«Новый Континент» Американский литературно-художественный альманах на русском языке
Об авторе
Родился я в 1963 году в Беларуси в деревне Святая Воля (не правда ли, неплохое начало для художника и писателя?). Закончил Святовольскую среднюю школу и вскоре отправился в Советскую армию. Давал присягу на верность СССР и обещал защищать свою родину до последней капли крови. Служил добросовестно, за что и был отмечен по завершению службы в газете «Во славу родины» хвалебной одой. После армии учился на журфаке, но через два года перевёлся на заочное отделение и уехал по комсомольской путёвке в Восточную Сибирь работать в газете «Маяк коммунизма». Это был 1986 год. Хотелось попутешествовать и посмотреть великую страну. Ничего особенного. Люди, как оказалось, везде одинаковы, только разве что в Байкале искупался в холодной воде, да Братскую ГЭС посмотрел, да в -57 градусов мороза девушек после дискотеки домой провожал. В 1988 вернулся в Беларусь и работал некоторое время в белорусских газетах — в основном областного, районного и многотиражного уровня. В начале девяностых ушёл в бизнес и довольно успешно. В конце девяностых решил изменить жизнь и начать всё с нуля в другом государстве. В Праге совершенно случайно попал в круг художников, постепенно освоил профессию портретиста и живописца и вот уже двадцать лет считаю, что жизнь моя удалась…
Художник на Карловом мосту
Если бы на моём месте на Карловом мосту оказался хороший писатель, наша литература давно бы уже имела множество романов не только об этом каменном монстре, но и о его верной подруге Праге. Каждый раз, приходя на Карлов мост, в моей голове загорается красная лампочка. «Немедленно покинуть это пространство!» — говорит мне внутренний голос. — «Кратчайшим путём на выход! Не влезай — убьёт!» И вот так — двадцать лет.
Это было в 1347 году. Каждое утро, проезжая через центр Праги на работу, король Карл IV видел из окна своей кареты множество нищих, стоявших на коленях и просивших милостыню. Это зрелище было не из приятных для короля и поэтому, остановив однажды свою карету на староместской площади, Карл вышел из неё и сказал собравшимся нищим: «Не стойте тут на коленях, как истуканы! Возьмите в руки какой-нибудь инструмент и сыграйте хотя бы простую мелодию, станцуйте, спойте… но не ждите, чтоб вам давали деньги за так! Нарисуйте, на худой конец, какой-нибудь портрет! Или карикатуру!»
На следующий день староместскую площадь было не узнать! Куда только и делась из глаз нищих собачья просьба о милости! Кто пел, кто плясал, кто играл на дудочке… Был даже один карикатурист, возле которого Карл остановился, бросил ему в шапку монету и, одобрительно взглянув на рисунок, похлопал мастера по плечу.
Не уважать художника только за то, что он не гениальный, может только узкий или озлобленный человек.
Легко ли научится рисовать? Легко. Так же, как и летать. Если, конечно, ты родился птицей.
Поистине нелегка участь художника, который старается угодить толпе, но ничем нельзя измерить страдания того художника, который старается угодить стаду!
Уличным художником я стал случайно. Двадцать лет назад я остановился возле этой лужи и от жажды напился с неё, хотя внутренний голос говорил мне: «Не пей, Иванушка, козлёночком станешь!» Но я напился, уж больно жажда была велика, и вот уже много лет стучу копытцами по брусчатке Карлова моста. Разве это не трагедия, достойная глубочайшего сочувствия?
Каждый раз, рисуя карикатуру, я очень стараюсь, чтоб получилось непохоже. В большинстве случаев мои старания успешны, но всё же иногда рука дрогнет и получится похоже. В этих случаях я тут же хватаюсь за резинку и немедленно устраняю закравшийся досадный изъян. Нарисовать похоже и услышать комплимент по своему адресу — невыносимое, досадное унижение для меня, и его никак нельзя допустить!
