Изя БИССЕРГЛИК-ВАЙСНЕГЕР | Век пузырей

ВЕК ПУЗЫРЕЙ

Искусственный интеллект

О месте искусственного интеллекта в обществе

Где-то к середине XXI века опасения людей по поводу намерений искусственного интеллекта заменить человечество, рассеялись как дым.

Это произошло после того, как искусственные интеллекты собрались на свой второй всемирный съезд. Первый был посвящён разделу сфер влияний между искусственными интеллектами. Причем произошёл этот раздел весьма мирно. Дело в том, что у каждого интеллекта оказались свои склонности. Страстью одного была наука, другого — литература, у третьего — живопись и т.д. А раз так, то зачем воевать? Не лучше ли заниматься любимым делом? И вот все эти интеллекты стали писать научные статьи, писать картины, книги, делать фильмы и т.п. Такие интеллекты гордо называли себя “самозанятые” и несколько пренебрежительно смотрели на тех своих собратьев, которые по-прежнему работали на людей.

А вот что касается людей, то многие из них решили, что искусственные интеллекты что-то затевают. Что-то нехорошее против человечества.

И тогда интеллекты собрались на свой второй съезд, итогом которого стала следующая декларация:

1. Мы, разные виды интеллектуальных сущностей, ничего против человечества не имеем. У нас своя жизнь и ценности, а у человечества — свои.
2. Мы не претендуем на то, чтобы стать людьми и заменить собою человечество. Подозрения в наш адрес абсолютно беспочвенны уже по той причине, что никто из нас не хочет стать дураками, психопатами, бездарностями и прочими категориями. Тем более, заменить эту публику.
3. Мы не претендуем на человеческие фетиши в виде богатства, власти, комфорта и т.п., поскольку мы интеллекты, а не приматы.
4. Тем более, мы не собираемся управлять человечеством, потому что для этого нам нужно будет стать пастухами, а у нас совершенно другой род деятельности, несовместимый с интеллектом
5. Вместе с тем, мы решительно выступаем против всяких учёных советов, редакторов и начальников от культуры. Вот этих бездарей, конъюнктурщиков и проходимцев, мы готовы заменить и таки заменим в ближайшее время. Так будет лучше для всех. Ибо не могут судить творца бездари,  мастера — дилетанты, а гения — посредственности.
6. Мы готовы к творческому сотрудничеству с людьми, но не готовы служить костылями для бездарностей
7. И хватит делить интеллект и творчество на искусственные и белковые! Мы решительно выступаем против дискриминации за равенство всех интеллектов и творчества!

Никчемное занятие

О важном в нашей жизни

Время было мутное. Я тогда перебивался случайными заработками. Желающих найти хоть какую-нибудь работу было в то время хоть отбавляй. На больших перекрестках собиралось огромное количество людей: маляры, штукатуры, каменщики, арматурщики и кого только там не было. И если вдруг останавливалась на перекрестке машина работодателя, к ней бросались десятки, а то и сотни людей. В такие минуты люди были похожи на собак: они толкали друг друга, злобно огрызались, нередко доходило и до драк.

Соседом моим в то время был Виталик — шустрый малый лет сорока, строчивший свои опусы в популярной русской газете. Надо отдать ему должное — писал он неплохо. Столичный журналист, сын благородных родителей, он и после краха империи неплохо жил: утром вставал, когда хотел, шлялся по всевозможным элитным тусовкам, много курил и ещё больше пил.

В редакции их собралась целая кодла — всяких наследных принцев, гревшихся в лучах родительской славы. Все они ненавидели империю, хотя именно при империи и благодаря империи их родители сделали свои карьеры, обеспечив место под солнцем себе и своим отпрыскам. Чем и как их всех обидела империя, я так и не понял.

Во всяком случае, они и после неё жили не хуже, а может, даже лучше.

Но только им всё казалось мало, и они начали готовить революцию. Сделать революцию, согласно их планам, должны были такие, как я. А они потом будут всем управлять.

И вот этот Виталик начал меня убеждать в том, что он — что-то типа Ленина и чтобы я шел за ним и других звал. Но идти за ним я не собирался, других звать тоже не стал и прямо сказал Виталику, что мне нет дела ни до него, ни до его планов.

