Александр Бунин | Из книги «Сакэ и Ванцетти» (2020)

БУРИ ВЕСТНИК

Любопытно, порой, перечитывать вирши, что листал только в детстве, когда всему верил на слово и назначенных партией классиков действительно считал классиками. После прохождения срочной службы в рядах доблестного Минобраза многое меняется и давно знакомые строки вызывают принципиально новые ощущения.

Возьмём, к примеру, страшное стихотворение про плохую погоду, полное сокрытых тайн, покрытых мраком. Ситуация там, надо признать, и впрямь никуда. И ни в Красную Армию. Аномалия. Не лучшее время для построения планов на будущее. «Ветер воет…гром грохочет…». А большая тяжёлая птица, не склонная к соблюдению этических норм и правил поведения в общественных местах, постоянно орёт, топча воздух и призывая природу разгуляться ещё шибче. Какая неумеренность в буйных поступках. Правда, живность помельче более сдержанна и просто стонет, особо не шаля децибелами. Зато стонут они все, возымев стадное чувство: и чайки стонут, и гагары стонут, волны и те, порой, подстанывают за компанию, опрометчиво споря с ветром.

А тучи всё это принудительно слышат, временами впадая в депрессию. И «силу гнева» слышат, и «пламя страсти» слышат и «уверенность в победе». А вот уверенности в завтрашнем дне они не слышат, что скверно и вызывает искреннее недоумение у слушателей курсов исторического материализма.

Организатором сего катаклизма является, судя по всему, неуравновешенный, рычащий, смеющийся и рыдающий без нужды буревестник, который, не имея пристрастия к порядку, постоянно менжуется и от избытка свободного времени колобродит туда-сюда над седой (пожилой) равниной моря: «…то крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам…» (не стой под стрелой!). А его уже упомянутые уродливые несвоевременные звуки придают всему происходящему дополнительную отвратительность. Море ревёт, прям, гневно и аж прилично вспенилось от чувств, вступив в идеологическое противоречие с водяной рекомендацией прекрасной Фаины Георгиевны («Меньше пены!», Подкидыш, Мосфильм, 1939).

И хотя автор сего ураганного эпоса скрытен, опытный познаватель книг для чтения, конечно, понимает, что ключевой фигурой стихотворного повествования является пингвин, которому из вредности навесили унизительное ударение на первом слоге. Именно скромный и незаметный пингвин, лишённый природной возможности бреющего всех полёта, истинный герой баталии, а не тревожная птица с проблемами в организме и неадекватным поведением, вызывающим оторопь.

Пингвин представлен глупым. Возможно, это и так. Но лишь при условии, что птичка прячет в утёсах своё собственное тело. Но мы-то понимаем, что забавный с виду гладенький херувимчик скрывает улики и ныкает вдали от караванных путей абсолютно посторонний неживой труп мёртвого тела неустановленного (пока) лица.

Правда, прячет как-то робко. То есть, не быстро. Но это объяснимо. Во-первых, всем любителям поэзии хорошо известно, что прятать жирное тело значительно сложнее, чем тело худощавое. Во-вторых, мы не знаем, какое количество заказов подобного рода выполнил этот пингвин. Нельзя исключить, что в утёсах был первый. С почином! Впоследствии он набойчится и алгоритм несложных криминальных процедур станет для него привычным и лёгким, как песенки девичьей комплексной бригады «Асе оф басе».

Тогда и поведение безумного от беспощадной любви к хаосу буревестника предстаёт в несколько ином свете: возможно, он работал вторым номером на полставки, визгами своими отвлекая неширокую морскую общественность от совершаемого в утёсах злодеяния.

Но как попал этот добродушный представитель пингвиновых (а вдруг это самочка?) в этакую климатическую зону, охваченную глобальным потеплением по Цельсию? Ведь ареал его обитания скуден и даже не широк, склонен к южным широтам, где стонущих вокруг предметов не столь изобильно. Да и других пингвинов поблизости вряд ли сыщешь. Значит, откуда-то приехал. Специально. Пресечь торопливые зачатки новой жизни. Значит, может выполнять задания в любых условиях, хоть в тропиках, хоть в прокуренной стратосфере, хоть среди торосов и айсбергов бразильской сельвы. Путь неблизкий. Значит, заказчики не поскупились на командировочные и дорожные расходы в ресторане пломбированного вагона. Значит, профессионал высокого уровня из соответствующего профсоюза.

