Лев Мирошниченко | Верлибры

Об авторе

Мирошниченко Лев Дионисович (род. в 1932 г. в семье сельского учителя русского языка и литературы, в Оренбургской обл.) – российский учёный-эпидемиолог в области наркологии, энциклопедист, писатель, поэт. Один из ведущих специалистов страны в изучении наркологической ситуации, в разработке алкогольной и наркологической политики. Автор более 100 научных публикаций по этой проблеме, в том числе: «Энциклопедии алкоголя», «Энциклопедического словаря “Наркотики и наркомания”», словаря «Жаргон наркоманов» (англо-русск., русско-англ.).

Литературное творчество представлено книгами: «Войны России: Обороны и нападения. Параллельная хронология за 400 лет (1613–2015)» (2016), «Сгущенье слов. Верлибры» (2017), «Чем хвастаешь, моя Россия? Верлибры сатирические» (2018), «Два чуда России – на расстоянии века между ними. Полемические заметки» (2018), «Разговор без дураков. Верлибры. Афоризмы. Миниатюры» (2018), а также публикациями верлибров в ряде периодических изданий.

Верлибры

СНЕЖИНКИ

Мелькают в памяти
холодные снежинки
воспоминаний.
Толкутся,
приближаются к глазам,
и даже пробуют подняться вверх,
к туманным небесам.
Но всё-таки, кружá,
уходят вниз,
на дно колодца забытья.
И не избавиться
от их озноба,
встряхнув оцепенелой головой.

***

Ты не грусти,
а радуйся,
что листья,
облетев с деревьев,
теперь тебе
не застят небо.

***

Зарумянились,
как спелые яблоки,
осенние облака.

***

Ну, почему так потрясает
нас нежность неба
на закате
над оцепенелой белизной
сугробов в спящем поле?
Наверное,
она нас греет.
Хотя мы этой нежной теплоты
своей натёртой жизнью шкуркой глаз
должны не воспринимать.

***

Я, как мёртвый стебель,
с почерневшей головой,
торчащий из белого сугроба
среди зимы.
Наклонившись,
он ещё о чем-то
говорит.

***

Из рваных туч
мы ждём
нежданного дождя.
Из рваных чувств
мы ждём
нежданных слёз.

***

Не уходи в себя.
Не уходи!
Протяни
кому-нибудь рядом
руку…

***

Когда я понял,
наконец,
что я дурак,
мне стало как-то легче на душе.
Мир успокоился.
И стали очень вкусными,
под рюмочку,
картошка
и солёный огурец.

***

Зазвенели на солнце
тонкие струны
оживающих от зимнего сна
берёз.

***

Мёртвые листья,
вырвавшись
из-под зимнего снега
на свободу
и подсохнув,
помчались,
подпрыгивая под весенним солнцем
по дорожкам,
надеясь,
что стали жить.

***

Бежит куда-то неустанно,
и взволнованно в реке вода,
не в силах потащить с собой
подпрыгивающее на вóлнах –
солнце.

***

Контакт души
с горячим сердцем:
искрит он
или коптит?..

***

Не бойся промокнуть
от очищающей грозы.

***

Громыхнуло,
плеснуло –
и сразу по всей аллее
раскрылись яркие
бутоны зонтов.

***

Вороны –
это капитаны
многопарусных
городских тополей.

***

Свободное пространство неба
или занавеска
от вселенских тайн?

ПАМЯТЬ

Память – длинная дорога
с вереницей шпал
из прошедших дней…
Это зал ожидания
на пересадочной станции.
Ожидания чего?
Приближающегося лязга колёс
волшебного поезда?
Кашля потерянного друга?
Карканья вороны
на фонарном столбе?
Или дробного шума на крыше
от крупного дождя?

Память – тихий коридор
с осыпающейся штукатуркой
со стен
и странным шорохом в темноте,
в которой никого нет.

В памяти нет времён года.
Снег на ветках цветущей яблони
красные маки в белом сугробе
утки, бьющиеся грудью
об зеркальный лёд пруда
облетающие листья цветущей сирени
плывущие в синеве облака –
возможно тёплые,
а может холодные…
жар-озноб – улыбка-сон…

Память не любит,
когда на неё жмут,
и не отзывается на стук.