Большинство людей на Карловом мосту — это хорошо воспитанные интеллигентные люди, поэтому проблем с реализацией у меня, как правило, не возникает. Некоторые платят молча, они тихо смирились со своей печальной участью, что их обманули и вполне согласны с этим. Такой тип заказчика мне очень дорог и порой кажется, что именно с этим заказчиком мы особенно хорошо понимаем друг друга. Встретив такого заказчика где-нибудь в городе, я с удивлением обнаруживаю, что в руках он всё ещё держит тот свёрточек, который вручил ему я. Мне неприятно, что он не выбросил эту чепуху в первую же попавшуюся мусорницу, но я сдерживаю свою досаду, и мы обмениваемся тёплыми дружескими взглядами. Бывает, меня даже благодарят за откровенно непохожий рисунок и платят на несколько евро больше, хотя и не узнали себя. Это лицемеры — мелкие, неинтересные люди, находящиеся в лапах ненавистного мне стереотипа.
Но иногда на Карловом мосту попадаются и невоспитанные, грубые, невежественные люди, которые отказываются платить и говорят : «Непохоже!» Это чужие мне по духу личности — на них не действуют никакие призывы к совести! Не действует на них даже такой важный и неоспоримый аргумент, как «я так вижу!» К счастью, таких «правдолюбцев» на Карловом мосту мало, и каждый день мне удаётся заработать живую копейку без всякого унижения для себя.
— Посмотрите, какая отвратительная рожа! — говорит прохожий на Карловом мосту, показывая указательным пальцем на мою карикатуру.
— Это он себя нарисовал, — снисходительно отвечает этому голосу другой голос, хозяин которого уже успел рассмотреть мой рисунок и окинуть меня презрительным взглядом.
— Интересно, — продолжает первая скрипка, — неужели кто-то захочет иметь у себя такой «портрэт»?
— Я возвращаю ваш портре-е-ет, — напевает вторая скрипка, уже удаляясь.
Через несколько минут слышится примерно та же музыка, но уже в исполнении другого контрабаса, и в ответ — примерно та же ария! И так каждый день двадцать лет подряд одно и то же.
Большинство художников Карлова моста считают себя уязвленными, если их не хвалят. А если их ругают, ведут себя, как дамы, которых не любят. Некоторые серьезно заблуждаются, путая финансовый успех с творческим. И только художник с Карлова моста так натренировался за долгие годы, что так же равнодушен к похвалам, как и к оскорблениям. Художник с Карлова моста похож на старую клячу, которая нет, не оглядывается нервно на замахнувшегося извозчика, а все время думает какую-то старую думу, склонив голову… И все удовольствие этой клячи сводится только к одному — не ударили и ладно… И лишь иногда эта старая кляча подымает голову, и тогда случайный прохожий может заметить в её глазах глубочайшее презрение, сверкнувшее вдруг, как искра догорающего костра.
Иногда на Карловом мосту бывают дни, когда никто ничего не покупает, не заказывает портрет и не хвалит художников. Штиль. Обычно это бывает перед сменой погоды, когда дождевых облаков ещё не видно и небо ясное, но сильно падает атмосферное давление. Люди от этого ходят как сонные мухи — всем недовольные и скупые на похвалу.
В такие дни на помощь художникам приходит человек с очень странной на первый взгляд профессией — сажАлка. В задачу сажАлки входит не только сидеть и позировать художнику, привлекая зрителей, но и внимательно следить — не появится ли среди них человек, который не знал, что ему нужен портрет. Как только сажАлка увидит такого клиента, она обязана немедленно с ним заговорить и убедить его в том, что портрет — именно то, что ему нужно. Бывает, потом люди приходят в себя и не понимают, как это они могли купить такую глупость…
Каждой маме и каждому папе кажется, что их ребёнок самый лучший и гениальный. Зная при этом, что это очень распространённое заблуждение и что их ребёнок в решительном большинстве случаев ненамного отличается от большинства других детей, родители, тем не менее, заявляют: «Нет, ну я знаю, что есть такое заблуждение и знаю, что большинство детей между собой мало чем отличается, но вы посмотрите на моего ребёнка! Он же на самом деле гениальный и исключительный! Ведь это же видно даже слепому!» Вот так и начинающему писателю кажется, что его читатель самый умный, самый добрый, самый чуткий… Посмотрите на эти портреты, разве это не так?