Можно даже предположить, что создатели образов пингвинов-спецназовцев в мультфильме «Мадагаскар» черпали вдохновение именно в этом произведении именно этого автора, назвавшего как-то сгоряча джаз «музыкой для толстых». Уж не имелся ли здесь в виду наш упитанный герой, о музыкальных пристрастиях которого нам мало что известно? Вполне может быть.

А, в общем, всё сходится. Тайный смысл стал явным. Спасибо автору. Благодаря ему возникли новые мечтанья и сожаленья, обнажилась всуе вся глубина его мысли, умение смотреть в будущее эзоповым языком казистых строф семимильными шагами.

А погода? А что погода? Она разной бывает. Время вить пулемётные гнёзда. Патронаж и патронташ.

Кстати, со старухой Изергиль тоже не всё просто. Та ещё была штучка.

ОЧЕРЕДЬ

Затухающая функция похода в банк по сути своей не столько рутинная, сколько эстетически познавательная, призванная отвлечь послушный кругозор клиента от криминальных новостей культурной жизни столицы. Тем более, что искомый банк, по заверениям очередных его создателей, начал банковать ещё лет за двадцать до отмены в России крепостного права, а когда измученным непосильной свободой колхозникам начали выдавать паспорта и зарплаты, он находился в апогее своей преступной творческой деятельности.

Периметр жилища финансового учреждения полностью соответствует конфигурации пятикомнатной квартиры старой постройки. В ванной комнате расположились банкоматы. Здесь шумно и гамно, как в зале игровых автоматов в сладостный миг джек-пота. Люди воюют с последними достижениями в области отечественной банкоиндустрии.

В бывшем отхожем месте дама с равнодушными фиолетовыми веками фарцует иностранной валютой по людоедскому курсу, не опасаясь гнева Международного валютного фонда и Общества защиты беззащитных мажоритариев. Из кабинета доносится тишина, располагая к возвышенному. Здесь в ходу настоящие деньги.

В просторной прихожей, невзирая на обилие граждан, грустный юноша не без успеха борется с шаткими стременами стремянки, совершенствуя квадратно-гнездовой потолок с целью уравнения неподатливых плоскостей с капризными лампочками. На пальце его сияет свежее обручальное кольцо, резко контрастирующее с багровыми сопками на лицевой (не изнаночной) стороне задорного, не пожилого ещё анфаса. Видать, новообретённая прекрасная ½ крепко задолжала по супружеской части, демонтируя и без того хлипкую ячейку высокоорганизованного разнополого общества. Не следует выдавать ничем не обеспеченных кредитов людям с плохой кредитной историей.

Начинающие, но уже свирепые юные банкиры в узеньких штанишках хищно гарцуют по ландшафту действительности и склоняют архаичную публику к подключению ненужных платных услуг, открыто похищая чужие мобильные телефоны с корыстной целью. Это их первые подлости в жизни. Ассистируют им стройные миловидные девушки с грубыми ефрейторскими голосами, пугающие ветеранов труда словами из жизни яйцекладущих и фрагментами белья представительского класса.

«Мамка» заведения легитимной походкой лавирует меж сограждан, хореографично сверкая нежным расточительным восьмым деном. Бродит бесцельно, но озабоченно, с неизменной папочкой, как участковый, симулируя в дороге биологическую эволюцию человека прямоходящего. В руках у неё ключ от сейфа для хранения военных тайн, а в глазах бушует общественное мнение и единство интересов с руководством. Коммунистическая фея. Разгадка природы. Такие обычно пишут стихи в тетрадочку. Иногда даже в рифму. Её ментальность отвергает любые противоречия. Устаёт во время профессии.

