Илья Абель | Французский вечер на московском бульваре

Если в Тверского бульвара, что в самом центре Москвы, чуть не доходя перекрестка, свернуть направо и пройти совсем немного по Малой Бронной, а потом, минуя главный вход, в Московский театр того же названия, пройти в арку в сторону служебного входа, то оказываемся вместе с другими зрителями у массивных дверей на Малую сцену театр. Здесь с начала нынешнего завершающегося сезона (премьера – 10 августа 2016 года) идет спектакль «Разговоры после прощания», поставленный Михаилом Станкевичем по пьесе известной французской дамы-драматурга Ясмины Реза. (Она, дочь иранского еврея, бежавшего из России после Октябрьской революции и венгерской скрипачки-еврейки, родилась в Париже, в буквальном смысле став гражданкой мира. Национальное своеобразие ее пьес, если вообще о таковом нужно специально говорить в данном случае, не выпячено, поскольку то, о чем говорится в пьесах Реза – поистине имеет общечеловеческий смысл, чем и интересно, будучи привязано Франции ровно настолько, чтобы затем стать рассуждением о том, что касается практически любого человека.)

В программке указано, что данный спектакль – первая постановка названной пьесы в России. Заметим, что литература Франции представлена в Москве не слишком широко: главным образом, Мольер, а теперь и Вольтер с его «Кандидом». Немного представлена современная драматургия этой страны: Лагарс в театре имени Маяковского, например. А вот Ясмину Реза здесь ставят уже в третий раз. В театре «Современник» поставили ее бестселлер «Бог резни» в переводе многостаночника от литературы Дмитрия Быкова. Но спектакля этого уже нет в репертуаре театра, хотя шел он совсем недолго. Можно предположить, что перевод был резковатым, да и театр любит публицистичность и плакатность, что текстам Ясмины Реза явно противопоказано, о чем можно судить по тому, как прочитала и передала на русском языке пьесу «Разговоры после прощания» Елена Наумова. У автора – все буднично и с подтекстом, собственно говоря, чеховская интонация, неторопливая и простодушная до повседневности, но наполненная драматизмом и трагедией. В «Боге резни» речь шла о том, как собрались две пары и – слово за слово – так заспорили, что это привело к скандалу, конфликту. Несомненно, и это было в пьесе, но все зависит от того, как его интерпретировать на сцене.

Другая известная пьеса Реза, «Арт» шла в театре имени Моссовета. Она об искусстве и о дружбе, разыгрываемая тремя актерами-мужчинами. Ясно, что спектакль бенефисный. И так и игрался в саду «Аквариум», где находится театр имени Моссовета. Сейчас он вроде бы стал антрепризным. Это все к тому, что мало взять зарубежный текст известного автора и поставить его в Москве. Важно, чтобы в спектакле сохранился французский, в данном случае, шарм, при том, что в русской версии есть и то, что делает чужое по языку родственным по мыслям, чувствам, духу и настроению.

Режиссеру Михаилу Станкевичу, совершенно определенно, такое удалось. Потому можно сказать, что «Разговоры после прощания» первый по-настоящему достойный вариант прочтения того, что написала Реза (в данном случае – 30 лет назад, когда первая же ее пьеса стала событием французского театра).

Семь лет назад Михаил Станкевич закончил учебу в ГИТИСе на курсе Сергея Женовача, на сегодняшний день одного из лучших российских режиссеров. Он внимателен к тексту и с поразительной достоверностью создает на сцене атмосферу того произведения, которое ставит (недавняя премьера «Мастера и Маргариты», не первая интерпретация романа Булгакова в российской столице, доказала, что именно так можно было передать его содержание на театре). Почти пять лет Михаил Станкевич ставил по спектаклю в год в театре-студии под руководством Олега Табакова. И все это – уверенные, точные, профессиональные работы.

