Карина АРУЧЕАН-МУСАЭЛЯН | Истории про Таню

ИСТОРИИ ПРО ТАНЮ

 

Умерла от рака, с которым она долго мужественно боролась, друг моего детства, юности  и всей дальнейшей жизни — Татьяна САФАРОВА… уникальная, многократно и во многих областях одарённая… поэт, журналист, юрист, предприниматель, граждански активный человек, меценат, и снова поэт… всегда поэт…

С ней мы дружили со школы несколько десятков лет. Ссорились и мирились. Устраивали поэтические состязания. Играли в кости. Ездили вдвоём в журналистские командировки. Вляпывались не без её «помощи» в рискованные приключения и с её же помощью из них выбирались. Развлекались забавными розыгрышами. Имели общих приятелей и вместе справили не одну сотню праздников. Оглядываясь назад, понимаю: главным элементом праздника была сама Татьяна, шумная, фееричная и всегда ожиданно-неожиданная.

…Ах, Боже мой! Каждый раз это было волшебство, чудо!

Гул застолья, звон бокалов, анекдоты, переходящие в страстное обличение истории за окном, где на наших глазах вчерашних школьников весёлая оттепель 60-х превращалась в слякотную грязь 70-х и далее везде… грязь и давящее серое небо запретов, невозможностей, несвободы… время будто стояло – его потом назовут «застойным», а мы называли его «застольным», ибо только дружеские застолья были чем-то живым, весёлым, тёплым, свободным… Но не это было волшебством. Это было отДУШИной – праздником души.

А волшебство случалось, когда она, которая только что смачно рассказывала солёный анекдот, вставала и, дирижируя рюмкой, начинала низким глухим голосом читать стихи:

В тюрьме язык был вырван у поэта,

В остроге зодчий был лишён зрачков,

Оглох скрипач. Но жили в мире этом

Сто тысяч слов, семь нот и семь цветов…

Голос креп от строки к строке, наливался энергией. Она заполняла пространство-время – и концовка стиха уже звучала словно колокол из будущего, которое обязательно наступит и будет именно таким, потому что иным оно просто не может быть:

Власть ночи над извилистой тропою

Низвергла пробуждённая заря.

Власть гения над сумрачной толпою

Сильней кровавой власти короля!

Откуда, из какого параллельного мира извлекала она эти слова?!

Казалось, она вся погружена в суету дел сугубо земных. В короткие промежутки между журналистскими командировками доставала многочисленным приятелям дефицитные в те времена книги, билеты в театры, на поезда и самолёты, «Рижский бальзам», тёмные очки в разгар летнего сезона и водку после семи вечера, устраивала места в гостиницах и детских садах, восстанавливала в институтах, добывала столики в ресторанах в часы «пик», где сама же потом сидела в шумных компаниях, душой которых всегда была, со смехом рассказывала о своих авантюрах и подвигах, много и со вкусом ела, с не меньшим вкусом пила, зажигательно танцевала цыганочку и знойное танго… иногда надиралась, отбывая в параллельный мир, а возвращаясь, коряво записывала на ресторанных бумажных салфетках подобранные (или рождённые?) там строчки стихов… иногда скандалила. Позже она напишет об этих годах:

Ах, как просто быть гулящей

В мире том, где все гуляют,

Где полтинник завалящий

В пять червонцев превращают.

Где любая твоя правда

Как изысканный обман.

Где стоит в строю парадном

Самым первым – барабан.

Но она умела быть слышней барабанов. Энергия била из неё ключом. Подчас надо было отодвигаться на безопасное расстояние. Подчас – приближаться, чтоб напитаться. Её энергия заряжала. Многих – на всю жизнь.

Моя дочь, которой скоро уже 45 и которая тоже стала журналистом, умеющим успешно общаться с чиновниками, добиваясь своего, часто говорила после очередной победы:

– Если бы не Таня Сафарова, у меня бы это не получилось. Получается, когда я представляю себя ею. Появляются её интонации, манера речи, аргументация, а главное – ощущение весёлой победительной силы внутри…

А ведь она видела Татьяну в работе, когда была совсем маленькой, лет пяти-десяти, – я её брала с собой в наши совместные с Татьяной командировки.

