то в них было другое… то ли появилось, то ли ушло. Куда из них делась этакая напряженная точка, постоянное беспокойство? Зато и взгляд теперь без искры, не такой лукавый и бойкий. Его Анька никогда не смотрела на него так снисходительно-пресно, как она смотрит на Витьку.

А сам-то Гордеев — настоящий франт. Светится от счастья, с гордостью ведет свою — да какую к чертям, свою? — его, Игоря, жену! А как глянул на него сейчас — прямо победительно. Козел. Неужели ей это нравится? Она же всегда говорила, что не выносит всей этой пены… не верит в красивые слова… а верит только в настоящее, в то, что глубоко внутри… И как же… и как же…

Он знал, что это неприлично, но не мог оторвать от нее полный упрека взгляд. Анна тем временем подошла поздороваться с каждым, а когда дошла очередь до него, мило улыбнулась (притворяется, притворяется!) и сказала приветливо:

— Рада тебя видеть, Игорь! Наконец-то ты добрался до старых друзей.

И поцеловала его в щечку, едва коснувшись. Но в глазах — он видел, он точно видел, — появилась та самая точка, тревожная и искательная. Так она смотрела только на него. Вот и краешек губ у нее чуть-чуть дернулся, нарушая приклеенную улыбку. А ее запах — такой родной, Анькин запах, тут же свел его с ума.

Игорь никогда не поверил бы, что на такое способен.

— Это неправда! — заорал он. — Это сон! Это зеленая натворила! Это моя жена! Моя, не его! Какого же хрена! Гады, гады вы все!

Все изумленно уставились на него. А Игорь одной рукой смахнул со стола салатницу, с размаха разбил бокал, а затем, в желании полного разрушения, перевернул стол на банкетные платьица одноклассниц. Все визжали, только Анька стояла молча и пристально на него смотрела. Не в силах выдержать ее взгляд, пошатываясь, он закрыл лицо руками.

А потом все вокруг почернело, и он с радостью погрузился в полное забытье. Но прежде успел подумать, что лучше уж умереть, чем вернуться к Тонечке.

***

Когда он в очередной раз открыл глаза, с горечью констатируя, что все еще жив, декорации переменились. Во-первых, это было уже не Любимцево, а их с Анькой квартира. Но в ней стояла такая же полная тишина. Вечер, сумерки. А в ногах снова сидела зеленая девочка.

Ужас накатил на него. Что же он натворил… он отказался от предложенного варианта! И вот теперь он снова дома. А Аня… значит, Аня умерла…

Он попытался спросить, но у него не доставало сил услышать ответ. Тем более что рядом с зеленой девочкой откуда ни возьмись появился синий мальчик. Присел рядом, словно диван Игоря — это место свидания, и положил свою пухлую ручку на ручку зеленой. И заговорил тоже очевидно взрослым мужским голосом.

— Ну-ну, неплохо, неплохо… но надолго ли…

— Не знаю, — польщенная, пожала плечами зеленая. — Но шанс есть.

— А вы хитренькая, — баском засмеялся мальчик. — Что же вы не сказали ему про все семь тысяч двести девяносто три варианта? В одном из них он, кажется, не женился вообще, и стал главой собственной фирмы и хозяином дома на Адриатике.

— А в другой бы спился и жил с бомжихой, — парировала девочка, вздернув носик. — Я выбрала средний, наиболее близкий к реальному. И вообще, это же терапия, а не магазин. Что ему дали, то пусть и кушает. Вы тоже, помнится, не спрашивали у пациентки, хочет ли она лечиться.

Синий усмехнулся, и они некоторое время сидели молча.

— Скажите, доктор… — задумчиво произнесла девочка. — Ну терапия-то терапией… а вообще… есть ведь в их жизнях эти… как их — константы, что ли? Ну то есть что они не выберут, а некоторые пункты все равно не минуешь. Вот эти двое — они ведь друг для друга такие константы?

— Ну, милая, теории тут расходятся. Некоторые ученые придерживаются взгляда, что в каждой из семи тысяч линий свои константы — выбираешь направление, и константы меняются. Вот как дерево с ветками — пойдешь по одной, других не узнаешь. Но мне кажется, это сравнение слишком плоское.