Скользя паровозным взором вглубь обстановки, она скучает. Скучает по временам крохотного полукруглого оконца на уровне гульфика простого рабочего человека, когда всё было ровно и пролетарий без булыжника знал своё место. Когда она улыбалась не каждый год, а только в год окончания пятилетки. А теперь ей грустно от нерастраченного пыла руководителя, она снисходительно кривит чувственные губы потомственной приёмщицы стеклотары в стремлении жарко исполнять службу на задворках исполнительной власти, мысленно кивая в незатейливое прошлое.

Полуинтеллигентные операционистки с не совсем очевидными фамилиями на груди посильно излучают заинтересованность и экологически чистые улыбки. Их места в террариуме пронумерованы бодрыми арабскими цифрами. Количество расстегнутых пуговиц на уютных форменных блузках и уровень ручейковости изначально слабоприветливого голоса строго варьируются в соответствии с предполагаемым статусом мужчины на противоположном стуле.

Женское население посетителей на бывалых канапе можно условно классифицировать по трём основным категориям: вдовы бывших советских начальников, удачно завалившихся когда-то за кремлёвский плетень, в тяжёлых шубах из каракуля и норковых шапках из почившей в бозе «Берёзки» на Ферсмана, громкоговорящие темноволосые дамы в тёплых цветастых платках и не успевшие впитать столичную элегантность сельские бабушки в блёклых пуховичках немарких расцветок, крепких рейтузах и крупновязанных «менингитках» из лохматой шерсти кустарного производства. Они задумчиво юзят по полу негнущимися сапогами из натуральной искусственной кожи. На лицах покорность и труднообъяснимая доброта к людям. Их призвание – маячить в окошке с фикусом, находя прекрасное в обыденном, а не броски в условиях неочевидности в сторону банков и других злачных мест общего пользования.

Испытывая лёгкое статистическое уныние, ожидатели посекундно сверяют цифры на своих бумажках с теми знаками, что светятся на жизнерадостном табло. Некоторые просто сидят здесь подолгу, без дела. Им нравится как строгий женский голос с верхотуры объявляет выигрышные номера. Так выглядит борьба с одиночеством.

Молодые восточные мамы переправляют средства на далёкую Родину. Их небольшие детки – начинающие геополитические москвичи – громко негодуют всуе, не стесняясь яркого света и городского антуража.

Деды, полные энергии заблуждений, по большей части, угрюмы в невозможности, как прежде, достойно содержать семью. Они, безответственно разглядывая девушек, охотно переговариваются сведениями об актёрах и ролях текущего политического момента. Из религии коммунизма они легко шагнули в религию раскрашенных деревянных дощечек с лицами неизвестных персонажей. Им всё равно. Они – надёжный электорат. Они привыкли боготворить начальство с намёком на себестоимость. Любое начальство. С любым намёком. На любую себестоимость. Их толчковая рука всегда правая. Согласно постулатам социальной мимикрии.

Мужчины помоложе занимают, как обычно, слишком много места, по-хозяйски широко расставив некрасивые ноги и поглощая диванное пространство в угоду воспитанию, не устоявшемуся в своих канонах. Судя по обрывкам их маловысокохудожественных бесед, пьянство перестало быть общественным пороком, превратившись в объект для убогих шуток из жизни малых народностей. Со смехом обсуждается и тема возможной войны, что, с точки зрения нормального человека, сродни преступлению. Но потёртым альфа-самцам это не приходит в голову. Там всё занято премьер-лигой и подлёдным ловом в акватории мытищинского рынка.

В дверях, из которых постоянно do it, застыла мужеская пара в ярких лыжных костюмах и добротных ботинках на толстой подошве. Эти нетерпеливы, бьют копытом в желании не упустить ни секунды из экстремально здорового образа жизни. Очередь не для них. Они – люди с респектабельным здоровьем. Не пьют — не курят. Случись что, им и бросить нечего.

Миловидная женщина с коленками наголо, нежно перебирая пальчиками чуткие струны планшета, громко внедряет в собственное сознание пугающий рефрен «буль-буль-нормуль», новомодные половые течения стран Тихоокеанского региона и творения самоназначенных фанерных «звёзд», всемирно известных в пределах Золотого Кольца и среди мёрзлых похотливых оленей с лишней хромосомой крайнего севера.