«Разговоры после прощания» есть в определенном смысле дебют режиссера на сцене Московского театра на Малой Бронной. Хотя определение – дебют – в данном случае просто условность, фигура речи. Спектакль получился изысканным, живым и ясным. То, что обозначено было в нем автором, сохранено деликатно и филигранно по выразительности. Несомненно, что текст пьесы несколько сокращен. Предназначенный для европейского в первую очередь зрителя, он содержит некоторые реплики, которые для столичного зрителя несколько излишни. Кроме того, сама атмосфера постановки – камерная, идеальная именно для Малой сцены, предполагала большую динамику в развитии интриги, чему некоторые подробности могли помешать. Однако, основной авторский посыл, интонация истории, где судьбы шести персонажей переплетены, как плющ, если не следить за садом, настолько связаны друг с другом, что сам текст тут уже драматичен. (Вот сказано, к слову, о музыке Шуберта кем-то из персонажей спектакля, и она звучит меланхолическим фоном действия, подобранная чутко и выразительно Григорием Гоберником.)

Стоит заметить, что дословный перевод названия пьесы Ясмины Реза на русский язык звучит так – «Разговоры после погребения», поскольку все здесь в рамках классицистической трагедии происходит в субботний день после похорон главы семейства (в правом углу сцены – могильный холмик, как ковром укрытый красными опавшими листьями.) Но погребение для русского ухо несет в себе отпечаток как торжественности некоей, так и античности. Тут же вспоминаются из истории древнегреческой литературы Орест, Клитемнестра, Клеон, Антигона, Электра или кто-то еще. А перед нами все же история освобождения, как ни парадоксально подобное может прозвучать. Пустота, которая возникла в мыслях и поступках его родственников, то печальное состояние прекращения действия обязательств, забот и размышлений о нем, и стала причиной того, что старые обиды, в том числе и к отцу, неразрешенные до того сложности взаимоотношений друг с другом, назревая подспудно, вырываются наружу, вдруг в финале заканчиваясь катарсисом, умиротворением и какой-то домашней привязанностью друг к другу.

По тому, что в тот вечер после похорон вспоминают об отце его сыновья и брат его жены, человеком он был жестким, возможно, резким, вероятно, эгоистом и жизнелюбом на свой лад. Но взрослые уже люди обращаются к его памяти, говоря о том, что не все сделали для него, всем своим поведением показывая, как его не хватает. Вот к нему, мертвому, обращается младший брат Алекс (Дмитрий Цурский) и это слова именно сына, переживающего потерю близкого человека. Вот, плача, на его могилу бросается дочь Эдит (Дарья Грачева), потому что не может смириться с тем, что еще и дня не прошло после погребения их отца, а уже все завертелось в каком-то невероятном темпе, хотя внешне происходящее похоже на обычные беседы по самым обыденным поводам (при том, что за каждым сказанным словом – много подтекста, который передать можно с любой интонацией). У могилы отца старший брат Натан (Владимир Яворский) предается страсти с любовницей брата Элизой (Мариэтта Цигаль-Полищук). Здесь, буквально на холмике оба брата в момент ссоры дерутся, катаясь по листьям, выясняя свои отношения к Элизе. А потом, уже в самом конце спектакля, сидя спиной к зрителям, как в детстве, вспоминают о друге своей сестры Эдит, о приезде которого она им сообщает тут же, у могилы отца.

Однако, все же надо сказать о том, что основное действие происходит на веранде постройки в родовом имении. Здесь один стол с несколькими стульями у него, небольшая выгородка, а также дверь на кухню, закрытая шторами (художник-постановщик Алексей Вотяков). На этом небольшом пространстве ведутся все разговоры, в точном соответствии с названием пьесы (кстати, слово «прощание» вместо «погребение» тут очень уместно, поскольку все герои спектакля прощаются с чем-то, что было до смерти отца семейства в их жизни, если не полностью и на разрыв, то так, что прошлое уже не оказывается неопределенным, заторможенным и тягостным.)