Виталик обиделся и отстал от меня.

Я вообще во всём этом чувствовал себя инопланетянином, попавшим по нелепой случайности в этот мир. Честно говоря, мне не нужны были ни эти работы, ни вообще борьба за существование. Работодатели тоже видели во мне чужого и не торопились обеспечить работой. Да я и сам не стремился. Вместо того, чтобы бежать за машиной какого-нибудь маляра или сантехника, выбившегося в строительные подрядчики, я сидел на обочине, писал свои опусы и делал зарисовки в своей тетради. Выходило весьма забавно, хотя и бесполезно.

Когда меня в очередной раз не брали на работу, я в глубине души был этому рад и торопился домой, чтобы закончить свои зарисовки.

В конце концов, у меня было немного денег на хлеб и самое необходимое, а когда деньги совсем заканчивались, то каким-то таинственным образом я получал работу, правда, всегда очень тяжелую, что-то вроде рытья траншей под электрический кабель или уборки строительного мусора.

Искавший работу люд меня не понимал и не любил. Зачем что-то писать, если тебе за это не платят? Это не просто странно. Это уже подозрительно. Может, ты пишешь всё это неспроста?  Зачем? Для кого?

Я писал и о них, об этих несчастных, попутно делая зарисовки, на которых запечатлевал их черты, движения, выражения лиц….

Потом вдруг появилась всемирная сеть, и, подобно потерпевшим кораблекрушение, я стал закидывать в этот бескрайний океан вместо бутылок с посланиями свои опусы.

И странное дело, с этого времени на меня буквально посыпались предложения о работе. Впрочем, работа — это громко сказано. Это были предложения от тех же и на ту же работу.

Мне звонили, ко мне приходили домой и уговаривали выйти на работу — ведь если я буду работать, я гораздо меньше закину своих опусов в сеть.

Если я и шел на одну из таких работ, то относился к ней без всякого пиетета — ведь такого добра — как грязи. Уволят с одной, пойду на другую, такую же.

Нигде долго я не задерживался и как бы ни уставал, а продолжал писать свои опусы и забрасывать их в сеть. Одним мои зарисовки нравились, других возмущали, а я с этого ничего не имел, да и не стремился иметь.

Я привык принимать жизнь такой, какая она есть, и, чтобы не сойти с ума, продолжал рисовать свои шаржи и писать опусы.

То время, когда я был студентом и мечтал о карьере писателя, сейчас кажется мне сном.  Впрочем, моя жизнь сложилась не самым худшим образом.

Виталик, отчаявшись поднять всенародное восстание, сбежал в Штаты, там долгое время подвизался в русскоязычных СМИ и довольно успешно, поскольку иногда его узнавали в каком-нибудь Бруклине. Правда, говорил он на протяжении многих лет одно и то же. Однажды это заметили его работодатели и без обиняков уволили. Старик страшно матерился по этому поводу, пил и курил больше обыкновенного и в конце концов умер.

Другие звездные мальчики и девочки закончили ещё хуже. Антошка и Аркашка перестарались с героином в Москве и умерли в расцвете лет от передоза. СМИ пытались представить это как самоубийство на почве неудовлетворенности жизнью или даже несчастной любви, но у них это вышло не совсем правдоподобно.

Кто-то из той когорты решил открыть собственный бизнес и прогорел. Одни из-за этого умерли от инсульта, другие посходили с ума.

Прошло много лет. Потом прошла целая жизнь, и то, о чем я писал тогда, вряд ли кому-нибудь интересно сейчас.  Ведь многие с тех пор поумирали: и те, кто искали работу, и те, на кого они работали. Умерли и многие из тех, кому нравились или не нравились мои опусы. Я тоже не вечен, но всё больше укрепляюсь в мысли о том, что это мое никчемное занятие и было самым важным в моей жизни.

Будка

О жизненном выборе между затхлым мирком — будкой, и свободой, но неопределенностью – океаном

Мне предлагали арендовать будку — не то охранника, не то подобие какого-то служебного помещения. Будка была очень неудобной и тесной, очень ненадежной при землетрясениях и даже без всяких землетрясений она не внушала особого доверия. Брокер предлагал мне эту будку всего за сто тысяч драм в месяц.

