Сергей Жуковский | Фашистёнок

– Эту Красную Звезду я, сынок, под Киевом заслужил… – Фёдор аккуратно развернул белую тряпочку. – Зажали нашу роту… Что от роты осталось… Но ничего… Отбились… Потом, вишь, её царапнуло пулей… Вот – скол на лучике… А – вторую… Когда Двину форсировали… Ночь… Холод…Аж до кости пробирало… Кто – на плотике, кто – на брёвнышке… Фрицы, гады, учуяли… Да как давай нас минами и пулемётами поливать… Столько утопло… Да и побило… Тоже бог миловал… Только «сидор» очередью пропороло…

А когда первый раз под снаряды попал… В сорок первом… Совсем молодой был… Юнец… Что – ты нынче… Как стало с неба молотить по окопам нашим – не приведи боже… Я в щель зарылся… Земля на зубах скрипит… Вокруг всё ухает… Охает… Ахает… Земля, как живая, колышется… Люди орут… Я бормочу только: «Господи… Спаси и сохрани…» А что поделаешь?.. Куда побежишь?.. А потом стихло вдруг… И «тигра» их на нас попёрла… Я глянул: мамочки!.. До самого леса – танки, танки, танки… А у меня в руках – трёхлинейка… Патронов – десятка три… И – штык ещё… Коли штыком «тигру» эту… Коли…

Что смотришь, парень?.. Когда запечёт, и бога, и чёрта помянёшь… Я сам-то ни к каким религиям не относился… До поры до времени… И Клавдия Ильинична, жёнка моя… Тоже скрывала, что – крещёная… Умная была баба… Толковая… Я, когда выпивши приходил… И не поносила… И не хулила всяко… А в постелю уложит… Спи, говорит, Фёдор… Спи, говорит, мой хороший… И утром чарочку ещё поднесёт… Чтоб не мучился с похмелюги…

И сынов мне родила… Борьку с Алёшкой… Борька нынче рыбу ловит… Чёрти где… По морям-океанам… Навещал года три назад… Просоленный весь… Чёрный… Денег привёз нам с матерью… Крышу вон новую справили… Холодильник купили… А Алёшка – дурак дураком… Торговать курами подрядился… Оттуда кур тащит… Здесь торгует… А потом надули его крепко… С курами теми… Долгов, пенёк, понаделал… Приехал тоже… Батя, говорит, помоги… Дай денег… Продай, говорит, хату свою… Я, говорит, уже и купца нашёл… Хорошие гроши даст… Я тебя, говорит, с мамкой собой заберу… В город… А то, говорит, квартиру отнимут… Посадят, говорит… Ага, говорю, щас!.. Вспомнил отца с матерью… Когда петух жареный клюнул в задницу… Когда торговал, носу не казал… Обжулили тебя свои же, так садись!.. Посиди годков пять… Может, поумнеешь… Профессию получишь… Нормальную… Мужицкую… Там тебе и квартира будет… И – харчи дармовые… И – наука всякая… Обиделся… Пропал… Ещё во всякие всячины влез… Запил… Короче, ушла от него супружница… И деток с собой забрала… Внучат моих… Дашку и Павлика…

Фёдор помолчал.

— А в по за том году Клава моя курам корм задавала… Нагнулась… И упала… Хорошо – сосед, Колька, увидал… «Скорую» вызвал… Да пока приехали… В нашу-то глухомань… Вокруг озера… В объезд… Лесом… По ухабам… Мост проклятый до сих пор гнилой стоит… Жёнка моя уже хрипеть стала… Ударило её сильно… В голову… Когда в гробу лежала – всё затылье синее было… Я тогда первый раз к попу и пошёл… Свечечку поставил… За упокой души, значит…

Старик гулко высморкался и ткнул мятым платком в угол комнаты, где стоял маленький пыльный телевизор.

— А девок этих… Что храм опоганили… Я бы не судил… Не-е-ет… Уж коли вера у тех, кто был в церкви… И всё это видел, была такова, что не судили их там… На месте… Своим судом… Человеческим… Значит, так им и надо… Верующим этим… Значит, вера их – такова, что духу не хватило им… Бесстыдство это пресечь… Сразу!.. На корню!.. Значит, так им и надо!.. Значит, скоро в храмах совокупляться будут на отпевании!.. И на алтарь мочиться в обедню!.. И нечего сейчас, после драки, кулаками махать!.. Поздно!..