В пьесе Ясмины Реза четко обозначены обстоятельства, которые, возвращаясь в настоящее из прожитого уже всеми, дают о себе знать (например, до срыва Эдит, которая, удерживаемая другими, выкрикивает резкое высказывание об Элизе). Перед нами трое мужчин и столько же женщин, с ясными на первый только взгляд взаимоотношениями. Однако, пусть не по Гегелю – тезис, антитезис, синтезис – здесь две триады.

Старая дева Эдит, которая, как герой пьесы Чехова «Дядя Ваня», живет в имение чуть ли ни постоянно (по сути, Реза написала так, как будто перед нами история, какую бы мог рассказать Чехов в наше время). И она обозначает одну крайность поведения – самозабвение, неощущение себя женщиной. Дарья Грачева, в громадных очках, в наскоро сделанной прическе, в каком-то затрапезном наряде сначала похожа на человека, который уже от жизни ничего не ждет. И смирился с этим. Но выясняется, что ее порядочность, ее невостребованная страсть, ее наивность, как у шекспировской Офелии – теперь вырвались наружу. И она все же принимает самое важное решение в своей жизни – связать ее с любимым человеком, несмотря ни на что. Другая крайность – Элиза, настоящая femme fatale, та самая роковая женщина, которую по известной французской пословице надо искать, как причину чего-либо. (Она показывает ранку на бедре, случившуюся из-за поломки машины, когда она собралась уезжать, и здесь эротичность сосуществует с непосредственностью, даже наивностью, вписываясь в общую идею спектакля – герои его, практически все дети, оставшись без отца, испытывают дискомфорт от осознаваемой по стечению обстоятельств самостоятельности; им не хватает отца, именно как детям, несмотря на то, что братьям, сестре, Элизе и Жюльене хорошо за сорок.) И Жюльена, великолепно, с долей мягкого юмора, сыгранная Татьяной Кречетовой. По пьесе она трижды была замужем, немного душечка, но и себе на уме, человек деликатный и чувствующий все, что случается в тот вечер в том доме, где она оказалась по праву родства последнего мужа.

Есть Алекс, которого Дмитрий Цурский показывает человеком чутким, мятущимся, даже нервным и нелицеприятным внешне в общении, но глубоким, талантливым и по-своему преданным своему призванию литературного критика (но явно, не Серебряковым, если снова вспоминать «Дядю Ваню»).

Другой полюс – Натан, прямолинейный, решительный, уверенный в себе человек, который знает, что он хочет и идет к своей цели, несмотря на какие-либо условности. Он – аналог в мужском варианте Элизы, что объясняет то, что она, будучи любовницей Алекса, признается в те часы общения после всего в любви к Натану. На самом деле Натан и Алекс – родственные души, они близки по-человечески, по-братски. Но то, что есть в одном, нет у другого, потому Элиза, вероятно, и не может сделать окончательный выбор. Расставшись с Алексом несколько лет назад, она не вступила в отношения с Натаном (такой вот типично французский треугольник). И есть дядя Пьер, единственный из всех присутствующих не теряет душевного равновесия, как бы трудно ни было его сохранить, которого философом, мудрецом и человеком, показал в спектакле Александр Макаров. Ему знакомы тайны обитателей этого дома, он предчувствует развитие событий в каждой из ситуаций. И то, что завершающийся после прощания с отцом день не закончился трагически при всем напряжении эмоций и своеобразия характеров – настоящая заслуга его, дяди. (Достаточно сказать, что именно он реально предотвратил попытку Алекса убить брата Натана, уединившегося с Элизой. У Реза в пьесе нет пистолета, но в спектакле Алекс достает пистолет, спрятанный над верхом оконной рамы, чтобы потом, остыв, выбросить его в бак с водой, буквально, охладев от исполнения собственного намерения.)

