Лиора ЛУРЬЕ | Утреннее про поэзию

Утреннее про поэзию

Из девятнадцатого века в конец двадцатого

Гейне, Шелли, Китс, Тувим, Блок, Пушкин — это с глубоким погружением случилось в 13-14 лет. Но была поэзия и раньше.

И вот сейчас решила вспомнить, что помню на слух: когда мама читала. В моем дошкольном возрасте. Я болела, а мама читала. В основном на русском, но «Мой родны кут, як ты мне мілы» и «Зорка Вянера ўзышла над зямлёю» — тоже тогда, от нее.

Лермонтов — это не читанное, а петое мамой и дедушкой: «В глубокой теснине Дарьяла» и особенно трогал «Воздушный корабль» (Бонапарта было жалко мне до слез).

Пушкин — маме почему-то очень нравился «Разговор книгопродавца с поэтом». С тех пор помню:

«Лорд Байрон был того же мненья,
Жуковский то же говорил —
Но свет узнал и раскупил
Их сладкозвучные творенья»

Жуковский — само собой, про Светлану. Но сильнее был перевод из Шиллера — «Кто скачет, кто мчится под хладною мглой»? Она часто это читала, а я часто болела и бредила в жару. Теперь иногда кажется, что «ездок запоздалый» — это была она, а Лесной царь хотел забрать меня, но не смог. Хотя строфа про прекрасных дочерей вызывала у меня образ чего-то волшебного и желанного, очень хотелось к ним поиграть.

Слезы вызывало русское стихотворение (Плещеев) про старика: «Будет вам и белка, будет и свисток», как «смерть подкралась к деду».

Запомнила я, как мама ругалась на папу с помощью Баратынского, на смерть Гёте: она ставила папе в пример того, кто

«С природой одною он жизнью дышал,
Ручья разумел лепетанье,
И говор древесных листов понимал,
И чувствовал трав прозябанье.
Была ему звездная книга ясна,
И с ним говорила морская волна»

Как ни странно, я очень хорошо понимала, что мама имеет в виду.
А еще она читала по белой книжке в мягком переплете, на обложке — гравюра: портрет красивого юноши с развевающимися волосами. И это трогало донельзя:

«Неслыханное дело: убила мужа пани…» (и про куст белых лилий. )»Когда ты держишь в Новогрудок путь…» «Три у Будрыса сына…»

Но чаще всего это. Причем не просто читала, а декламировала, как актриса.

«Кто там мелькает в лунном сиянье,
Кто там идет, – отзовитесь!
Юноша с девой ходят в молчанье
Берегом озера Свитезь.
Он ей цветы в венок собирает
На луговинах зеленых.
Дева малиной его угощает,
Знать, это пара влюбленных.
Каждою ночью в травах болотных
Бродит чета молодая.
Юноша – это здешний охотник;
Кто эта дева – не знаю.
Как появилась, где и отколе
Вряд ли иной угадает.
Лютиком нежным явится в поле
И светлячком – пропадает.
«Тайну открой мне, дева, молю я,
Видимся мы не впервые,
Как ты попала в чащу лесную?
Где же твой дом, где родные?
Лето проходит, листья валятся
Солнце нам светит все реже…
Вечно ли будем здесь мы встречаться,
Возле озерных прибрежий?
Что ты блуждаешь призраком сонным,
Серною легкой, лесною?
Лучше останься вместе с влюбленным,
Лучше останься со мною!
Малый мой домик близко отсюда,
В зарослях пышной лещины;
Вдоволь припасов я раздобуду,
Хватит плодов и дичины!»
«Стой, своевольный! – молвила дева.
Помню советы отцовы:
Как соловьи, щебечете все вы,
К лисьим уловкам готовы.
Мало я верю страстным моленьям,
Хитрость предвижу мужскую:
Пусть снизойду к твоим увереньям,
Сдержишь ли клятву святую?»
Пав на колени, горсточку праха
Взял он, творит заклинанья:
Страшную клятву давши без страха,
Сдержит ли он обещанья?
«Помни, охотник, клятву сдержи ты:
Ибо кто клятву нарушит
Горе тому! Не сыщет защиты,
Тело погубит и душу!»
Кудри венком украсила дева
И, не прибавив ни слова,
Прочь удалилась, тихо, без гнева,
В сумрак приюта лесного.
Следом охотник мчится за нею;
Все-таки, как ни старался,
Скрылась, дыханья ветра нежнее,
Он одинокий остался.
Молча идет он дикой тропою,
В топях блуждает прибрежных;
Тихо повсюду, лишь под ногою
Изредка хрустнет валежник.
К. озеру вышел неторопливо,
Ходит и смотрит безмолвно.
Ветер качает темные ивы,
Бурно вздымаются волны.
Бурно вскипели, глубь зачернела,
Силы небесные с нами!
Свитезь разверзся; девичье тело
Вдруг поднялось над волнами.
Щеки – нежнее розы румяной
В свете зари золотистой;
Перси, как легкой дымкой тумана,
Тканью одеты струистой.
«Юноша статный! Юноша милый!
Девы слышны увещанья.
Что ты здесь ищешь ночью, унылый,
В лунном блуждаешь сиянье?
Долго ли будешь бегать, вздыхая,
Ты за девчонкою шалой?
Только измучит юношу, злая
И надсмеется, пожалуй;
Верь мне, желаю только добра я.
Хватит стенаний печальных!
Мне лишь отдайся! Станем, играя,
В водах резвиться хрустальных;
Будешь над влагой озера зыбкой
Ласточкой быстрою мчаться
Или же рыбкой, резвою рыбкой
Вместе со мною плескаться;
Ночью ж, в прозрачной этой купели,
Где только звезд отраженья,
Будешь меж лилий, в мягкой постели,
Дивные видеть виденья!»
Тут распахнулись тонкие ткани,
Перси манят белизною;
Дева подходит легче дыханья:
«Юноша! – кличет, – за мною!»
Волн чуть касаясь стройной стопою,
Радугой в озеро канув,
Брызги рассыпав дерзкой рукою,
Мчится она средь туманов.
Юноша следом, стал у обрыва,
Хочет идти – отступает;
А голубые волны лениво
Юноши ноги ласкают.
Нежно ласкают, вглубь увлекают;
Сердце так сладко томится,
Словно стыдливо руку сжи-мает
Кинулся в волны, буйно ликуя,
Новой красой увлеченный.
Дальше и дальше, страстью влекомый;
Волны безумца уносят.
Вот уж чуть виден берег знакомый.
Вот уж охотник на плесе.
Белые руки стиснул руками,
Взорами тонет во взоре,
Жаждет к устам прижаться устами
Вольно ему на просторе!
Ветер повеял, мгла расступилась,
Новое диво являя.
Смотрит охотник – что приключилось?
Ах, это дева лесная!
«Где ж твои клятвы? Где уверенья?
Помнишь: кто клятву нарушит,
Горе тому! Не сыщет спасенья,
Тело погубит и душу!
Нет, не тебе, знать, доля сулила
Водной владеть глубиною.
Тело сырая скроет могила,
Очи засыплет землею.
А твою душу адское пламя
Будет терзать без пощады:
Будешь томиться здесь, под ветвями,
Не ощущая прохлады»
Слышит охотник, смотрит тоскливо,
Вдруг содрогнулся безмолвно;
Ветер качает дальние ивы,
Бурно вздымаются волны.
Разом вскипели волны, бушуя,
Полные ярого гнева:
В черную бездну, в глубь водяную
Скрылись охотник и дева…
Волны доныне мечутся в пене,
А среди топей болотных
Видно: мелькают бледные тени
Дева и юный охотник.
В озере дева пляшет беспечно,
Юноша смотрит, стеная
Кто он? – Известен нам он, конечно.
Кто эта дева? – Не знаю.»