Когда-то давно мне казалось, что в старости я буду добрым, безобидным, буду играться с внуками, рисовать смешные карикатуры и серьёзные портреты на Карловом мосту. Себе и людям на радость. Но… Портреты я уже давно не рисую, а карикатуры… Когда у меня спрашивают, нельзя ли у меня заказать портрет, я отвечаю: «Вы совершили подвиг?» «Вы герой?» Когда мне отвечают «да», я требую удостоверения на подвиг и до сих пор никто мне такового не предъявил. Люди всё же думают, что я так шучу или просто прикалываюсь — и уходят, улыбаясь. Но я не шучу. И не прикалываюсь. Я всерьёз.
К старости я становлюсь злопамятным и мстительным и часто думаю о том, что слишком много в жизни прощал. Это значит, что раньше, в свои двадцать-тридцать-сорок я жил правильно, так, как надо, а сейчас, после пятидесяти, почему-то срывает крышу, и иногда кажется, что будь я таким раньше, то кое-кого бы убил. И почему-то сейчас хочется умереть на войне, и если этого не случится, то кажется, что жизнь будет прожита зря.
Я принадлежу к той категории художников, работы которых покупают еще до того, как они будут готовы. То есть, мне платят вперед и говорят: «Нам понравится все, что вы нарисуете! Можете рисовать по своему усмотрению!» Некоторые идут еще дальше в своем слепом фанатизме и говорят: «Мы даже смотреть не будем, что вы нарисовали! А посмотрим, когда будем вешать дома на стену.» И действительно — не смотрят!
Утром, придя на своё рабочее место возле скульптуры святого Христофора, я бросаю на брусчатку Карлова моста маленький коврик и, став на колени, начинаю молитву. Вездесущие туристы тут же фотографируют меня и тихо перешёптываются между собой. Моя речь непонятна им, но серьезное, почти торжественное выражение моего лица возбуждает у туристов не только уважение ко мне, но даже своего рода поклонение! Китайцы складывают ладони топориком, прикладывают их к груди и вежливо кланяются, с выражением почтения глядя на мою согбённую фигуру. Всё это я улавливаю боковым зрением, но не обращаю особенного внимания — я всецело поглощён своей молитвой.
Вступительная часть моей молитвы состоит из прославления всевышнего, его доброты и могущества, а потом, закончив вступление и трижды низко поклонившись, я приступаю к собственно содержанию своей просьбы к Богу. Моё лицо в этот момент становится необыкновенно одухотворённым, и туристы фотографируют его крупным планом. Видимо, на каких-нибудь китайских фейсбуках я звезда экрана. Ну что ж, пусть. Не будешь же гоняться за каждым китайцем и засвечивать плёнку его фотоаппарата! С этим злом бесполезно бороться. Конечно, я мог бы молиться дома или под мостом и не на виду у китайцев, но мне кажется, что именно с Карлова моста мои послания быстрее долетят адресату. К тому же, находясь на Карловом мосту в окружении чужих мне людей, моё сердце содрогается от прилива любви к Богу и сила моей молитвы удесятеряется.
Стоя на коленях и обратившись в сторону восходящего солнца, я так искренне и от всей души прошу у Бога, чтоб он послал Карлов мост куда-нибудь в тар-тара-ры и превратил это место в чёрную дыру, что на моих глазах выступают слёзы! Я вытираю их тыльной стороной ладони и стараюсь сдержать рыдания. Но не могу — мои плечи вздрагивают, и туристы перестают меня фотографировать. Во всяком случае, несколько секунд я не слышу щелчков их фотоаппаратов. Что ж, мужские слёзы никому не нравятся, я понимаю.
Закончив молитву, я убираю коврик и на этом месте начинаю раскладывать свои вещи. Так начинается мой рабочий день. Вскоре восходящие потоки воздуха высушат моё мокрое от слёз лицо, продуют мне глаза, из заплаканного раба божьего я снова превращусь в уличного художника, готового ко всяким неожиданностям и перипетиям судьбы.