Каким же мощным оказалось «зарядное устройство» по имени Татьяна Богдановна Сафарова!

Всем казалось: она мчится по жизни со страшной почти нечеловеческой скоростью, делая круги, петляя, и всё равно оказываясь впереди многих, успевая по дороге больше них и «прибывая в заданную точку» раньше.

Старшеклассницей она уже была заметна не только в пределах школы, но и в огромном городе Баку, где мы жили, – с 10-го класса публиковалась в республиканской газете, местные литераторы приглашали её на свои вечера, с ней дружил Юлик Гусман и… бандиты из крепости, самого криминогенного района, уважая её как третейского судью в своих разборках.

Чуть позже, учась в Москве в Литературном институте, она поразила всех тем, что после 3-го курса вдруг сорвалась на далёкий курильский остров Шикотан… шкерить рыбу! Не в творческую командировку, а обычной рыбообработчицей на много месяцев – на всю путину, – продолжив учиться в Литинституте заочно и впоследствии закончив его чуть ли не с отличием. А там, на Курилах, в графе анкеты об образовании её запись «3 к.» все поняли как «3 класса», а уж никак не «3 курса», и приняли за свою в доску, – тамошний контингент состоял почти сплошь из бывших зэчек-уголовниц. И они, знавшие толк в иерархии «по понятиям», выбрали её бригадиром!

А будучи уже профессиональным журналистом, ощутив нехватку юридических знаний в своей журналистской практике, она окончила второй институт и получила диплом юриста. Солидные дяди и тёти в серьёзных учреждениях испуганно шарахались, слыша от неё: «Я только что из колонии», – а это она ездила вытаскивать из заключения очередного неправедно осуждённого.

У меня перед Таней долг, который ощущаю за собой около полувека.

Когда я была в 10-м классе, а Татьяна Сафарова – в 11-м, и мы обе сочиняли стихи, выпускали вместе школьный литературный рукописный журнал и собрали вокруг себя многих молодых талантливых бакинцев (у нас было нечто вроде коктебельского творческого содружества Максимилиана Волошина), Татьяна стала первой в моей жизни, кто сделал обо мне большой очерк в настоящей «взрослой» газете – республиканской.

А когда спустя много лет вышла моя книга «Полководец Соня, или В поисках Земли Обетованной», которую назвали «энциклопедией эпохи» и где у большинства героев есть прототипы в реальной жизни, то наши общие друзья недоумевали, почему там нет Татьяны. Но… она там просто НЕ ПОМЕСТИЛАСЬ…

Наверное, Татьяне было обидно, что она не нашла себя среди многих наших общих знакомых, ставших героями моей книги, но она никогда не говорила об этом, а книгу восприняла великодушно хорошо… Правда, я честно сказала ей, что попыталась ввести её в роман, но она «ломала все мои КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ рамки» – и я «отпустила» её на свободу… «Ну не умещаешься ты ни в какие рамки!» – сказала я ей… И это было правдой.

Слишком масштабна! О ней надо писать отдельный роман, где она может быть ТОЛЬКО ЕДИНСТВЕННЫМ ГЛАВНЫМ ГЕРОЕМ. Однако образ Тани и вся её «разновекторная» жизнь вряд ли уместится даже в трилогию. Боюсь, что мне такое не по силам. Разве что мемуары, ЕСЛИ когда-нибудь стану их писать… Но мемуары — это всегда «по касательной»… как бы тоже не совсем то, чего заслуживает Татьяна.

Впрочем, она и не надеялась на других в этом смысле – она писала стихи и написала их много, хороших и разных. И это есть тот самый «нерукотворный памятник», который воздвигают сами себе поэты, не думая о сотворении памятника, — он получается сам собою из сплава души и мыслей, воплощённых в строчки.

ТАТЬЯНА САФАРОВА — ОДНО ИЗ МОИХ ЛЮБИМЫХ:

Был и белый свет.

Был и чёрный князь.

Было сто монет —

все упали в грязь.

