Сергей ЖУКОВСКИЙ | Подвиг

Подвиг

Надо вам сказать, что совершить подвиг Павел Андреевич Мурашко мечтал всегда. Сколько – себя помнил. Ещё – с детского сада. Например, дёрнуть за рыжую косичку голубоглазую, пухленькую – с личиком, сплошь усыпанным веснушками, Дашку Морозову. Ну, очень нравилась пятилетнему Пашке шестилетняя Дашка. Даже Дашкины тёмно-бежевые шерстяные колготки нравились. И – обгрызенные ногти на пальцах рук. Но не мог. Едва рыженькая Дашка с диким визгом врывалась в игровую комнату садика, Павел Андреевич бледнел, краснел и замирал. Недвижимо. И лишь после обеда с ненавистными холодником, пережаренной котлетой, водянистым пюре и компотом из сухофруктов, во время тихого часа, Пашка вставал с кроватки, подходил к спящей Дашке, осторожно брал в руку тонкую косичку с бордовым бантом и… Нет, даже не дёргал. Просто смотрел на переплетённые шёлковые волосы. Дашка открывала васильковые очи. Улыбалась Пашке. И вдруг с размаху била его тугой, накрахмаленной подушкой прямо по голове. Пашка просыпался. Весь мокрый. Поворачивал голову, смотрел на сопящую Дашку и, подтянув влажные трусики, вылезал из постели. Трусики Пашке меняли. На дежурные, казённые. Постельное бельё – тоже. А Пашкиной маме вечером тихо говорили: «Ваш-то… Опять нынче обоссался… Ну, сколько ж можно, мамаша? Никаких простынь не хватит…»

А в третьем классе школы Пашка полетел в космос. Ни с того, ни с сего. Просто на уроке ботаники к парте Пашки подошёл Брежнев, нагнулся и прошептал: «Пашка, в космос полетишь?» «Ага! – испугался Пашка. – А – когда?» «Сейчас, – улыбнулся Леонид Ильич. – Вот переменка будет. И полетишь…» У выхода из школы, во дворе, Пашку уже ждала чёрная «Чайка». Пашку на «Чайке» привезли прямо на Байконур, переодели в блестящий серебряный скафандр и поставили перед государственной комиссией: докладывать. Пашка онемел. «Не тушуйся! – весело подмигнул Пашке Брежнев. – Вот прилетишь из космоса, мы тебя за это из октябрят сразу в комсомольцы повысим! Минуя пионеров. Хочешь быть комсомольцем?» Пашка кивнул головой в шлеме. «Лети, сынок! – махнула носовым платочком Пашкина мама. – Только долго не летай. А то я тебе шарлотку испекла. Какую ты любишь. И смотри: не нажимай там ни на что. Испортишь ещё…» Пашку погрузили в космическую ракету. Ракета полыхнула пламенем, задрожала, медленно поднялась в прозрачное небо и унеслась в космос. «Мурашко! – рявкнул над Пашкиной головой низкий женский голос. – Опять спишь?!» Пашка встрепенулся. «Хоть кол на голове чеши! – зарокотал голос учительницы. – Распинаешься, распинаешься… А он дрыхнет! Значит, так…» И в дневнике Пашки появилось замечание. Красными чернилами. «Спал на уроке ботаники!!!»

Только в 10-м классе Пашке удалось совершить подвиг. Почти. На «военном деле» всему классу – и мальчикам, и девочкам – выдали противогазы и повели строем, в ногу, по улицам города. «Левой, левой! – довольно приговаривал военрук Дубков. – Подтянись! Не растягиваться!» А когда класс пересёк проезжую часть дороги и стал медленно вливаться в весеннюю зелень Севастопольского парка, военрук вдруг заорал дурным голосом: «Газы!» Пашка без труда натянул просторный противогаз на голову и тут же задохнулся. «Вспышка – слева!» – вновь загремел голос военрука. Класс в ужасе шарахнулся вправо и повалился наземь. Прямо – в ярко-изумрудную молодую траву. Но – ногами в сторону взрыва. Закрыв руками головы. Как учили. Один только Пашка – головой к атомному грибу. Который, вырастая над серыми бетонными многоэтажками, зловеще заволакивал собою небо, а огненный смерч уже жадно пожирал город. «Нет! – успел подумать Пашка. – Так быстро не надо! Какая ж это – война?! Бах и никого нет… Пусть сначала будут танки… Да, танки!» И тут же из-за холма выглянули лязгающие гусеницы вражеских танков. «Ай, чёрт – с ними, с газами!» – прошептал Пашка и отвинтил гофрированный шланг от тёмно-зелёного цилиндра фильтра. – Танки же! Как они все не видят?!» Но вокруг никого не было. Только – он. Один. И – танки. Много танков. Целая куча. Пашка, лёжа, выглянул из-за толстой берёзы, крепко сжал ладошкой «коктейль Молотова», подпалил спичкой фитиль и, когда огромный, громыхающий, страшный танк приблизился к дорожке парка, швырнул бутылку из-под шампанского прямо в башню чёрного чудовища. Танк тут же полыхнул иссиня-красным пламенем. «Ура-а-а-а!!!» – завопил Пашка. «Ты что ж такое творишь, стервец?! – из оранжевой поливальной машины медленно выполз дородный крупный мужчина. – Дурной, что ли?! Так я из тебя выбью щас…» Водитель стал расстёгивать ремень серых рабочих штанов. «А потом ишо батька всыплет… – мужчина приближался к застывшему от ужаса Пашке. – Шоб неповадно было… Баловать…» Пашка глянул на разбитое лобовое стекло поливальной машины и попятился. «А если б мне каменюкой… – водитель утёр мокрый лоб. – Да – в голову! Чем думал, сопляк?! Каким – местом?!» После этой начально-военной подготовки маму Пашки вызвали в школу, а военрук напротив фамилии Мурашко нарисовал в журнале жирную двойку.