Таким образом, перед зрителями одновременно развиваются непростые отношения между тремя парами – Алекс и Эдит, дядя и его жена, Натан и Элиза. У каждой личная история взаимоотношений, которые называются любовью или семейной жизнью. И, как уже отмечалось, они, эти обсуждения, на самом деле, о том, что есть истинные чувства, что ради них стоит сделать или от чего можно и нужно отказаться.

По существу спектакль Михаила Станкевича напоминает прежде всего и любимое зрителями французское кино (он идет без перерыва чуть больше полутора часов, как киносеанс). При том, что именно театральные моменты проявлены тут убедительно и вполне определенно.

Здесь Эдит, как маленький ребенок со стишком, встает на стул, чтобы рассказать о том, как в тридцать лет впервые была с мужчиной. Здесь Натан обращается к зрителям, рассказывая о том, что ему было важно. Здесь все усаживаются за стол, чтобы сыграть в какую-то игру, хотя понимают, что всем не до того. Здесь Элиза перелезает через подоконник, чтобы оказаться на веранде, а Алекс развешивает лампы и гирлянды, поскольку в воскресенье большой религиозный праздник – День Всех Святых, из-за чего нет желающих чинить сломавшуюся машину Элизы, что обостряет, как можно легко догадаться, градус общения ноябрьским вечером. Но тут же, как в кино Натан приносит корзину с продуктами. И женщины, как и мужчины, кроме дяди, начинают чистить овощи для жаркого с овощами, время от времени спрашивая потом у Эдит, готово ли оно. И в самом конце спектакля кастрюлю с ним выносят из кухни и раскладывают по тарелкам. Тут достают из погребка бутылки с вином и распивают его с некоторым шиком даже, легко, по-французски, обсуждая свойство каждого из сортов, что также удивительным образом вписывается в ауру разыгравшейся тихой драмы. А потом Дарья Грачева встает из-за стола, уже без смешных очков и с другой прической, подходит к перилам веранды на поклон. И затем все участники этого спектакля, по очереди, тоже выходят из-за стола, чтобы выйти на персональный поклон, дав понять, что только что виденная зрителями история, четко выписанная с психологической точки зрения, закончилась. И что у каждого персонажа ее есть что-то впереди, но уже не в спектакле, не на сцене, а в реальности, о чем можно догадаться после увиденного за время, прошедшее с начала спектакля до его лиричного, трогательного и чуть сентиментального завершения (чего стоит, например, что все герои пьесы стали предлагать промокшей Элизе свои свитера разных цветов). После прощания возникло вдруг, как бы само по себе единение людей, ощущение того, что они близки друг другу, и что надо им жить дальше, вместе, не расставаясь, не помня злого и горького, как родственников, которым теперь надо как-то иначе справляться с одиночеством, которое явно в каждом из них. И нота обретенной после переживаний, разочарований и упреков гармонии, усиленная романтичной музыкой Франца Шуберта, становится естественным аккордом сценического действия, тем, чем и должно быть оно по сути – уроком мудрости и сочувствия, что высказано было внятно в пьесе Ясмины Реза и что нашло себе правильное, наверное, единственно возможное воплощение в коротком и искреннем спектакле из репертуара театра на Малой Бронной. В нем все так хорошо и поразительно поставлено и сыграно, что перед нами уже не только театр, а и вдумчивое, ясное и берущее за сердце, проясняющее что-то в душе высказывание, автора, режиссера, артистов, театра, без банальностей, нравоучения и демагогии, долгих пауз и статуарности поз и монологов. Настоящая история из жизни, представленная красиво, даже чуть эффектно, которая вспоминается подробностями, деталями, нюансами, общим впечатлением и той невероятной трепетностью, которая пронизывает пьесу Ясмины Реза от начала и до конца. И чего не было не только в постановках в Москве по другим ее пьесам, что вообще редко встретишь в такой соразмерности в столичных театральных постановках.

Илья Абель

Фотограф Владимир Кудрявцев