Было сто смертей —

все нашли меня.

Было много дней —

не хватило дня.

Был осёдлан конь,

и труба звала.

А остался кол

и колокола.

У моих окон

обо мне рядят.

Я гоню ворон,

а они летят.

Было сто смертей —

все нашли меня.

Было много дней —

Не хватило дня…

Последнее стихотворение прекрасно ложится на мотив известной армянской песни «Ов сирун, сирун»… Я на этот мотив пела под гитару на наших дружеских междусобойчиках это танькино стихотворение…

О жизни и любви – Татьяна САФАРОВА

Я ночь беру на руки и качаю,

Запеленав её в обрывки снов.

Своей богиней снова величаю

Негаданно возникшую любовь.

Пусть говорят: одно у нас начало,

Увенчано единственным концом.

Но сколько раз я глупо величала

Свои оковы царственным венцом!

Всё перечитываю и перечитываю танькины стихи… Наткнулась на строчки: «И не боль меня, а память поведёт в последний путь». Надеюсь, что так и было. И ещё её строчки: «Вся надежда на то, что душа улетает… всё остальное – тленно». ДА.

ВОТ ЕЩЁ стихи Татьяны САФАРОВОЙ:

Из тумана, из тумана

тихо сосны выступают.

За туманом, за туманом

где-то спрятался овраг.

Без дурманного обмана

твоего иду слепая.

Из бурлящего тумана

мне не выбраться никак.

А дорога-побирушка

меня грабит две недели.

Вот последнюю полушку

съела мартовская грязь.

Так веди меня в избушку!

Да в еловые постели,

да в еловые подушки

из тумана мне упасть!

Снова будут эти тракты,

эти пьяные причалы,

эти траты и расплаты,

эта белая броня.

Отсчитайте мои такты

в детской песне без обмана.

Я устала. Только как ты,

как ты будешь без меня?!

МАСТЕР

А нам казалось – это лишь игра,

Ещё придёт и всё поправит мастер,

Но крыша, с места сдвинувшись вчера,

Уехала куда попало завтра.

А нам казалось, это всё – пустяк,

Он вместо крыши белый купол сладит.

Но черновик, где всё вперекосяк,

Давно уполз из тоненькой тетради…

И ЕЩЁ ЕЁ СТИХИ: ПАМЯТЬ

«Я ладонью так легонько

Открываю сто дверей.

Свою память как ребёнка

Одеваю потеплей.

И по стылым по ступеням

Мы в молчании скользим.

Дом уснул. Исчезло время.

Только сто сугробных зим.

Просветленно остываем.

И друг с дружкою в ладу

В такт ступени задеваем

Звонким локтем на ходу.

Но в размеренном скольженье

Уловив неясный сбой,

Вся в предчувствии крушенья

Встала память предо мной.

И не мехом горностая

С царских плеч ста снежных зим –

Меня память согревала

Грустным мужеством своим.

И не сталью жал кинжальных

Из ладоней ста смертей –

Меня память защищала

Робкой нежностью своей.

Мне ещё скользить и падать,

Но потом когда-нибудь,

Пусть не боль меня, а память

Поведёт в последний путь».

(Татьяна Сафарова)

ВОТ ЕЩЁ – Татьяна САФАРОВА:

«Таким взъерошенно-оранжевым

из детства выпрыгнул сачок.

И с ним вернусь туда однажды я.

И тень не ляжет на песок….»

И ещё — Татьяна САФАРОВА:

«Когда тебе давно за тридцать,

чтоб быть точней – за шестьдесят,

тебе не просто детство снится –

из детства выплывшие лица

плывут задумчиво назад.

И распластавшиеся тени

не обретают силуэт.

Они в замедленном паренье

в другом каком-то измеренье.

Но лёгкости в паренье нет.

Когда тебе давно за тридцать,

чтоб быть точней – за шестьдесят,

чуть тронешь жёлтые страницы,

они как раненые птицы

вспорхнут. И в вечность улетят…»

…

ОТРЫВОК из «ПОЭМЫ ПЕЧАЛИ» — Татьяна САФАРОВА

«…Мне изменила вдруг отвага

И ясность мысли не спасла,

Когда неслышным рысьим шагом

В квартиру женщина вошла.

