Илья Абель | Преданная дружба

Австрийский писатель Франц Кафка умер в первых числах июня 1924 года, а чуть больше, чем сорок дней после его ухода из жизни, в середине июля того же года, его друг и душеприказчик, писатель и литературовед Макс Брод опубликовал оба варианта завещания писателя и сообщил, что готовит к изданию его рукописи. И это при том, что в тех самых строчках, которые напечатаны были в известной берлинской газете, Кафка однозначно указывал на то, что все ненапечатанное им литературное наследие должно быть полностью уничтожено. Таким образом, самый близкий ему человек категорически не выполнил его волю, выпустив в свет те произведения, которые сделали имя Кафки всемирно известным. В первую очередь это касается романов «Америка», «Процесс» и «Замок», а также эпистолярного наследия классика национальной, европейской литературы.

Можно, конечно, говорить о том, что оба варианта завещания Кафки, написанные за несколько лет до его смерти, не были формальным образом переданы Максу Броду, а нашлись среди бумаг писателя уже после его ухода. Можно говорить и о том, что Макс Брод, осознавая значение написанного Францем Кафкой, считал своим долгом восполнить тот недостаток славы, который сопровождал писателя при жизни. Можно говорить и о том, что открытие читательской публике прозы и писем Кафки стало фактом не только литературным, но и культурологическим, значение которого нельзя умалить. Можно ссылаться и на то, что пражский гений двадцатого века был чрезвычайно требователен к себе, потому очень щепетильно и пристрастно относился к собственной литературной деятельности.

Тем не менее, его последняя воля очевидна, как и то, что сознательно, целенаправленно и несколько цинично при всех возможных лучших побуждениях она не была исполнена должным образом. Поэтому поступок Макса Брода следует оценивать не как подвиг дружбы, а как ее предательство.

В принципе, можно было бы как-то оправдать Макса Брода, если бы он сделал доступным широким массам отдельные страницы произведений Франца Кафки и те небольшие фрагменты из его писем, которые касаются исключительно того, как создавались те или иные произведения. Все остальное при правильном истолковании воли автора их должно было быть передано в архив, чтобы стать фондом для изучения его филологами, специалистами-культурологами.

И вот по каким причинам.

Во-первых, читаешь письма Кафки к его первой и сильной любви, невесте Фелиции, которые он писал в течение нескольких лет, и понимаешь, что они не просто исключительно личные, а прежде всего – интимные, поистине – частные. Тем более, если иметь в виду, что отношения с этой девушкой у писателя складывались неровно, более того, трагически, с размолвкой, разочарованием, новыми надеждами, которым так и не суждено было совершиться. Тут надо иметь в виду, что в России издавна славна школа переводчиков с европейских языков, и, конечно, в данном случае, с немецкого. Эти письма, как и то, что посылалось Милене, отцу писателя, другу Максу Броду, не говоря о сугубо литературных произведениях, переведены блистательно. Так, что сами по себе становятся произведениями литературы. Что в данном случае есть некоторое излишество, им не хватает в переводе разговорной интонации, они торжественны, даже напыщенны и пафосны в изумительном переводе. При том, что их неловко читать, поскольку они адресованы были конкретному человеку и выражают сиюминутные состояния Кафки в момент их писания.

Во-вторых, именно из-за того, что вышедшие посмертно произведения Кафки не были им завершены, продолжаются споры о том, как их правильно издавать. Например, касается это сложного по авторской композиции романа «Процесс», который однажды издали в виде самостоятельных глав-тетрадей, чтобы читатель сам составлял их в любом порядке.

Но, принципиальнее всего, в-третьих, то, что, вероятно, имел в виду Франц Кафка, зафиксировал письменно отношение к своим произведениям, которые не стал публиковать при жизни. Будучи по существу человеком редкой, наверное, уникальной душевной организации, как-то ощущая, что пишет не только литературное, а нечто пророческое, обобщенное, даже метафизическое по существу своему, он мог иметь в виду в своих завещаниях и то, что его книги должны прийти к читателям с паузой в несколько десятилетий, что было бы правильно и с точки зрения наследственных прав, и по сути их. Появившись в тридцатые годы прошлого века, они произвели в общественном сознании Европы и мира не переворот, а фурор, будучи, по моему мнению, явлениями преждевременными и мощными по концептуальности своего содержания. Они самим присутствием в литературе разных стран породили последователей и эпигонов, хоть и не были поняты в нужной мере. То есть, общество, познакомившись с ними сразу после смерти их автора, было поражено тем, что в них выражено, но еще не было готово воспринять это аутентично. Да, благодаря усилиям Макса Брода писатель Франц Кафка сразу же стал классиком, но ему не это было нужно, как создателю емких, непростых, изысканных по мысли и выразительности текстов. Их приняли сразу и полностью, но, может быть, и до сих пор еще не воспринимают по достоинству, так, как хотелось бы Францу Кафке. Потому очевидно, что и ему, и обществу Макс Брод оказал ненужную, скажем прямо, преступную и недобросовестную услугу, пренебрегши волею друга и современника.

