Юлия ПЯТЕЦКАЯ | Затерянное сокровище

Затерянное сокровище

Искала какое-нибудь старое кино (60-70-х, максимум — начала 80-х). Рылась два часа — по актерам, режиссёрам, периодам, все не то — или сто раз смотрела, или с первых минут — нет. Решила уже не искать, напоследок зачем-то зашла в фильмографию Алена Делона.

Мой краш. Люблю и ненавижу. Человека презираю, а актер — один такой. И эти два дискурса у меня вообще никогда не смешивались.

Было время, когда я пыталась найти в его жизни хоть что-то выдающееся, помимо кино, такое, что меня б восхитило. Но ничего так и не нашла.

Лет 20 назад ругалась с другом (не помню, что мы тогда посмотрели, по-моему, «Месье Кляйн», одна из лучших его ролей). «Вот чего ты к нему прицепилась? Что он должен был сделать, чтоб выглядеть молодцом в твоих глазах? Спасти старушку на пожаре? Усыновить африканских детей? Победить мировое зло? Не оставлять записку Роми Шнайдер «Мне нечего сказать»? Ты в своих претензиях, как какой-то Шарапов из образцового МУРа: «Ты не должен был совать Кирпичу кошелек в карман». Ну тебе самой не смешно?»

Мне не было смешно. А за записку Роми Шнайдер жизнь его вполне наказала.

Но я опять зашла зачем-то полистать его фильмографию, хотя все это видела, а лучшее недавно пересматривала. И «Леопарда», и «Рокко», и «Двое в городе», и «Кляйна», и «Первую ночь покоя». Я была убеждена, что видела у него все. Но зацепилась за «Непокоренного», пытаясь вспомнить, что это, о чем. Фильм 1964 года. Не вспомнила, пошла в Википедию, поняла, что не смотрела и даже не слышала никогда.

Алжирская война, 1959 год, Делон играет дезертира, не дочитала. Ну-ну, думаю, что вы там могли снять в 1964-м про Алжирскую войну, которая только закончилась, а французское общество считало сдачу Алжира позором и катастрофой. «Алжир — французская земля и всегда будет принадлежать Франции». Шо вы там наснимали? Что все неоднозначно? Закрыла ноут, пошла есть штоллен.

Вернулась, включила. А вдруг, думаю, там сокровище? От этого придурка всего ж можно ожидать. К моменту, когда в середине фильма он срывает с себя бинты в туалете поезда, чтобы посмотреть на свой раненый бок, я ему уже все простила. И его уродскую спесь, и самодовольство, и тупые интервью, и дружбы с бандюками, и сцикливость, и напыщенность, и хитрожопость, и мелочность, и склочность, и бездарные книги о нем, и всю эту звездную помойку, сплетни, убожество, вранье. И даже его записку Роми Шнайдер, за которую ему гореть в аду.

Великий фильм. Чистый шедевр. То кино, в котором степень достоверности и содержательности не перебивается художественностью, и наоборот. Кино, которое кануло безвозвратно, со всей своей уникальной магией. Кино, которое больше невозможно, ни при каких обстоятельствах, ну потому что. И учиться снимать на таких фильмах — бессмысленно. Другой воздух, ритм, технологии, единство места и образа действия. И представить вместо Делона какого-нибудь гения — ну побойтесь бога. И когда, умирая, он закрывает себе руками глаза, это невозможно выдержать.

«Что бы вы сказали о парне, который пошел на войну, потому что ему изменила жена?»

Легионер из Люксембурга приезжает в Алжир воевать за Францию и после очередной кровавой битвы сваливает из армии. Прячется у колонистов, вернуться домой не может, нужны деньги для взяток. Объявляется его бывший командир, связанный с OAS (ультраправая подпольная террористическая организация, считавшая, что Алжир всегда будет принадлежать Франции), предлагает поучаствовать в похищении двух человек, обещает много денег. Томас хочет много-много, командир обзывает его крысой и соглашается. Они похищают мужчину и женщину. Узника размещают с относительным комфортом, а женщину закрывают в ванной без воды, чтобы она умирала от жажды. Доминика — адвокат из Лиона, защищает алжирских повстанцев, готовит материалы с их свидетельскими показаниями. Томас втихаря поит ее молоком и колой через трубочку в замочной скважине. Его застукивает подельник, которого Делон без особых колебаний убивает, но подельник тоже не совсем промахивается.