Красивая раскосая девушка в тесноватой юбке, изящно-маняще склоняясь, трёт неподатливой шваброй натруженный пол, отвлекая вольноопределяющихся от банковского дела. Граждане, наслаждаясь моментом пролонгированной гордости, исправно задирают отдохнувшие ноги, внося свой нерушимый вклад в дело соблюдения санитарных норм в отдельно взятом жилом секторе. Что бы она без них делала?

В связи с внедрением высшим указом цифровой экономики в систему талонообложения, популяция щипачей с присказкой «мне только спросить» резко сократилась. А если вдруг и обнаруживается одиночка, игнорирующий последние достижения судьбоносной модернизации и использования новейших технологий в организации «живой» очереди, то на него в едином творческом порыве рушится вся тяжесть спелых гроздьев гнева всех категорий участников процесса, невзирая на пол, полвосьмого, возраст и отношение к творчеству Мунка. Наглая особь получает свой горшок золота в конце радуги, а людям веселее просиживать топчаны.

А в целом этот конгломерат пользователей — единая большая семья. Их объединяет нелюбовь. Априорная нелюбовь друг к другу, к казённым домам, где только и жди социального подвоха, нелюбовь к целым нациям и государствам, к талантам, к жизни вообще. Презрение к чужим недостаткам и трогательное оправдание своих собственных, которые и не недостатки вовсе, а милые особенности тонкой чувствительной натуры.

Железный Банк отвечает им тем же. Он их тоже не любит. И он всегда берёт своё. Любыми путями и методами.

В общем, храните деньги в какой-нибудь кассе. Да преумножится их качество и количество. Аплодисменты здесь не предусмотрены. И для звона бокалов причин нет.

ВЕЩИЗМ

Старая футболка – вещь особенная. Ты о ней знаешь всё, а она о тебе многое. Ты помнишь, что купил её за недорого в прохладном аэропорту Улан-Удэ, помнишь как платил приятной девушке на кассе, помнишь как первый раз надел и откуда взялись крохотные незаметные пятнышки от розового портвейна и супа минестроне в районе будущего пуза. Старая футболка, давно перешедшая в разряд домашних, — это часть жизни. Это воспоминания. Это старый друг. Это потёртое знамя на флагштоке судьбы. И надпись на груди уже истлела, не поймёшь что там было начертано: то ли заповедь секты начинающих друидов, то ли «Коммунисты, назад!», то ли контекстная реклама минеральных удобрений на основе солей калия и туковых сеялок.

Женщина говорит: «Её пора на тряпки». Уверенно так излагает. Кого на тряпки? Историю жизни? Воспоминания? Громадный кусман существования многоклеточного существа? «Ты её всё равно надеваешь раз в году». И очень хорошо, что раз в году. И очень замечательно. Хотя бы раз в году она примиряет меня с рубашками и галстуками в остальное время. Зато я знаю, что всегда могу нарядиться в близкую мне вещь. Пусть будет. Она – личность. Тихая и воспитанная. Пусть хранит комплементарные данные обо мне. Как можно дольше. Кто-то же должен.

То же и со старыми ботинками. Судя по фасону, каблук когда-то предполагался. А верх почти новый. В Риме куплены, не на околовещевом базаре в Южном порту под отсутствующий шум окраинного прибоя.

И где только они со мной не были, по каким закоулкам и пивным не шлялись, собирая пыль эпохи, в какие только бордюры и поребрики не утыкались, ступая там, где ступала нога не всякого человека. Тоже пусть будут. Мы с ними ещё потопаем. По дорогам местного значения, ведущим к всеобщему знаменателю.

Господа, друзья-товарищи! У меня есть новые футболки. И волейболки, и баскетболки, и даже яростные гандболки. И у меня есть новые ботинки! Вы же знаете. Пар двадцать. А если считать по одному, то примерно штук сорок. Не меньше. Они уйдут по назначению. Или по завещанию. Попозже. Но пока я с вами тут, можно в старом побуду? Удобном? Спасибо!

Александр Бунин