Со мной, сынок, и татары бок о бок воевали… И – хохлы… И – грузины… И – евреи…

Зашли бы те девки в мечеть какую… Или – в синагогу… Моргнуть бы не успели… Порвали бы их на части… Да собакам бросили… А что?.. И поделом…

Да-а-а-а… А ты как думал?.. Все воевали… Рядом… Плечом – к плечу… Кацман Мойша вон… Дружок мой преданный… Отважной души был человек… Героической… Год, поди, мы с ним из одного котелка кашу хлебали… Пока не убило его под Варшавой… И никто ни в кого пальцем не тыкал… Мол, ты – такой… А я – таковский… Все были равные… Все за Родину родную свою бились… И гибли за неё…

Чтобы нынче Родину эту нашу по частям продали… За тряпьё всякое… За кур ихних паршивых… За девок голых… А мы, вроде как, на обочине остались… Кому нужны?.. С войной своей… С подвигами… С жизнями прожитыми… Да никому… Раньше вон… В школу меня звали… Детишкам показать… Кому они «спасибо» сказать должны… За то, что родились… За то, что живут… И не картоху гнилую с корой варёной, а булки сдобные лопают… С голода не пухнут… От бомбёжек под пол не лезут… А потом забыли… К чему мы им, старичьё… Другие герои нынче… «Менты»… Да бандиты… Да шлюхи всякие…

Так и живу… Один, значит… Ничего… Пенсию плотят… На хлеб, кашу и махорку хватает… А больше мне и не надо… Помру – похоронят… Гроб, крест я давно смастерил… В сарае стоят… С Клавдией своей и лягу… Рядышком… Много не много, а пятьдесят семь годков мы ней прожили… Душа – в душу…

Ты, парень, чай-то допивай… Новый, может, тебе налить?.. Нет?.. Ну, допивай тогда…

Фёдор указательным, коричневым от табака, пальцем потёр красные глаза.

— А Орден Славы… Это уже – под Берлином самым… За… Да ладно… А ещё случай был в сорок пятом, в марте… Чую спиной: сопит кто-то… Оборачиваюсь – фашистёнок лет двенадцати… В очёчках… Со «шмайсером»… Сопли-и-и-ивый весь… Шейка тощенькая из ворота торчит… Одно очко – с трещинкой… И смотрит на меня глазёнками испуганными… Гитлерюгенд… Слыхал, наверно?.. Нет?.. Фрицы… перед тем, как подохнуть, на нас малолеток бросили… Думали: мы детей пожалеем… Ща-а-а-ас… Наших деток кто жалел?.. Наши хаты кто жёг?.. Да баб – на сносях… Заживо… Ну, я его из ППШа и положил… Война, брат… Не – ты, так – тебя…

А у вас там что – опять?.. Тимуровцы – какие?.. Или как сейчас зовётесь?.. Или военкомат вспомнил?.. Что пришёл-то?.. Запамятовал – как тебя величать-то?..

— Петя, – не громко сказал молодой человек и быстро ударил старика металлическим прутом, выхваченным из рукава куртки.

Фёдор охнул и тяжело повалился на пол.

Петя наклонился над телом.

Посмотрел на окровавленную голову старика.

Замахнулся.

Опустил прут.

Обтёр испачканное железо о стёганый жакет Фёдора и спрятал обратно, в рукав «аляски».

Аккуратно сложил в белую тряпочку все награды, засунул в карман куртки.

Прислушался.

Открыл дверь.

И замер.

На крыльце молча, недвижимо стояла большая чёрная собака.

Молодой человек пошевелился.

Собака глухо зарычала.

Петя медленно скосил глаза.

Осторожно нагнулся.

Протянул руку.

Вытащил из-за стоящих в сенях граблей вилы.

Собака, не мигая, смотрела на человека.

Петя, не дыша, взял вилы двумя руками.

Плавно отвёл назад.

И со всей силы ткнул в собаку.

В это же мгновение громыхнул выстрел.

Заряд жакана густо пропорол синюю «аляску».

Молодой человек выронил вилы, повернул голову назад и, открыв окровавленный рот, рухнул в дверной проём, прямо под лапы собаки.

Старик опустил ружьё.

Собака понюхала волосы лежащего человека и коротко гавкнула.

— Да, Герда… – старик потрогал рукой разбитую голову. – Они думали: мы их пожалеем… Ща-а-а-ас… Война, брат… Не – ты, так – тебя…