Артур Кангин | Вспомнить всё

1.

Подрядилась я как-то в сиделки к Агафье Тихоновне.

Дело происходит у Черного моря, в Новороссийске.

Бабушка не то что бы чокнулась, у нее тяжелейшая форма деменции, торможение сознания. Ночью встает с постели и начинает наводить порядки. Например, туфли, облепленные осенней грязью, ставит в сервант, рядом с хрустальной посудой. Окурки из пепельницы пересыпает в фужер для шампанского, а фужер воздвигает в книжном шкафу возле сумасшедших сочинений Ф.М. Достоевского.

Словом, шалит бабулька.

Мне к этому не привыкать. Видела я за свою тридцатилетнюю жизнь клиентов еще чуднее. За полторы тысячи рублей в сутки многое можно стерпеть. Плюс кормежка тоже от хозяев. Живу сытно, хотя, конечно, не о такой доле я мечтала.

Об этом чуть позже.

Агафья Тихоновна — человек не бедный. Сын ее был вице-президентом Новороссийского пароходства. Потом создал свою фирму. Гонял танкеры от Венесуэлы до Нагасаки. Затем, понятно, случилась обыкновенная история. Контору отжали бравые ребятки из карательных органов. У сына скоротечный рак мозга. Он оказался на кладбище на Солнечной, есть такое горное местечко в Новоросе, в городе-герое и городе-труженике.

У старушенции деменция после смерти чада пошла в галоп. Вот дочка бабули, Аглая Петровна, переводчица с технического английского языка, меня и наняла.

Я нервно курю на лоджии. Выходит она на пассажирский причал, каботажку, там стоит боевой корабль-музей «Михаил Кутузов». Серый, грозный, страшный. Курю и мозгую о своей серой и жутковатой доле. Есть ли надежда?

2.

— Какая-то вы, Наташа, сегодня заторможенная… — хмурится белобрысая, худенькая Аглая Петровна. — Прямо детский садик «Тормозок». Какие-то проблемы? Жених-то есть?

— Жених мне не нужен.

— Жених нужен всем. Я вот, в свой сороковник, устала жить бобылихой. Сигареткой не угостишь? Сто лет не курила.

— Аглая Петровна, — морщусь я от язвящего дыма, — а вы не думали через суд вернуть отжатую фирму.

— У фээсбэшников? Шутишь? Эти опричники хреновы над законом.

— Или написать письмо нашему президенту РФ. Он же летает с дикими аистами. Пусть поможет. Спустится на грешную землю.

— Какая же ты, Натали, наивная. Извини, что на «ты». Я же на 10 лет тебя старше.

— Да ради бога! Мне даже приятно. Так вот… Вернемся к нашим баранам. Вы говорили, что сосед ваш по лестничной клетке отставной генерал ФСБ.

— Именно так. Федор Федорович Шпонька. По виду — еврей. Хотя… кто его знает.

— Фамилия прямо из Гоголя. Да это ничего. Обратитесь к нему. Пусть грамотно проконсультирует по поводу возврата фирмы.

— Лапа дорогая! Да он же, подлец, все имущество и отцапал. Стервятник, гиена, падальщик.

— Быть того не может!

— Ты будто с Луны свалилась. Мы живем среди хищников и трупоедов.

Уходим с лоджии. И видим такую картину. Агафья Тихоновна использованную подтирочную бумагу рвет на клочки и, не без торжественности, как сеятель зерна с лубочной картины, разбрасывает по паркету зала.

3.

Ненавижу свой город. В нем, кроме моря, ничего-то и нет.

Пустыня!

Пока старушенция после сытного обеда прикорнула, я пошла искупнуться. Погода этой осенью замечательная. Солнце! Воздух 24 градуса, вода 19.

Плыву медитативным брасом, наслаждаюсь взбадривающей прохладой. Стараюсь не замечать циклопические трубы цементных заводов на другом берегу бухты.

Вдруг — что такое?!

Ладонь ударяется обо что-то плотное, скользкое.