— То есть как это, «кажется»? Вы разве не знаете достоверно? Я думала, что уж кто-кто, а вы…

— Не знаю, голубушка… — доктор понизил голос и пожаловался тихонько:

— Нам этого не говорят. Вот и лечи, как можешь… Возвращаясь к показу вашему — нет в нем чистоты эксперимента, душенька. Вы ж специально ему память оставили. А коли бы он не помнил — так может, и хорошо бы и счастливо жил с этой Тонечкой, верно?

— Вы опять, доктор, про ваши эксперименты. А я про лечение. Разумеется, мне нужно было, чтоб он сравнил.

— Но вы рисковали. А вдруг сравнение оказалось бы не в пользу вашей пациентки?

Зеленая с удивлением уставилась на синего:

— Конечно, не в пользу! Ему Тонечка годится по всем параметрам, они просто как два пазла соединяются. Полное соответствие его ожиданиям.

— Тогда зачем же вы?.. — вытаращился на нее тот.

— Но как иначе он мог понять, ради чего все это терпит?.. Он должен был вспомнить, почему выбрал Анну!

— И почему же?

— Доктор… Вы меня изумляете, — покачала головой зеленая.

«Мальчик» не ответил, и некоторое время они сидели молча. Игорь тоже молчал.

Наконец, оба вспомнили про него.

— Ладно, — сказала зеленая Игорю. — Ты нас прости. Сейчас вот все будет взаправду, но ты тоже… короче, держи. Мы тебе память стирать не будем. Но ты никому не расскажешь. Это тебе сын оставил. Вот это — в ее сумочке было. А это тебе от нас.

И она протянула Игорю три бумажки. На одной из них он прочел почерком сына: «Первая городская, отделение неврологии, палата четырнадцать». Вторым был листок с подчерком Анны и названием «Мои дела на январь». А на третьем — тоже ее рукой — список врачей.

***

«Свет зеленый говорит: «Проходите, путь открыт!» — нараспев произнес тихий голос.

Анна очнулась и сразу поняла, что в больнице. Она сосредоточилась, пытаясь припомнить, как сюда попала. Кажется, она вышла с работы… собиралась к врачу, да. А потом помнит, лишь как светофор ослепил ей глаза, голова закружилась, и… все.

Сейчас у нее, кажется, даже ничего не болело. Разве что чуть-чуть голова.

— Доктор, доктор! — услышала она Димкин голос. — Она проснулась.

Анна повернула голову и увидела всех четверых — Игоря, Димку с Викой и перепуганную Машу. В палату тут же вошла молоденькая врач.

— Ну и отлично, — сказала она. — Не надо так кричать. Все будет в порядке.

— И что со мной? — деловито поинтересовалась Анна, правда, ощутив, что голос ее некрепок.

— Пока, слава Богу, ничего особенного. Переутомление, низкое давление, хроническая усталость. Вы потеряли сознание, вас привезла скорая.

Ага, значит, дня три продержат, сообразила Анна. Сейчас вечер. Где же ее список? Никаких особенных дел она еще не упустила, с паспортом у Игоря еще есть три дня, а вот…

— Маша, завтра контрольная! — всколыхнулась она.

— Мама! Угомонись! — грубо ответила дочь, вдруг разревелась и кинулась прочь из палаты.

— Что это с ней? — Анна постаралась приподняться, чтобы убедиться, что Машка не выскочила на улицу. — Игорь, верни ее, она простудится!

— Мам, она так испугалась, когда ты… Какая, на фиг, контрольная? — нахмурился Дима.

 

— Нашла повод не заниматься, — буркнула, не сдаваясь Анна.

А потом виновато посмотрела на Вику.

— Вы из-за меня на курсы не пошли, да?

— Пошли, пошли, — мягко сказал сын.

— Как же ты вспомнил?

— Да вижу, ты не звонишь, а должна бы уже. Думаю, а чего ты должна была звонить? А, курсы. Ну и пошел.

Они с Викой тихонечко рассмеялись, и Анна невольно тоже.

И только Игорь странно молчал, стоя возле окна, и нервно перебирал в руках какие-то бумажки.

— Что там у тебя, Игорь? Дай мне, — потребовала Анна.

— Нет, — твердо сказал Игорь. — Это теперь мое.

2019

___

* здесь и далее стихи С.Михалкова