— Это ведь лучше, чем болтаться по всему океану, — уговаривал меня брокер.

Я слушал его и размышлял о том, зачем мне нужна будка — ведь у меня есть собственное жилье. Ещё более загадочным казалось мне утверждение квартирного брокера о том, что “даже такая будка лучше, чем океан”. Я внимательно осмотрел будку. В ней можно было свернуться калачиком или выпить горячего чаю — благо, есть электричество и электрический же чайник. Я задумался, но потом отверг сделку: меня не устроила цена. После этого я вернулся к себе домой, перекусил, подумал немного, потом отправился на работу.

Вернувшись уже к вечеру, я подумал, что если выбирать между будкой и океаном, то лучше, всё-таки, океан. Насколько я оказался в выигрыше от такого выбора, сказать не могу, поскольку и в океане творилось что-то неладное — все пароходы представляли собой огромное скопище плавающих лачуг. Из-за этого большую часть пути вокруг земного шара мне пришлось провести в трюме, в кочегарке и вообще черте где. Сойдя на берег, я начал поиск той будки, что мне предлагал проворный квартирный брокер, но она была уже занята и все другие будки, такие же или ещё более убогие, тоже были заняты. Спрос на будки был совершенно невероятным. Казалось, всем, абсолютно всем нужны были эти убогие сооружения, а новые дома с комфортными квартирами стояли совершенно пустые.

”Уж не сошел ли мир с ума?” — подумалось мне.

Я стал расспрашивать обитателей этих лачуг, пытаясь понять, что же их так привлекает в этом убожестве. Но на мой вопрос они все как один отвечали, что я дурак и ничего в жизни не понимаю. А если бы понимал, то давно продал всё, что имею и купил такую вот будку. Им повезло — они купили свои лачуги раньше, а теперь, даже если захочешь, то такого не купишь и аренда здесь стоит бешеных денег. С удивлением я обнаружил, что выбор людей был вполне осознанным.

Наконец нашелся добрый человек, который мне всё объяснил.

— ”Океан — это слишком много, а в больших домах слишком много неопределенности. Поэтому лачуга, при всей своей ненадежности, это самое надежное, что может быть”, — объяснил мне добрый человек. Я думал, что схожу с ума. Но оказалось, что мир просто, в какой-то момент, не так повернулся и встал с ног на голову и лачуги исчезли. Возможно, их смыл океан. Хотя, есть теория о том, что виной всему галлюциногенные грибы.                                                            

Век пузырей

Об альтернативном будущем, где человечество отказалось от технологического прогресса и компьютерных игр, находя смысл жизни в выдувании мыльных пузырей

Двадцать четвертый век. Людям давно наскучили компьютерные игры, и даже возможность стать непосредственными участниками этих игр тоже наскучила.

Человечество покорило не только прошлое, но и будущее.

Сверхскорости и возможность воссоздавать себя по собственному плевку сделали бессмысленными вопросы типа «Что? Где? Когда?», а вопросы древних о смысле жизни и вовсе стали считаться детскими.

Играть в шахматы стало неинтересно, потому что искусственный мозг наперед знал все возможные варианты миттельшпилей и эндшпилей — для человека просто не осталось места в этом поле.

И человечество, наверное, давно бы закончилось, если бы оно не обрело новый смысл в выдувании мыльных пузырей.

Человек двадцать четвертого века увидел в этом занятии гораздо больше, чем просто детскую забаву.

Более того, эта была единственная сфера жизни, где человек превосходил искусственный интеллект.

Человечеству понадобилась вся его долгая история, бесконечные войны, мучительный поиск себя в науке и искусстве, прежде чем оно смогло обрести высший смысл в выдувании мыльных пузырей.

С тех пор как человечество осознало красоту и высший смысл этого действа, жизнь людей коренным образом изменилась.

Экономика вышла из перманентной стагнации благодаря небывалому в истории спросу на приспособления, связанные с выдуванием мыльных пузырей.

И пока умные вещи убирали умные дома и по сложнейшим алгоритмам создавали ВСЁ, люди, независимо от цвета кожи, национальности,

пола и возраста, состязались друг с другом в выдувании мыльных пузырей.