Мертвый дельфин с зажмуренными глазами. Махонький. С голубоватой, как из пластмассы, кожей.

Я в ужасе. В шоке.

Смерть окружила меня. Кольцо!

Идиотка Агафья Тихоновна, стоящая одной ногой в могиле. Почивший дельфин. Людей не люблю, дельфинов же страсть уважаю. IQ у них о-го-го! Морские аристократы.

Плетусь на свою скорбную службу. Невольно смотрю на провинциальных пенсионеров, кои растениями застыли на лавках. Будто в коматозе. Глазом не моргнут. Скульптуры мадам Тюссо.

Это же, блин, иероглиф нашего города. Сонная одурь. Коматоз. Воск.

Вернулась на рабочее место, а там подарочек — Федор Федорович Шпонька, отставной генерал ФСБ, горделиво фланирует по залу в оранжевом хитоне.

— Наташа? Очень приятно! — целует мне руку, щекоча казацкими усами. — А я ведь, друзья мои, подался к кришнаитам. День и ночь пою «Харе Кришна». Жгу ароматические свечи. Бью в звучный бубен.

— Зачем это вам, стервятнику и гиене карательных органов? — зло щурится Аглая Петровна.

— Вы правы. Много грехов! Про гиен и стервятников вы метко заметили. Мне очень стыдно… Фирму вот вашу зачем-то отжал. Оно мне нужно? У меня же с баблом нормалек. Всё моя алчность. А ведь в гробу окошек нет… Вот я и запел «Харе Кришна». Не то, блин, запоешь.

4.

Федор Федорович стал нашим частым гостем. Несмотря на предгробовые 70 лет, он решил приударить за Аглаей Петровной. Та сначала изумилась, потом захохотала.

— Федорович, вы чего? Фирму отжали. Брата ухайдокали. Мать превратили в зомби. А теперь хотите оказаться со мной в похотливой постели. Совсем ошалели?!

— Ошалел от любви! — смачно послюнив пальцы, ухажер расправил усы. — Выходите за меня. После венчания, так и быть, верну фирму. Кстати, в моих руках она удвоила свою капитализацию. Рентабельность под облака. Да разве у меня такая одна фирма? Их тьмы и тьмы…

— Молодой человек! — кричит Агафья Тихоновна. — Как вас зовут?

— Федор Федорович. А вас, милая леди?

Старушенция подбоченивается. На щеках ее играет клубничный румянец. Чеканит:

— Меня зовут — Иван Иваныч. Мне 99 лет.

— Господи, помилуй! — всплескивает генерал руками. — Как все запущено. М-да… Если, Аглая Петровна, согласитесь за меня выйти, отсыплю вашей матушке таблеток из секретной лаборатории КГБ. Сейчас такие не выпускают. Просрали, суки, Россию.

— Что за таблетки? — облизываю я губы. Живчик-генерал вызывает у меня острый интерес. Он и кришнаит, и матерый седой разбойник. Да и богат, верно.

— От деменции, — охотно объясняет Федор Федорович. — Думаете, почему я таким бодрячком-стоячком? Каждое утро после кружки зеленого чая выпиваю одну таблетку. Вспомнить всё! Был такой фильм с Арнольдом Шварцем. А эрекция какая?! Будто у пятнадцатилетнего школьника.

— Так и занимались бы онанизмом! — озорно покатывается Аглая Петровна. — Забавный вы, Федор Федорович. Хотя это не отменяет вашу природу гиены и хищника. Дайте одну таблетку на пробу. А над вашим амурным предложением я подумаю.

5.

Федор Федорович принес таблетку. Оная не произвела на Агафью Тихоновну никакого действия. Точнее, кое-какое действие все же произвела. Старуха стала в окно кидать целлофановые кульки и по-собачьи выть: «У-у-у-у!»

Мне, сиделке Наташе, хоть самой вой с тоски.

— Дерьмо ваши таблетки! – констатирует Аглая Петровна.

— А посмотрите на меня. Ведь малосольным огурцом? — несколько смущается генерал.

— В пупырышках? — кривится Аглая Петровна.