Помните, но не помни́те
крýжева застывших волн
после откипевших чувств.

Память – бесконечный коридор
без стен…

Декабрь, 1993

КРАСОТА НЕРАЗДЕЛЁННАЯ

Мир прекрасен тем,
что он существует.
Растёт молодая трава,
волнуется воздух
порывами ветра,
воду рябит в реке,
дождь обрызгивает камни, деревья.
Летит большая птица,
старательно работая крыльями.
Белая колокольня
плывёт среди вечерних облаков.
Лодка заснула
на тёмной воде,
уткнувшись носом в берег
под склонившейся старой ветлой.
Мир прекрасен
уютным огнём костра.
И есть душа
или тот постоянный
внутренний трепет,
который назвали душой –
трепет поиска
красоты,
трепет поиска
отзывчивой души,
неудержимый порыв
к загадке,
тайне…
Но бывает так, что твоя душа
столь одинока в своих чувствах,
как необитаемый остров,
среди океана людей,
что ты даже не смеешь самому себе признаться,
что мир прекрасен,
ты боишься,
что чувство красоты
может стать непереносимым,
если не с кем его разделить.
Ты не даёшь себе разглядеть,
широко раскрытыми глазами,
летящую в небе старую сельскую колокольню,
вместе с розовыми облаками,
белёсый дым от костра,
застрявший в зелёной листве ольхи
на берегу засыпающей реки,
капли свежей вечерней росы
на древних валунах.
Ты мычишь и бормочешь,
что вся эта прелесть по сути –
лишь аш-два-о и це-о-два,
влезая в пыльный скрипучий автобус,
спасаясь
от неразделённого переживания красоты.

АVE VITA!

Было время, когда дни мелькали,
словно лёгкие прикосновения чьей-то руки.
День пролетит
в бестолковом юношеском запале,
и, в общем, зря, и нечего о нем вспомнить,
только остается ощущение,
что кто-то к концу дня
тронул твоё плечо,
ласково и дружески предупреждая:
– Не спеши!
А ты улыбнёшься в ответ.

Но со временем
от растраченного дня
стало оставаться чувство,
как после удара
палки или хлыста.
Удара – вроде бы ни за что.
Сперва удары были легкими,
потом –
сильнее и неприятнее.

И вот пришла пора,зум
когда от каждого потерянного дня
стала оставаться
боль,
как от удара
ножа.
Хочется крикнуть:
– Ну, сколько можно,
добивайте!
И как бы весь исколотый,
сопротивляешься
и вновь оживаешь,
с противным беспокойством,
что ты всё быстрее теряешь жизнь
сквозь не успевающие закрыться раны.

И ты пытаешься
улыбнуться сквозь боль,
тому, что еще чувствуешь ее
и видишь не погасший мир, –
как улыбались гладиаторы,
поверженные на песок арены.

И может быть кто-то
из невидимого амфитеатра
бросит тебе душистые цветы на сцену –
нежной рукой,
не исколотой и не испачканной в крови.
Как бы успеть их заслужить!

Ave vita! Morituri te salutant.
Здравствуй, жизнь!
Умирающие
тебя приветствуют!

ГОСТИ

В мой одинокий дом,
июньским тёплым вечером,
нежданно,
однажды постучались гости.
Я их не видел никогда,
не спрашивал – откуда,
но знал, что должен им помочь.
Я поделился с ними хлебом,
и одеждой,
и жильём.

Они с почтеньем
всё принимали
и понимали,
с сердечным интересом, всё,
что приходило мне на ум.

Сам спал я под навесом во дворе.
Шёл ночью тихий дождь.
Проскальзывали сквозь крышу капли
и падали лекарством
мне на лоб.

Я знал:
недолго ждать,
придёт пора –
они уйдут.
Но не хотел,
чтоб это было скоро.
Возможно, потому,
что ощущал я как-то странно:
как будто бы они
сюда явились
– ниоткуда.

30.01.1988