Она под черною вуалью

Скрывала лик свой неземной.

Сказала – звать меня Печалью, —

И молча встала предо мной.

МОНОЛОГ ПЕЧАЛИ

Ты помнишь – плакала от боли,

Пытаясь прошлое вернуть?

Ты помнишь – плавала в ладони

Слезою смерти рыба-ртуть?

И ты бросалась на колени,

Искала плахи голова.

А я пришла к тебе из тлена.

А я пришла – и ты жива.

В игре со мной была ты честной,

Ведь твои строки говорят

«Неправда, женщины безгрешны,

Они печальны как закат».

МОНОЛОГ АВТОРА

Я устала быть печальной,

Мне наскучила игра.

Я устала быть случайной

Связью завтра и вчера.

Перехлестнуты все рельсы,

Перечеркнуты мосты.

Снова я пускаюсь в рейсы

Непонятной пустоты.

На Курилах и в Саранске,

В Витебске, Караганде

Я пою тебя шампанским,

Я топлю тебя в вине.

Спрячу в камере храненья,

Закопав жетон в песке.

Но опять через мгновенье

Ты придешь ко мне в Москве.

МОНОЛОГ ПЕЧАЛИ

Ты сетуешь, что твой покой

Я слишком часто нарушаю?

Незваной гостьей пребываю

Здесь, в этом мире, где я знаю

Любую трещинку в стене.

Ты думаешь – они мертвы?

И горьким плющем перевиты?

И плиты серые гранита

Стоят в безропотном строю?

Ты думаешь – они мертвы,

Твои забытые любови.

Так думай, думай на здоровье,

А я ловлю тебя на слове,

На слове, сказанном не раз.

Да, на Курила и в Саранске,

В Витебске, Караганде,

В Таллинне, Ростове, Брянске,

В Чебоксарах, Теберде

О любви писала ты –

Но совсем не об одной.

Видишь Камень? Он парит,

Он сейчас заговорит.

ПЕРВОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ АВТОРА, ПРОЧИТАННОЕ КАМНЕМ:

Багровый срез на тростнике надежды

Лиловый сумрак на исходе дня.

Ах, судьи-судьи – жалкие невежды,

Вы судите любовь, а не меня.

Любовь моя, я над тобой не властна,

Повелевай – и обращусь я в прах.

Любовь моя – пленяющее рабство –

Целую цепи на моих руках.

АВТОР: Замолчи, проклятый камень,

Строк моих не вороши.

КАМЕНЬ: Нет, прочту. Столкну их лбами

В честь печали-госпожи.

ВТОРОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ АВТОРА, ПРОЧИТАННОЕ КАМНЕМ:

Я ночь беру на руки и качаю,

Запеленав ее в обрывки снов.

Своей богиней снова величаю

Негаданно возникшую любовь.

Пусть говорят: одно у нас начало,

Увенчано единственным концом.

Но сколько раз я глупо величала

Свои оковы царственным венцом!

АВТОР — КАМНЮ:

Я не выброшу ни слова

Из прожитого давно.

Только старые оковы

Заржавели все равно,

На руках оставив шрамы,

Неподвластные врачу.

Глупый Камень, эти раны

Новой цепью излечу.

Но только что это со мной?

Дрожит кровать

и чередой

Проходят стены сквозь окно.

Ну а окно

уволокло

куда-то вбок,

А потолок

брюхатой кошкой наземь лег.

А Камень вертится вокруг,

За кругом круг,

за кругом круг!

И тает,

тает на глазах

Руки моей

последний взмах.

Последний крик,

последний стон.

Он не упал – растаял он.

… Окно вернулось, двери встали.

И потолок на место лег.

И нет со мной моей Печали

И тихо-тихо тает лед.

Я слышу голос телефона.

Я слышу, как спешит ко мне,

Подковой цокая зеленой.

Любовь на праздничном коне.

И к этой встрече я готова.