— Других у вас нет? — вдруг вполне осознанно спрашивает старуха, грозно шевелит щеточками бровей.

— Увы… — старый служака чуть не рыдает.

Присмотрелась к вояке. А ведь в него можно влюбиться. Сердце, похоже, у него нежное, сострадательное. Высокий, поджарый, ни капли жира. Как римский патриций. Хотя не мне судить. Ни одного римского патриция я живьем не видала.

— Может быть, у таблеток эффект плацебо? — замечаю я, надо же и мне выдать какой-то коммент.

— Чушь! — мрачнеет Федор Федорович. — Мне их отсыпали на Лубянке, в августе 1991 года.

— Время ГКЧП? — подмигивает Аглая Петровна. — Ненадолго же взошла звезда этого незадачливого госкомитета.

— Ошибаетесь, сударыня! — смеется генерал. — Незадачливый ГКЧП вот уже 20 лет рулит Россией. И вы ему с блеяньем покорны, что кудрявые барашки.

Как же противны политические разговоры! У меня ведь мифологическое мышление. Обожаю сказки Андерсена, например. Особенно его гениальную Золушку. Где моя, спрашивается, фея с хрустальными башмачками? Где сексапильный принц во дворце?

Вместо этого задрипанный Новорос с дохлым дельфином и мертвыми трубами цемзаводов. Город, в коем молодежь щеголяет в спортивных костюмах с белыми лампасами. Даже мамочки катят коляски с лялями, вертя задницей в трениках. Город спортсменов, мать его… Ненавижу!

6.

Как-то Федор Федорович пригласил меня к себе. На лестничной площадке у нас всего две двери, наша и генеральская.

— Пойдемте, миленькая! — улыбается генерал. — У меня богатейшая библиотека по кришнаитскому движению.

— Оно мне нужно?

— Душевно переродитесь. Зуб даю! Я ведь раньше был гиеной и хищником. Теперь же, что сизокрылый голубь. Во мне теперь есть даже что-то ангельское. И спина чешется. Может быть, растут крылья? Шучу!

Ой, я и не знала, что квартира Федора Федоровича столь огромна. Анфилада комнат уходила куда-то в туманную даль. Комнат двадцать, не меньше. Хотя снаружи наш дом не производит грандиозного впечатления. Внешность обманчива.

Что больше всего запомнилось в это квартирище?

Золотые обрезы полного собрания сочинений Сталина. Деревянная статуя танцующего Шивы, выполненная в полный рост. Стойкое амбре пряных индийских благовоний.

Я выбрала из внушительной библиотеки книжечку карманного формата, сказания о благостном и вечно молодом Кришне.

— Нравится у меня? — генерал нежно погладил мою руку. Я ее отдернула. Кисти мои усеяны конопушками. Я этого дико стесняюсь.

— Ничего так… Просторно. Много воздуха.

— Какая-то у вас тревога в глазах. Вы будто нахохленная птица.

— Не стервятник? — вымученно улыбаюсь я.

— Ну что вы! Голубица!

Генерал обнял меня и страстно поцеловал в губы. Деду 70 лет. Надо бы оттолкнуть. Взвыть белугой. Но, видимо, по природе своей я геронтофилка. Или у меня давно не было мужиков. У меня их не было лет уже восемь. Это из моих-то тридцати.

Словом, я сорвалась со всех катушек.

А когда после бурной любви старик ушел полоскаться в ванную комнату, я своровала у него дюжину таблеток из хрустального бокала на прикроватном столике.

Конечно, можно было бы и попросить. Но своровать как-то слаще. К тому же, дед эти таблетки мог зажать. Сам старушенции выдал плацебо, типа аскорбинки, а этими секретными таблетками КГБ вернул себе, подлец, вторую молодость. Мужской отросток у него выкован теперь из чистой стали.

7.

А ведь генеральские таблетки на старушку подействовали. Сознание ее избавилось от пелены липкого тумана. Вдруг попросила купить прессу с кроссвордами. Особо настаивала на когда-то любимой газете «Крот». В этом издании загадки позаковыристей, с кондачка не возьмешь.