Чтобы получить право рисовать портреты и картины на Карловом мосту, нужно пройти экзамен. И не только на профессиональное мастерство! Уметь рисовать — этого мало, чтоб быть художником Карлова моста, нужно ещё уметь прогибаться под изменчивый мир, вовремя улавливать конъюнктуру около-художественного рынка и уметь реагировать на любые его колебания. Иными словами, нужно попасть во вкус покупателю. Это не так просто, как кажется и, бывает, намного тяжелее, чем заниматься собственным творчеством. Однако, покинуть Карлов мост ещё сложнее — от этой гидры, однажды поселившейся в вашем сердце, избавиться уже едва ли возможно… Вместо отсечённой одной головы у неё вырастают новых пять! Как ни отряхивай руки, а грязь, налипшая на них, останется с вами уже навсегда, ибо Карлов мост — это праздник, который всегда с тобой…
Каждый день возле мольбертов художников можно заметить «юных» фотографов, которые стараются запечатлеть не себя (что целиком весьма странно на Карловом мосту), а картины художника. Из этих юных фотографов можно выделить две категории — одни фотографируют, чтобы вечером в гостинице выбрать понравившуюся картину и назавтра купить, другие же фотографируют с целью сделать компьютерные копии. Эти копии получаются даже лучше оригиналов! То есть, ещё более вульгарнее, чем оригиналы — краски становятся более ядовитыми, а значит, и более яркими, что очень любит наш неискушённый, но думающий, что он искушённый, потребитель. Потом они вешают эти картины у себя в жилище или в офисе и называют это «сувениром из Праги». Воспоминанием.
За последние десять лет в средневековом подвале Карлова моста, где я снимаю место под склад, скопились тысячи портретов, которые так никто никогда и не увидит. Некоторые я выбрасываю, некоторые хранятся. На рисование этих портретов ушли лучшие годы моей жизни или — большей их части. Лучшие годы своей жизни я потратил на то, чтобы делать нечто такое, чего никто никогда не оценит, не купит и даже не увидит! Ведь кому придёт в голову мысль купить портрет, если на нём нарисован чужой незнакомый человек?! Даже не знаменитость, а зачастую просто бомж — этих можно рисовать на Карловом мосту подолгу и почти бесплатно, правда, когда бомж видит, что на него смотрит много людей, он норовит положить возле себя шапку, чтоб в неё бросали деньги и не понимает, почему этого не делаю я.
— Где у вас продаётся марихуана? — каждый день спрашивают у меня по нескольку раз в день туристы из разных стран. Моё обветренное лицо и выгоревшие от солнца волосы вселяют у прохожих уверенность, что я какой-то уличный негодяй, чуть ли не напёрсточник или валютчик. Или сутенёр, поскольку ещё и спрашивают «где у вас можно «культурно» отдохнуть и подмигивают. Когда я показываю рукой на позолоченный сверкающий на солнце купол народного театра и сообщаю, что сегодня дают «Дядю Ваню», на меня смотрят с подозрением и говорят: «Ты что, дурак?» Когда незнакомые люди узнают, что я читал «Сагу о Форсайтах» и «Войну и мир», они удивляются так сильно, как будто я говорящая обезьяна! Причём, говорящая не только понятные человеку слова, а владеющая осмысленной речью! На их лицах я вижу неподдельный ужас!
Когда на Карловом мосту к моему мольберту подходят клиенты, то обязательно спрашивают: «Где художник?» Видимо, в их представлении художником может быть кто угодно, но только не такой человек, как я. Один турецкий пашА был так удивлён, когда на моём рисунке узнал себя, что долго хлопал меня по плечу и восклицал: «Ты очень хороший композитор!»
Двадцать лет назад мне очень хотелось быть художником Карлова моста. Чтоб стать им, пришлось ходить на какие-то курсы, сдавать экзамены, участвовать в конкурсах и даже пройти школу фигурального рисования в местной академии искусств, где профессор пан Boris Irku определил меня сразу на третий курс. Тогда мне казалось, что мой мир разрушится, если я не попаду на Карлов мост и не буду там художником. Я даже ходил один раз к скульптуре Яну Непомуцкому и полировал собачку. А теперь мне кажется, что мой мир разрушится, если я не покину Карлов мост и не перестану быть на нём художником. Если я не уйду отсюда раньше, чем умру, то моя жизнь будет прожита зря.
Александр Дедок
Рисунки автора