Я в доме наведу уют.

Звенят, звенят мои оковы

И песню новую поют…»

9-й день… говорят, православная душа на 9-й день освобождается от земной суеты и улетает… армянская душа темпераментнее и быстрее — улетает на 7-й день (так считает Армянская Апостольская Церковь). Но армянка Татьяна Богдановна Сафарова была крещена в Православной Церкви…

И вот удивительно — все эти 9 дней будто её душа со мной разговаривала и слышала мой внутренний голос… мы именно душами разговаривали, а танькина душа — это были её стихи.

Я всё время их «слышала»… даже те, которые давно забыла, вдруг вспомнила, будто она своим неповторимым глухим энергичным голосом читала их вслух из прошлого, из вечности…

А сегодня отпустило.

И стало вспоминаться дурашливое — наши приколы друг над другом, розыгрыши, весёлые приключения, командировки, наши шумные вечера-междусобойчики, где мы с Танькой как самые бешеные в нашей компании солировали экспромтами-сценками с зонтиком и шляпой под зажигательного «Джона Грэя».

Чуть позже расскажу ещё истории, как мы, когда были молодые и бедные, зарабатывали на новогодних праздниках — Танька была Дедом-Морозом, а я Снегурочкой(!)… в русом парике с косой и с моими чёрными глазами и бровями, и как от меня шарахались дети, а Танька успокаивала их, рассказывая, что «Снегурочка спустилась с горы Арарат», и что случилось однажды в самую новогоднюю ночь…

И расскажу про один ужасно смешной и довольно жестокий с моей стороны розыгрыш, за который можно было мне морду намылить и это было бы справедливо, но Танька смеялась и не раз потом вспоминала эту историю…

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ

Итак, история первая про Деда-Мороза (Таню) и Снегурочку (меня).

Прибижался Нов…ый 1974 год. Мне 27 лет. Моей дочке 5. Я после развода с первым мужем. Работаю в журнале «Сельская молодёжь», но зарплаты и копеечных гонораров не хватает на жизнь и съём квартиры (я бесквартирная), приходится брать разовые подработки не по профессии — делать ремонты, мыть кому-то окна… Тане 28 лет. Она не так давно вернулась с Курил, тоже бесквартирная, устроилась в штат ХудФонда инспектором-искусствоведом и подрабатывает копеечными гонорарами в разных редакциях.

Чтобы было дешевле каждой, мы сняли на троих (я, моя пятилетняя дочка и Таня) однокомнатную квартиру в московском районе «Медведково». Несмотря на хроническое безденежье, жили весело и радостно. Много друзей-гостей. Шумные вечеринки с «воспарениями» — чтение стихов, музыка, танцы-шманцы-зажиманцы. У меня разворачивается-начинается роман с моим будущим вторым мужем…

И тут в преддверии Нового 1974-го года Таня приносит «денежную» новость: она договорилась с фирмой «Заря» — в качестве Деда-Мороза доставлять по заказам родителей подарки детям в предновогоднюю неделю и в новогоднюю ночь до полуночи.

— Снегурочкой будешь ты. Бери паспорт, поехали оформляться.

Полная массивная Таня с её низким голосом вполне могла сойти за Деда Мороза в шубе, шапке, с приклеенными бородой и усами. Но вот я с моими чёрными бровями и глазами даже в парике с русой девичьей косой никак не тянула на Снегурочку. Однако нас обеих приняли. И назавтра мы уже ездили на выделенной машине с мешком подарков по адресам.

Конечно, дети от меня шарахались — уж очень диссонировали чёрные брови и глаза с русой нежной снегурочкиной косой. Но Дед-Мороз говорил зычным голосом:

— Снегурочка приехала к вам, дети, из далёкой страны Армения с гор Арарата. А ну, помоги, внученька, достать подарок!

Это отвлекало детей от ведьминских глаз Снегурочки. А Дед Мороз фонтанировал стихами и прибаутками, играл на пианино (если пианино стояло в доме) бурный собачий вальс, танцевал с детьми под песенки… Энергетика Татьяны — Деда Мороза заполоняла квартиры. Деду Морозу родители наливали на посошок, будучи твёрдо уверенные, что это мужик, а Снегурочке накладывали в карманы конфеты, мандарины. В машине внизу сидела с шофёром моя дочка и с радостью принимала сласти.