Целлофановые кульки Агафья Тихоновна больше в окно не швыряет, по-собачьи не воет, по ночам не занимается постмодернистской перестановкой вещей.

Ура, бабушка пошла на поправку!

— Если так дальше пойдет, — смущенно почесывала свой нос Аглая Петровна, — придется, голубушка, от твоих услуг отказаться. Какое же спасибо, что ты эти таблетки стырила! Низкий тебе поклон.

— Делов-то…

Я тоже выпила одну ворованную таблетку. Ничего! Только появилась одна проблема. Сутки не могла сходить по большому. Пришлось пить слабительное.

Разгадав кроссворды, бабка теперь смотрит телевизор. Приходит как-то Аглаша со своей переводческой работы, спрашивает:

— Мама, как спала? Что с аппетитом? Какой стул?

Старушенция зорко отсматривает экономические новости по Первому каналу, отвечает впроброс:

— Отзынь!

— Мама, ты чего?

— Сейчас будут передавать свежие котировки нефти. А ты со своими бабьими глупостями.

Вообще же мозг, казалось недавно убитый, вдруг стал изощрен, он подмечает комичное.

Прорвало у нас в ванной трубу. Федор Федорович, закатав рукава, вызвался помочь. Пока еще дождешься водопроводчика ЖЭКа.

Помог.

Отставной разведчик, а Федор Федорович себя позиционирует именно как разведчика КГБ, ушел.

Старуха же качает головой:

— Нет, он не разведчик.

— Почему? — спрашивает дочь.

— Разведчики следов не оставляют.

Я так и покатилась со смеху.

На полу ванной после сантехнической катастрофы была лужа. Генерал оставил на паркете мокрые следы.

8.

Так как же развивались мои отношения с генералом?

Весьма и весьма.

Он мне даже предложил руку и сердце. Аглая его отшила, вот он и ко мне подкатил. Я же пока в раздумьях. Все-таки разница в 40 лет настораживает.

Мы лежим в постели. Федор Федорович упоенно целует мою грудь, усеянную конопушками. Спрашивает с томлением в голосе:

— Как тебе, цыпленок, учение Кришны? Прониклась им или пока еще нет?

— «Харе Кришна, Кришна Рама» пока не пою. Хотя индийская сказка мне люба.

— Это не сказка, а быль! — вскакивает с постели моложавый старик. Все его голое тело в сивой шерсти. Эдакий получеловек, полуобезьяна.

— Чего ты волнуешься? — накрываю я свою конопатую грудь простыней. Как же мне избавиться от этих треклятых конопушек? Или они по жизни мой крест?

Федор Федорович скрещивает руки:

— Ната, а ты брала с прикроватного столика мои таблетки?

— Не брала! — вру я и от безнадеги краснею.

— Вижу — брала. Старого чекиста не проведешь. У тебя что, проблемы с пищеварением? Это же албанское средство от старческой диареи.

— Мама дорогая! Вот почему мне пришлось пить слабительное!

— Смешная ты… А воровать — не хорошо. Хотя у нас вся страна тырит. Включая, альфа-самца. Так что ты, Ната, в тренде.

— Прости меня, Федя.

— Бог простит. Точнее, Кришна. А какое же действие ты ждала от таблеток?

— Я думала они омолаживающие.

— Дурочка! Те я храню в своем сейфе. Он с восьмизначным шифром.

— А где, миленок, твой сейф? — голубкой воркую я.

— Не скажу! Хотя… хотя тебе можно. В центральном зале. За масляным полотном «Три медведя».

— Дашь мне одну?

— Может быть… У меня уже и так мало осталось. Судя по нашим сексуальным баталиям, таблеток требуется много. Но одну, так и быть, дам.

9.

Самое любопытное в этой правдивой истории, что бабка Агафья Тихоновна, наблюдая генерала в оранжевом хитоне, прониклась светлым духом учения Кришны. Стала мечтать о своих похоронах весьма оригинально.

— Аглаюшка, слушай, вот какую картину я вижу. Гости входят, а я лежу в гробу, вся в белом.