Да, Мицкевич. Мостиком к реальности для меня маленькой были строки о венке из луговых цветов и малине (обычное наше детское времяпровождение), о рыбках (сколько наблюдали за ними в прозрачном ручье), о лилиях (в каждом палисаднике). Поэтому и страшное волшебство баллады воспринималось тоже как реальность.

…Вообще-то мама часто злилась, кричала, у нее отнимали силы огород, куры, дети, иногда поросенок, таскание воды из колодца, проверка тетрадей, стирка в корыте, ходила она дома в чем попало, располнела, и ноги болели. Если положить рядом фото в одном и том же возрасте (не в юности, а где-то после 35) она выглядит старше меня лет на 20. По-русски она писала орфографически безошибочно, но говорила с акцентом. Не местным гродненским, я потом услышала его на «исторической родине» — под Жлобином.

Такой вот «культурный код». Я сейчас немножко в девятнадцатом веке сижу читаю, и вот попутно захотелось зафиксировать свое, из конца двадцатого.

… И вот, прочтя перевод Михайлова, я решила посмотреть другие его переводы. Конечно, читала раньше (весь Гейне впервые прочитан в 14 лет), но впервые по-другому.

Если учесть место — близ Нерчинска, царев приговор, пожизненное поселение. И человек сидит, переводит нежную лирику:

И я когда-то знал край родимый…
Как светел он!
Там рощи шумны, фиалки сини…
То был лишь сон!
Я слышал звуки родного слова
Со всех сторон…
Уста родные «люблю» шептали…
То был лишь сон!

Ему принадлежит текст революционной песни «Смело, друзья, не теряйте…»

И еще фамилия и имя — Михаил Михайлов — довольно распространенные. Есть, например, Миша Балбес Михайлов (песни «По Перешейку бродит винтовка», «Порванный подол Суоми», «Политруки» и т.д.)
А еще они часто говорят «Масленичная гора» вместо «Масличная». Причем даже имея гуманитарное образование.

Ну вот какие мозги надо иметь, чтобы не понимать, что гора названа не от Масленицы, а от масличных (сиречь оливковых) деревьев? Даже если предположить, что текстов не попадалось, это каким же надо быть дремучим общекультурно?

Это все равно как одна моя любимая история. Прихожу я на 3 курсе на экзамен по зарубежке. А в начале семестра нам диктовали список литературы для прочтения, и мы на слух записывали. Я не записывала, ибо в ходе диктовки выяснилось, что я уже это все в своей сельской местности прочла (болела много, в школу ходила мало, да и закончила ее раньше времени, так что было когда читать). Ну вот прихожу на экзамен и решила все-таки свериться со списком, вдруг что упустила? Прошу у девочек посмотреть. Мне говорят что-то нравоучительное, мол, список надо в начале семестра смотреть, а не за минуту до экзамена.
А я смотрю и начинаю ржать. Поэт ВеконД де Виль уже умилил. Новелла «ЭЛЬтрусская ваза» — тоже (сейчас бы отмазка была, что Т9 или опечатка).

Но я чуть не села на пол от хохота, увидев: «Диккенс. «ВДОВИЙ СЫН».

Лиора Лурье