На последних заказах дед-Мороз уже еле держался на ногах. Снегурочка поддерживала его и спешила усадить в какое-нибудь кресло:

— Дед Мороз очень устал, он шёл пешком издалека через горы и леса…

Но всё кончалось нормально.

В новогоднюю ночь я — Снегурочка — покинула Деда Мороза раньше. В нашей квартире моя племянница, завоевывающая Москву работой санитарки по лимиту, собиралась со своими друзьями, такими же лимитчиками и будущим мужем, тоже лимитчиком, справлять Новый год, так как они жили в общежитии и там это было невозможно. Мне надо было помочь им накрыть стол. Таню — Деда Мороза я поручила шофёру, который обязался привезти её домой и довести до квартиры.

…Шофёр поручение выполнил. За час до Нового года сдал мне вконец надравшуюся Таню в дверях, сообщил, что костюм Деда Мороза с усами и бородой он забрал, так что всё в порядке, — и уехал сам справлять Новый год.

Таня сделала два шага, распахнула тяжестью не держащегося на ногах тела дверь в туалет, находившуюся напротив входной двери, — и упала на пол, обняв унитаз.
Я кое-как объяснила гостям племянницы ситуацию, они почти ничего не поняли, так как им было не до этого. Просто мы дотащили Таню до раскладушки за шкафом, где она и затихла. А перед шкафом в комнате разворачивалось новогоднее гулевание.

Мы прекрасно справили Новый год. Большинство гостей осталось у нас — всех расположили на полу.

А ночью началась паника… гости чуть ли не в чём мать родила стали выскакивать за дверь.

Голая (ей, видно, стало жарко ночью — и она всё с себя поснимала) массивная и совершенно не протрезвевшая Таня, в которой осталась одна ответственная рабочая мысль отчитаться за казённое имущество (костюм Деда Мороза, бороду и усы), стала бродить, как привидение, между лежащими на полу гостями, шарить между ними и под их одеялами, периодически падая на них со словами:

— Где моя борода?! Где мои усы?!

Представьте себе голую бабу с сиськами, которая шарит у вас под одеялом и рушится на вас со словами «Где моя борода?! Где мои усы?!»

В общем, гости похватали свои вещи и, не слушая никаких объяснений, бросились в новогоднюю ночь на улицу ловить такси…

Так мы встретили Новый 1974 год.

P.S. Боже мой! Это было недавно, это было давно… 40 лет тому назад.

30 Июнь 2013 г.

ВОТ ОБЕЩАННАЯ ВТОРАЯ ИСТОРИЯ

О моём коварном розыгрыше, благородной Татьяне Сафаровой и неудачливом директоре издательства…

У Тани, как у личности во всех смыслах масштабной, и грудь была масштабной. Фантастически масштабной. С молодости. Обычные бюстгальтеры даже самого большого размера ей не годились (во всяком случае в СССР подходящих не было) — она шила их на заказ.

Это была сложная конструкция типа корсета с огромными чашками и на шнуровке сзади.

Чтобы приладить эту конструкцию к Татьяне, всегда нужен был второй человек. Технология была такой. Второй человек зашнуровывал её сзади, потом хватал два  шнурка обеими руками, ногой упирался в татьянину задницу — и затягивал шнурки, крепко их связывая особым образом, чтобы снять конструкцию могла бы уже она сама, просто потянув за один из шнурков.

Специально акцентирую внимание на этой важной детали: легким полудвижением дёрнув за верёвочку, можно было изящно сбросить с себя эту сбрую.

И вот…

Как я уже рассказала в другой истории, в 1973-1974-м мы снимали на троих однокомнатную квартиру. Режим работы у обеих достаточно свободный. И вот, отведя утром дочку в детский сад, я как-то осталась дома — надо было посидеть за пишущей машинкой, написать какую-то статью. Таня куда-то убежала с ранья.
Вдруг около полудня вваливается:

— Срочно иди в кино на две серии или даже на три фильма подряд! А потом погуляй ещё. Раньше семи вечера не возвращайся!

