Вера Клинг | «Первый дом на родине»

Мы нашу гостиницу «Бейт Дольфин» для смеха называли «Первый дом на родине» (по аналогии с известной сохнутовской программой). Тоже всё было практически бесплатно, тоже жили мы в мошаве, окружённые сабрами, помешанными на алие и готовыми опекать «новичков». Ульпан у нас тоже был создан. Туда ходили все вновь прибывшие, кроме нас с мужем. Мы на первом собрании объявили организаторам ульпана о том, что мы знаем иврит (это не нужно было доказывать, ведь мы сообщили об этом на вполне корректном и свободном иврите).

Мои мама и папа вместе с другими обитателями «Бейт дольфина» начали ходить в ульпан. По этому поводу пятилетний сынишка сказал «Бабушку призвали в ульпан».

Учащиеся шавей-ционского ульпана – это отдельная «песня». Думаю, они мало отличались от среднестатистических «ульпанистов» по всей стране, поэтому попробую на основе рассказов мамы и папы, а также собственных наблюдений (я же была знакома с этими людьми) вывести некий усреднённый образ нового репатрианта – посетителя курсов для начального изучения иврита.

Начну с того, что вообще, если и было что-то изначально неправильное, даже порочное в системе приёма новых репатриантов в Израиле, так это именно ульпаны по изучению языка. Когда-то, когда алия в Израиль была довольно слабая и люди прибывали из разных стран (сколько-то сотен из Америки, сколько-то из Алжира, сколько-то из Франции или Польши), система обучения ивриту на иврите была оправдана, во всяком случае она была единственно возможной, ведь нельзя было подобрать одноязычные классы: в каждом классе могли собраться люди, говорящие на разных языках. Вот и приходилось объяснять им всё «на пальцах», с помощью картинок, телодвижений. На объяснение каждого слова или понятия уходила масса времени, а уж о правилах грамматики не приходилось даже и мечтать. В результате после обучения в ульпане «алеф» выходили люди, с грехом пополам изъяснявшиеся на ломаном иврите. Только через какое-то время, «поварившись» в ивритской среде, люди осваивали язык, но на это у многих уходили годы. Многие люди так навсегда и остались косноязычными. Очень многие так называемые «ватики» (старожилы) так никогда и не освоили правильный иврит. Они говорят бегло, но с ужасными ошибками. Только люди, особо способные к языкам, а также очень упорные, выучили его на должном уровне. Для этого им пришлось потрудиться самостоятельно. Но, повторюсь, пока люди в Израиль прибывали небольшими группами со всего света, другого способа обучить их ивриту просто не существовало.

И тут «грянула» Большая алия. Конец 80-х начало 90-х годов. Горбачёв «отпустил народ мой» и он хлынул угрожающим потоком сначала в Америку, а потом, когда Новый Свет свои ворота прикрыл, потёк в Землю обетованную. На пике волны алии 1989-1991 годов в Израиль приехало больше двухсот тысяч репатриантов из СССР. В эти годы прибывало примерно по тысяче человек в день.

Когда началась Большая алия, понадобилось открыть огромное количество новых ульпанов и набрать массу новых учителей иврита. Естественно, их катастрофически не хватало. На быстрые курсы подготовки новых учителей набирали всех желающих, часто молоденьких девочек-солдаток. Их наскоро обучали методике, знакомили с учебниками. Но чему можно научить взрослых людей, многие из которых имеют высшее образование, прыгая перед ними на одной ножке и объясняя значение слов с помощью пантомимы? Всё это можно выучить и самостоятельно с помощью самоучителя на русском языке (кстати, именно с этого началось моё знакомство с ивритом в Москве). Словом, мне кажется, нужно было привлечь специалистов, знающих оба языка (и иврит и русский), чтобы они быстро разработали учебники, где все объяснения давались бы на русском языке. Кроме того, вместо того, чтобы набирать девочек-израильтянок в «училки», можно было хотя бы часть преподавателей набрать специально из русскоговорящих людей по всему Израилю – уверена, что таких желающих нашлось бы много. Но для всего этого нужно было бы проявить инициативу, перестроить привычные системы, которые работали в течение многих лет. А кому охота этим заниматься? Сотрудникам министерств? Ну, что вы! Социальным службам? Боже упаси! Вот и ходят по Израилю люди, говорящие на иврите так, что не нужно быть профессором Хиггинсом, чтобы определить, из какого города и в каком году они репатриировались.