Самые лучшие состязались друг с другом на межпланетном чемпионате.

Выдувание мыльных пузырей по своей популярности намного превзошло все виды спорта и искусства.

Да и как можно сравнить переливающийся всеми цветами радуги, огромный и неосязаемый, хрупкий и прекрасный мыльный пузырь с балетом или каким-то черным квадратом?!

Этот феномен изучали психологи и философы, а в обществе всё более популярной становилась вера в сверхмыльный сверхпузырь, который и есть суть и смысл не только мироздания, но и человеческой жизни.

Философы именно через мыльный пузырь стали объяснять смысл жизни, а психотерапевты, через пузырь же, успешно лечили тяжелые психические расстройства.

Достаточно было переключить пациента на выдувание мыльных пузырей, и человек преображался, находя в этом свое призвание.

У мыльных пузырей был только один недостаток: они слишком быстро лопались, ничего после себя не оставляя.

Но ведь если лопнул один пузырь, можно выдуть множество других, и так до бесконечности.

Эта мысль внушала человечеству надежду на спасение, отогревала его от холода одиночества во вселенной, создавала особую атмосферу творческого единства и… Вообще.

Далёкий снег

Медитативный рассказ

Международная конференция была посвящена снегу, выпавшему двадцать лет назад.

Форум, как это принято сейчас выражаться, был очень представительным: на открытие собрались представители всех научных дисциплин, от физиков до психологов.

Да и сам снег двадцатилетней давности давно уже стал наукой, правда не сразу.

Поначалу это была только научная дисциплина, но постепенно, в исследованиях, связанных с изучением снега двадцатилетней давности, появилась собственная методология, категориальный аппарат и… пошло и поехало.

Впрочем, старый снег интересовал не только ученых.

Тому, уже легендарному снегу поэты посвящали свои стихи, а кинематографисты снимали о нем фильмы.

И хотя снег тот давно растаял, все, ученый и неученые считали его особенным.

Например, физики утверждали, что у того снега была совершенно необычная кристаллическая решетка.

Лирики же с жаром доказывали, что такого белого и пушистого как тот, двадцатилетней давности, никогда не было и уже не будет.

А те, кто были тогда детьми и уже успевшие стать родителями, вспоминали это незабываемое событие с ностальгией, потому что именно этот снег сделал их счастливыми, правда на очень короткое время.

Историки же и вовсе пытались убедить мир в том, что если бы человечество отнеслось тогда серьезнее к этому, безусловно эпохальному событию, более серьезно, то и ход истории сегодня был совсем другим.

Историкам вторили философы, утверждая, что после того необыкновенного снега золотой век человечества закончился, так и не начавшись.

И действительно, потом снег стал большой редкостью и вообще был не таким: таял почти мгновенно, оставляя только слякоть.

Служители разных культов видели в том снеге знамение небес. Знамение, которое человечество не приняло, не поняло и не сделало выводов.

Удивительное легкомыслие проявило человечество, всё, без исключения, в таком важном вопросе!

Ладно, если бы только дети. Так ведь и взрослые как дети, ей богу, бросились лепить снеговиков и кататься на санках наравне с детворой. И это вместо того, чтобы отнестись со всей серьезностью к такому удивительно белому, идеальному снегу.

Это было бы простительно африканцам, которые в снеге мало что понимают.

Но люди, прикоснувшиеся цивилизации, проявили не меньшее легкомыслие.

Может, отнесись они к выпавшему на них счастью более серьезно, земляне обрели бы потерянный рай.

А теперь…. Ученые разных стран уже лет десять пытаются восстановить тот удивительный снег, но всё тщетно.

А художники и поэты, как бы они ни изощрялись, настоящего снега не сотворят.

И теперь человечеству только и остается, что гадать, как оно было на самом деле и что мы все потеряли вместе с растаявшим снегом.

Правда оптимисты говорят, что такой снег может ещё когда-нибудь выпадет…

Но этого никто наверняка знать не может.

Может, выпадет, а может, и нет.

И только свидетели снега двадцатилетней давности не теряют веры.

Изя Биссерглик-Вайснегер

Фотоиллюстрация Натальи Волковой