— ??!!

— Ко мне подкадрился шикарный мужик — красавец, директор издательства. Через час приедет сюда. Решим и личные проблемы, и рабочие, и творческие… и вообще, может, это судьба?! Третий лишний, как понимаешь.

И ринулась в ванную. А я обречённо стала собираться, с ужасом думая, что статья недописана, и вообще на улице зима, мороз под 30 градусов, а до ближайшего кинотеатра пилить и пилить. Ну очень не хотелось никуда уходить, тем более так надолго!

И я придумала гнусную каверзу.

Готовая к употреблению Татьяна выплыла из ванной и сунула мне свою сбрую:

— Зашнуруй!

И я… завязала шнурки сзади морским узлом.

Так, что «дёрни за верёвочку — дверь откроется» не сработало бы.

И, злорадно ухмыляясь, вышла в мороз. Доплелась до кинотеатра. Один фильм честно отсмотрела. Хорошо, что это была комедия и никто не удивлялся моему громкому хихиканию — это я представляла в подробностях, КАК там, дома, всё происходит.

Через два часа звоню из будки телефона-автомата Татьяне и кротко спрашиваю:

— Ушёл?

— Ушёл!!! — рычит Татьяна, а сама ржёт.

Осведомляюсь осторожно:

— Бить будешь?

— Ладно, чёрт с тобой, помилую. Приходи — он шампанское оставил. И торт. Будем пить за мою поломанную, может быть, судьбу…

…В дверях меня встретила Татьяна укоризненно голыми грудями, скорбно-торжественно держа в руках 2 половинки варварски разорванного корсета, с которых жалко свисали нитки и неровные куски ткани.

— Закажешь мне такой же! За свой счёт!

Это было поистине царское помилование.

…Мы пили шампанское с тортом и обе хохотали над подробностями неудачного охмурения Татьяны.

Вначале всё у них было «как в кино». Потом Таня потянула за верёвочку, но её сбруя сидела на ней как латы. Подключился директор издательства.

Безрезультатно. Казалось бы, можно было плюнуть и невзирая на сбрую сделать то, что они собирались. Но оба были целеустремлёнными и не могли переходить ко 2-й части задачи, не решив первую.

Когда озверевший от неудачных попыток директор издательства сильной мужской рукой разорвал танину сбрую, оба уже ничего больше не хотели…

Он, поняв, что и другие его попытки окажутся столь же неудачны, быстро засобирался и ушёл…

P.S. До сих пор помню его фамилию. Но не скажу. Вдруг он и сейчас, спустя 40 лет, всё ещё директор какого-нибудь издательства или даже кто повыше?!…

P.P.S. Поскольку Татьяна потом САМА много раз рассказывала эту историю, приводя её в качестве подтверждения, что я вовсе не такой ангел, каким подчас кажусь, то я сочла себя вправе рассказать об этом и тут…

ТРЕТЬЯ ИСТОРИЯ ПРО ТАНЮ

История о том, как Татьяна Сафарова рушила Советскую власть с помощью Ленина, реализуя принцип «доведённая до нелепости идея убивает сама себя»… О Ленине для фокстерьера… и др. Байки-были 70-х…

Итак, середина и конец 70-х. Татьяна, продолжая работать на несколько редакций в качестве нештатного корреспондента, перешла в штат Художественного Фонда РСФСР инспе…ктором-искусствоведом.

Эту работу можно было совмещать с корреспондентской легко и с выгодой для себя. Ибо состояла она в том, что надо было ездить по стране и склонять руководителей городов, областей, районов, колхозов, совхозов, заводов и фабрик к заключению договоров с ХудФондом на изготовление статуй, бюстов, живописных полотен, мозаик, барельефов и пр. для украшения интерьеров предприятий и городских экстерьеров. Тем самым члены Союза Художников централизовано обеспечивались заказами и заработком.