Доказать это можно чисто статистически: книги Кафки издаются на разных языках постоянно, и потому, в том числе, что имеют спрос, как литература неординарная, специфическая, с элементами мистики в духе фрейдизма. Но, если бы можно было узнать, прочитаны ли книги Кафки, которые куплены были в свое время, поняты ли они в том аспекте, который важен был для писателя щепетильной отзывчивости боли и страдания, совпало бы количество тех, кто имеет его книги с тем, сколько людей их прочитали от начала до конца хотя бы один раз. Почему-то думается, что нет.

Скажу более: уверен, что письма и проза Кафки, изданные в нарушение его желания и вне его намерений, есть эстетическое и этическое табу, их читать вредно, неуместно и нечестно хотя бы из уважения к тому человеку, кому они принадлежали по праву авторства.

Такое ригористическое суждение вряд ли может быть спорным, поскольку оно – логично и последовательно. Право автора распоряжаться написанными им трудами никто и ничем нельзя отменить. Например, был бы судебный процесс. И Макс Брод выиграл его, как выиграли юристы, у которых на руках имелись несколько вариантов завещания Альфреда Нобеля по поводу его имени премии, тогда другое дело. Но суда такого не было и в помине. Макс Брод единолично решил судьбу творчества Франца Кафки, не имея на это юридически оправданного решения. И потому совершил недостойный поступок, что бы и кто бы как бы о нем не высказывался постфактум.

Да, скорее всего, европейская литература что-то и потеряла бы, если бы Макс Брод выполнил дословно, буквально волю Франца Кафки, высказанную по поводу его наследия, но потеряла бы только во времени. Книги Кафки рано или поздно пришли бы к читателю, пусть и не массовому. Но своевременно, юридически оправданно и честно, чтобы при знакомстве с ними не оставался все же осадок соприкосновения с чем-то недозволенным, как бы нелегальным и суетным, что было бы соразмерно масштабу того, что написал при жизни и не издал по субъективным соображениям Франц Кафка.

В приложении к данному тексту кажется естественным и убедительным приложить лишь один фрагмент его литературного наследства – то, что обозначено, как последнее пожелание больного и понимающего скоротечность собственной жизни человека.

Завещание

Дорогой Макс, возможно, на этот раз я больше уже не поднимусь, после легочной лихорадки в течение месяца воспаление легких достаточно вероятно, и даже то, что я пишу об этом, не предотвратит его, хотя известную силу это имеет.

На этот случай вот моя последняя воля относительно всего написанного мною:

Из всего, что я написал, действительны только книги: «Приговор», «Кочегар», «Превращение», «В исправительной колонии», «Сельский врач» и новелла «Голодарь». (Существующие несколько экземпляров «Созерцания» пускай остаются, я никому не хочу доставлять хлопот по уничтожению, но заново ничего оттуда печататься не должно.) Когда я говорю, что те пять книг и новелла действительны, я не имею этим в виду, что желаю, чтобы они переиздавались и сохранялись на будущие времена, напротив, если они полностью потеряются, это будет соответствовать моему истинному желанию. Я только никому не препятствую, раз они уж имеются, сохранять их, если хочется.

Все же остальное из написанного мною (опубликованное в газетах, рукописи или письма) без исключения, насколько это возможно достать или выпросить у адресатов (большинство адресатов ты ведь знаешь, речь идет главным образом о…, в особенности не забудь о нескольких тетрадях, которые имеются у…), – все это без исключения, лучше всего нечитанное (я не запрещаю Тебе заглянуть туда, но мне, конечно, было бы приятнее, если бы Ты не делал этого, во всяком случае никто другой не должен заглядывать туда), – все это без исключения должно быть сожжено, и сделать это я прошу тебя как можно скорее.

Франц
(1922)

Перевод Е. Кацевой

Франц Кафка. Афоризмы. Дневники. Завещание/пер. С нем. Ю. Архипова, Е. Кацевой. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2016 (Азбука-классика, Non-Fiction).

Илья Абель