— Мама, ты похороны путаешь со свадьбой.

— Ха! Почитай Кришну. Смерти нет. Есть только череда перерождений. Уверена, я попаду на райскую планету.

— Тогда лежи в гробу не в белом, а в оранжевом.

— Что в оранжевом?

— Именно этот цвет синхронен с учением Кришны.

— Можно и в оранжевом, — вздыхает бабулька. — Хотя белый цвет, согласись, мне больше к лицу.

От перевозбуждения и радости старушка стала немного сдавать. Как-то кричит на кухню дочке:

— Помоги! Плиз! Млекопитающее, дающее молоко. Первая буква «к».

Аглая, спотыкаясь, бежит к матери.

— Мама, это же «корова»!

— Что корова?

— Млекопитающее, дающее молоко.

— Я так и знала… Просила же купить газету «Крот», там кроссворды позаковыристей. А эта корова сделал из меня идиотку.

Оставлю на какое-то время старуху, с переменным успехом побеждающую деменцию таблетками от диареи.

Вернусь к себе.

Таблетку мне Федор Федорович все-таки дал. Не пришлось взламывать восьмизначный код его сейфа. Сам принес на тарелочке с голубой каемочкой, как говаривал тов. Бендер.

Я выпила. Действия никакого. Наверное, так и должно быть. Пока еще маятник физиологического организма даст размашку.

Потом меня стало клонить в сон. Как-то проспала у себя дома, на ул. Малоземельная, целые сутки, тупо пропустила службу.

А когда проснулась, схватила ручку и блокнот, стала писать нечто художественное. Прямо по Пушкину, Болдинская осень. Рука потянулась к перу, перо к бумаге.

10.

Я вспомнила всё!

Точнее, не всё, а то, что в еще детстве мечтала стать писательницей. Не в духе собачницы Дарьи Донцовой, конечно, а в духе Солженицына.

Принялась писать роман «Железная пята ФСБ». Главным героем коего стал, понятно, Федор Федорович. Не он сам, а послужил прообразом. Эдакий 70-летний злодей, впрочем, не лишенный сценического обаяния.

Показала роман своему возлюбленному. Тот страшно обиделся. Щеки его стали сизыми, нос, как у Буратино, заострился.

— Не ждал, Ната, я от тебя такой подлянки, — сказал, глядя в пол. — Верно в народе говорят, не накормив, врага не наживешь.

— Прости, родной!

— Бог простит… Кришна, то есть. К тому же, в деталях ты дико напутала. Совсем не знаешь ты нашего, карательных органов, бэкграунда.

— Научи, дружок!

— Копать самому себе яму?! Хотя… если ты возьмешь меня в соавторы.

— Легко!

— Действие перенесем из Москвы в Вашингтон. Разоблачим ЦРУ. Я же, Федор Федорович, стану Джо Блэком.

— Как-то оно не того…

— Что не того? Иначе ты этот опус опубликовать нигде не сможешь. А так еще отхватишь премию ФСБ, за разоблачение проклятых пиндосов.

Я резко скрещиваю и развожу ноги.

— Звучит заманчиво.

Федор Федорович обнимает меня, рука его бежит по флейте моего позвоночника.

— Какая же ты красотка! Выходи, краля, за меня замуж.

— А разница в возрасте в 40 лет? — я холодею.

— Плевать! После приема чудо-таблеток биологические часы мои пошли в другую сторону.

11.

И он был прав. Молодел на глазах. Эрекция перманентная, как пионер «всегда готов».

Наше язвящее разоблачение ЦРУ напечатало издательство «Эксмо». И… книга не вызвала ровно никакого резонанса. Видимо, русаки уже обожрались помоями о США.

Генерал призадумался. Потом обнял меня, поцеловал в шею и говорит:

— Давай, ласточка, вернем наш роман к первоисточнику.

— К разоблачению ФСБ? Ты с ума сошел!

— Ша! Только пусть главный герой будет не Федор Федорович, а Федот Федотыч.