Томас выводит заложников, Доминика возвращается в Лион, передает ему деньги, которые обещала за свое спасение, и он едет наконец домой, в Люксембург. Домой, домой. Люксембург, Люксембург. Пошло все к черту. Он серьезно ранен, ему нужна срочная операция. Поезд в Лионе стоит пять минут. Он выходит покурить, заходит в телефонную будку, берет телефонную книгу и ищет адрес Доминики, потому что влюбился. И находит, и его поезд ушел.

Несложно представить, какую клюкву из этого замеса соорудили бы продвинутые борцы за кинорынок, — кровь, любовь, дезертирство, политика, все неоднозначно. Сложно понять, как из такого замеса вышло великое. Одной сценой в туалете поезда сказано все, что можно в принципе сказать по теме. Все, что можно сказать о тупой бессмысленности войны, о том, что она творит с людьми, очень часто не оставляя им выбора. Выбор, который каждую минуту делает Томас, чтобы вернуться, спастись, больше не убивать, увидеть дочь, удержать любимую женщину, — все равно путь к смерти. Все время становится только хуже. Ни одной линейной, лобовой сцены, все в воздухе, и ты чувствуешь этот гибельный запах через экран, через пленку, на которую снимали до твоего рождения.

Фильм разбомбили сразу же после выхода. Не только пресса.

«Непокоренного» категорически не приняло французское общество, причем на всех уровнях. В 1964-м Алжирская война оставалась для Франции отвратительным триггером, унизительной травмой. Эта война длилась восемь лет и закончилась в 1962-м, к моменту выхода картины ещё сидели генералы, поднявшие путч против де Голля, который, понимая, что Франция теряет Алжир, резко сменил политику. Но время разбираться в причинах и следствиях этой войны ещё не пришло, зато тех, кто считал сдачу Алжира позором, хватало с избытком. Кино же било по всем болевым точкам, и его просто отказались смотреть обычные граждане. Дезертир, спасающий французскую адвокатшу, защищающую алжирских повстанцев, — вовсе не тот герой, которого всем тогда хотелось. Разрушенный войной красавчик, без идеалов, патриотических ценностей, без всего, — не тот герой. Уберите. И никакой Делон не заставил их тогда смотреть. Вдобавок правозащитница Мирей Глайман узнала себя в Доминике и подала на режиссёра в суд. Потому что это кино задевало ее репутацию и частную жизнь.

Прецедент освобождения заложницы похитителем действительно имел место во время Алжирской войны. И Ален Кавалье задумал кино, прочтя об этом скупую заметку в газете. После судебного иска «Непокоренного» покромсали, заставив вырезать 20 минут, для такого фильма это убийство. В изрезанном виде картину вновь выпустили в прокат, она ещё раз с треском провалилась. Кавалье на несколько лет ушел, потом снимал на заказ, к авторскому кино вернулся через много лет.

А Делон никуда не уходил, взял паузу в продюсировании, но как артист снимался с утра до вечера, не на того напали со своими судами. Ему было 28, когда он влез в это кино, не только на главную роль, но и как сопродюсер. Он имел свой опыт войны (в Индокитае) и, думаю, прекрасно отдавал себе отчет, как во Франции отнесутся к его Томасу, вряд ли он рассчитывал на тёплый прием и особый успех. Я как раз думаю, что он имел всех в виду. И неуспех у публики в этом случае для него был важнее успеха.

Возможно, мне надо было напороться на это кино, чтоб закрыть свой гештальт) и простить ему уже его записку Роми Шнайдер. Это лучшая его роль, лучший его фильм, и он тут такой, что умереть не встать. И то, что именно это кино вообще провалилось, завалилось, потерялось во времени и о нем никогда не вспоминают даже от случая к случаю, меня, конечно, восхищает. Я, наконец-то, нашла, чем бы в нем восхититься. Вот да, сокровище.

Когда раненый Томас ехал в поезде, завыла тревога, я рефлекторно полезла в телеграм, не сразу сообразив, что воет в кино, а не за окном. С вами была ведущая рубрики, даже не знаю, какой.

Юлия Пятецкая