В армию, кстати, Пашку не взяли. Несмотря на подбитый вражеский танк. Нашли плоскостопие. И Пашка, недолго думая, после школы поступил в нархоз. А что? Экономисты всегда государству надобны. После пар, коллоквиумов и семинаров Пашка возвращался домой, падал на диван и закрывал глаза. «Пашечка… – однажды в его комнату тихо вошла мать. – Сбегай, сыночек, за квартиру заплати… Да? А я пока курочку тебе потушу… С перчиками…Проголодался, небось, в своих институтах… Да, Пашечка?»

В сберкассе, как всегда, была толпень. И – духота. «О-о-ой… – зевнул Пашка и повертел в руках «жировку». – Народу-то… До вечера простоишь…» В эту же секунду металлическая дверь сберкассы с грохотом распахнулась, и трое крепких мужчин в масках ворвались в набитое людьми помещение. «Лежать! – заорал один из налётчиков. – Всем лежать!» Прогремел выстрел. «Мамочки!» – тонко завопил женский голос. «Это ограбление! – как в кино, рявкнул другой налётчик. – На пол! Я сказал: всем – на пол!» Пашка глянул на воронёный ствол пистолета – в руке грабителя и, стремительно крутанувшись на одной ноге вокруг своей оси, носком ботинка другой ноги саданул по этой вооружённой руке. Пистолет взлетел и глухо шлёпнулся на линолеум пола. Снова громыхнул выстрел. Пашка в прыжке перекатился через голову и, схватив второго бандита между ног, швырнул громадное тело в зарешеченное окно сберкассы. Решётка отозвалась жутким грохотом. «Дядечка, дядечка, не бейте! – тонким голоском вдруг взмолился третий, совсем молоденький грабитель. – Я больше не буду!» «Пашечка! – мать Пашки снова открыла дверь комнаты. – Опять?! Опять ты мечтаешь?! Ну, сколько ж можно?! Ну, вот чему ты улыбаешься?! На кого ты смотришь?! А?! Что ты молчишь?! Ой, горе ты луковое! Никуда не ходи… Слышишь?! Слышишь мать?! Никуда не ходи! Не надо!»

Перед самым дипломом Пашка ещё спас тонущую в Чёрном море девушку. Хотя – ни Чёрного, ни Белого, ни Жёлтого, ни какого-либо ещё моря никогда не видел. Да и плавать не умел. Вообще. Но спас. Точнее – бросился спасать. Конечно – в шторм. Баллов семь. Не меньше. Все нормальные отдыхающие, понимаете ли, – на берегу любуются стихией. Самые умные – в бинокли. В метрах трёхстах от моря. В кафешках. Потягивая, скажем, массандровские вина. А эта дурочка в фиолетовом купальнике и красной резиновой шапочке полезла. В самую жуть. И, конечно бы, утопла. Если бы – не Пашка. Который живо перемахнул парапет набережной и, не раздеваясь, нырнул в кипящее волнами море. Это ничего, что та сумасшедшая была одета в синюю джинсовую юбку до колен, светло-бежевую блузку, рыжие босоножки и ехала в том же автобусе №57, в котором тащился на преддипломную консультацию по аудиту и Пашка. Ничего страшного. Пашка всё равно бы её спас. Не задумываясь. Равно, как спас, возвращаясь с консультации пешком, красный воздушный шарик. Из-под колёс грузовой «Газели». Вообще-то бросился спасать девчушку. Лет пяти. Что – пока её мамашка весело трындела по мобильному – метнулась с тротуара прямо под колёса машины. За вырвавшимся из её руки шариком. Но в последнюю секунду замерла. Как вкопанная. Пашка же на разгоне пронёсся мимо, вылетел на проезжую часть, у самого асфальта схватил обеими руками шарик, и в это же мгновение раздался страшный визг тормозов.

Жаркий бампер «Газели» снёс Пашке пол головы. Шарик вырвался из рук человека, влекомый тихим ветерком поднялся над «Газелью», скакнул вниз, легко коснулся проезжей части проспекта, снова взлетел и уже там, в акварельной бирюзе июньских небес, звонко лопнул…

Сергей Жуковский

Фотоиллюстрация Yackov Yaki Sechenko