— Да ради бога! И где же мы этот опус напечатаем?

— Есть каналы… Амстердам, например, там есть оппозиционное издательство «Русский пингвин». Гонорар будет, конечно, нулевой, но резонанс, к бабке не ходи, нешуточный.

За какой-то месяц мы вернули роман к естеству. После вынужденной паузы даже возникли новые смачные детали, лихие повороты сюжета. Появились глубина и сочность.

Все к лучшему!

Книгу «Под пятой ФСБ» в городе на дамбах напечатали под псевдонимами Лёлик и Болек, причем смешным тиражом, всего тысяча штук. Однако ее сразу заметили. К нам обратились переводчики ФРГ, Израиля, Сирии и Мозамбика.

— Милый, а тебя не разжалуют и не лишат генеральской пенсии? — нежно целую я Федора Федоровича, он, голубок, после таблеток помолодел лет до пятидесяти.

— Кто догадается, что я — Лёлик? Тем более, ты думаешь, нашу контору кто-то любит? Включая самих фээсбэшников?

— Тогда ничего… Я только. Федя, не догоняю, почему ты с каждым днем молодеешь, а я решительно нет.

— Куда тебе, стрекоза, молодеть? В твой-то тридцатник?

12.

Гонорары, вопреки пророчествам Федора Федоровича, из-за рубежа поступили серьезные. Еще бы! Сам маэстро Стивен Спилберг выкупил у нас права на книгу, хочет создать двухсерийный фильм. Россия после свежих шпионских скандалов снова в тренде.

Словом, деньги у нас появились. Сиделкой я теперь не работаю. Тем более, Агафья Тихоновна мирно умерла во сне, с газетой «Крот» на груди.

Аглая Петровна горевала очень, но потом утешилась. Федор Федорович благородно вернул ей когда-то отжатую фирму… Денег у нас Федюньчиком и так до чёрта, зачем же обирать своего ближнего? Что мы, не кришнаиты?

Со свадьбой мы пока откладываем. Честно скажу, меня настораживает бурный процесс омоложения генерала. Он выглядит уже почти моим ровесником. А что будет дальше?

Попросила его больше не принимать дьявольские таблетки, оставшиеся же отдать мне. У меня на висках подло блеснул седой волос.

Федя захохотал во все горло:

— А таблеток уж нет! Аллес! Капут… Молодею же я как-то по инерции.

Присмотрелась я к Феде. А ведь он дурак дураком. Нет, не о таком мужчине я мечтала. Разве он принц из сказки о «Золушке». Опричник карательных органов. Мужлан! Волосатая полуобезьяна… Отставная гиена

Я полюбила одиночество. Сама хожу к морю. Любуюсь яхтами, иногда они с алыми парусами. Скачущими дельфинами. А какие бирюзовые волны! Куприн сказал, что море пахнет арбузом. Наверное…

Как-то на скамейке набережной я увидела Аглаю Петровну. Она жадно курила «Беломор».

Я подсела к ней со своим «Филип Моррисом».

— Рада тебя, Ната, видеть! — Аглая одернула полосатую юбку.

— А я как рада! А вы покрасились в рыжий цвет. Вам идет. Избавились от провинциальной белобрысости.

— Может быть… Ты знаешь, мне иногда кажется, что всё это происходит не со мной. Будто я вижу затянувший постмодернистский сон. И никак не могу пробудиться.

— Знакомое чувство… — я обняла Аглаю и поцеловала ее в щеку, как родную.

Аглаша засмеялась:

— Милая, я не лесбиянка.

— Я тоже.

— Но, согласись, мужчины такие скоты. А так хочется чистоты и нежности.

— Еще те скоты! Особенно из карательных органов. Он ведь, генерал, опять стал стареть. Да как бурно! Биологический маятник качнулся в верную сторону. Разит от него теперь библейским козлом. Даже кришнаитские смолистые благовония его не спасают.

— Как мне, Наташенька, нравится твой голос! Но всё же, всё же… Давай просто посидим молча. Обними меня крепче.

Книга «Часовая любви», 2020

Артур Кангин