Работали такими «инспекторами-искусствоведами» в основном журналисты и писатели. Например, писатель Евг.Попов, который сначала огрёб всесоюзную славу после публикации в «Новом мире», а вскоре — неприятности за создание вместе с Аксёновым, Битовым, Искандером и Ерофеевым скандально известного «Метрополя».

А тут, в ХудФонде, была синекура для журналистов, писателей и диссидентов всякого рода. Ибо командировки давались на месяц — и можно было параллельно взять в те же края ещё пару командировок от редакций, получив дважды-трижды командировочные в одно и то же место, выполнить задания редакций и ХудФонда дней за 10, сделать там какие-то и свои личные дела, а оставшиеся до завершения командировки 20 дней заниматься, чем хочешь, в Москве, не показываясь на глаза ХудФондовскому начальству.

Это делалось, конечно, нелегально. Но для ХудФонда главным было — выполнить план и привезти договора-заказы на определённую сумму, а для редакций главным было — выполнить задание. Ведомства не пересекались — и спокойно можно было химичить, нелегально увеличивая свою зарплату и используя поездки для каких-то личных встреч и дел.

Татьяна перетащила сюда многих знакомых. И меня, в совместных командировках обучая «убивать советскую власть»:

— От местных руководителей обкомы, райкомы и горкомы КПСС требуют идеологического оформления абсолютно всего. Вот и впаривай им Ленина во всех видах — в виде живописи, мозаики, бюстов, памятников. Пусть один профиль Ильича смотрит на другой, памятник на бюст и оба на мозаику с вождём! Чем нелепее — тем лучше. Быстрее всех затошнит. А отказаться не посмеют — им специально на это деньги спускают.

Через год-полтора рейдов Сафаровой по стране советское изобразительное искусство обогатилось картинами «Ленин с рыбаками Камчатки», «Ленин в эскимосском чуме», «Ленин с оленеводами тундры».

А во дворах заводов памятники вождя с хитрым прищуром смотрели на его же бюсты и его же чеканные профили на Досках почёта…

…Принципу «доведённая до нелепости идея убивает сама себя» стали следовать почти все инспектора-искусствоведы. Кто — из идеологических соображений. Кто — из шкурных. Большинство совмещало то и другое.

Но, видимо, переборщили.

На рубеже 80-х появилось Постановление не разрешать без согласования с высшими партийными органами размещение работ с изображением Ленина в экстерьере городов и предприятий. Затем запретили то же и в интерьерах. Что делать? У советских скульпторов и художников в их мастерских скопилось много Лениных в разных видах. Куда-то надо пристраивать. В ХудФонде заволновались.
И вот уж не помню, с чьей лёгкой руки (кажется, как раз-таки с таниной) в ХудФонд стали поступать договора с формулировкой: «Ленин для фокстерьера»…

Формальности были соблюдены: для экстерьера нельзя, для интерьера нельзя, но для фокстерьера-то никто не запрещал!

Вскоре эти запреты отменили. Но байка о «Ленине для фокстерьера» ещё долго гуляла в стенах ХудФонда.

А потом пришла перестройка. Доведённая до абсурда идея действительно убила сама себя. Конечно, тому было много причин. Но, может быть, и наводнившие страну Ленины в нелепых сочетаниях с рыбаками Камчатки и оленеводами тундры тоже сыграли свою маленькую роль…

Помню, как на один и тот же задник заводской сцены Таня втюхала два чеканных профиля вождя — один слева, другой — справа, они смотрели друг на друга…… Мы через год снова были на этом же заводе, видели это незабываемое зрелище!

Самое смешное было то, что директор завода, которому надо было срочно осваивать очередные деньги на идеологию, заказал на ту же сцену ещё и бюст Ильича…

Карина Аручеан-Мусаэлян (19 мая 1946 – 5 сентября 2021)

Материал собрала и подготовила к публикации Зинаида Вилькорицкая 

От редакции «Нового Континента». 19 мая был бы день рождения Карины, светлая ей память. Скорбим, помним, публиковали и будем публиковать. Спасибо за то, что была – и оставила яркий свет в наших душах и сердцах.