Справедливости ради, отмечу, что попадались и хорошие учителя иврита, но это было скорее исключение из правил. Если кому-то попадался учитель с большим стажем или просто талантливый человек, то обучение проходило хотя бы сносно, но всё равно неэффективно.

Итак, «бабушку призвали в ульпан», где она вместе с дедушкой и ещё парой десятков русскоязычных израильтян пыталась овладеть основами древнего языка. Давалось им это с трудом. Во-первых, в классе было довольно жарко. Не потому, что не было кондиционера – он как раз был, но большинство учащихся (в массе своей выходцы с Украины) всё время боролось за его выключение. Это напоминало езду в украинских автобусах, где всегда в самую жару требовали закрыть окна. Как и в автобусах, в ульпане любители жары неизменно побеждали. Во-вторых, мама постоянно пребывала в страхе, что пока её нет дома, с внуком что-нибудь случится. Она видела мысленно жуткие картины и, еле дождавшись перемены, неслась по жаре в «Бейт Дольфин», чтобы убедиться, что все живы-здоровы. Потом остаток урока она приходила в себя после своего кросса.

Ну и, наконец, трудно в возрасте за пятьдесят (а папе – почти шестьдесят) выучить столь необычные буквы, составлять их в слова и чувствовать себя стариком Хоттабычем, который по слогам читал: «Вот я вы-рас-ту баль-шой и поступлю вы-ши-ко-лу».

Учительницу звали Гила. Это была молодая симпатичная девушка лет двадцати трёх, без особого опыта преподавания, но с большим энтузиазмом. То ли молодой возраст Гилы, то ли врождённое имперское мышление большинства репатриантов, из-за которого они были уверены в своём культурном превосходстве, привели к тому, что ученики начали поучать учительницу, и едва освоив пару слов на иврите, большая часть «ульпанистов» взялась доказывать Гиле преимущества русского языка над ивритом, России над Израилем и репатриантов над сабрами. Выглядело это и смехотворно и тошнотворно одновременно. Эти малокультурные люди, говорящие даже на своём родном языке с большими ошибками и дичайшими ударениями, составляли из нескольких простейших слов на иврите, исковерканных русских слов и, в основном, жестов и мимики некие неудобоворимые фразы и объясняли Гиле, что «Руссия гдола вэ Израиль катан», «Шам еш культура вэ по культура ло». Словом, моим родителям было постоянно стыдно и неловко перед Гилой, которая, надеюсь, не понимала «глубоких мыслей» своих учеников, которые они высказывали с чудовищным акцентом.

Большие проблемы почему-то у многих выходцев с Украины вызывал звук «h». По идее, должно было быть наоборот: в русском языке этого звука нет, его заменяют на «г» (так появились имена Генри, Ганс и прочее), а в украинском он как раз присутствует. Так вот в иврите, где есть и звук «г» и звук «h» они оба звука произносили одинаково. Но вот в чём проблема – если человек с украинским акцентом скажет по-русски «hород» вместо «город», то он рискует только получить в лоб (если его русский собеседник плохо воспитан) или вызвать раздражение у более сдержанного жителя России, но его всё равно поймут. С ивритом же сложнее: перемена этих звуков полностью поменяет смысл слова. Если человек скажет, например, «ани hар» (дословно «я – гора»), то ему могут вызвать неотложку, не поняв, что этот человек с украинским «hеканьем» просто пытался назвать свой адрес («я живу…»). По этому поводу даже появился анекдот: «У меня нет проблем с букой «hей», у меня проблема с буквой «hимел».

Если встречалось какое-нибудь слово или имя, похожее на русское, но на иврите произносящееся по-другому, «наши» почему-то бывали уверены, что учительница ошиблась и поправляли её. Например, она зачитывала какой-то текст, где действовала девушка по имени Шула (сокращённое от «Шуламит» — имя, произносящееся в русской транскрипции как Суламифь). Со всех концов класса понеслось: «Шура!». Гила снова произносит «Шула», но «русские» знают лучше и снова поправляют: «Шура! Шура!». Где уж им понять, что бывают и другие имена, не только такие, к каким они привыкли? То же самое было и с именем «Ализа» (что означает «весёлая»). Сразу пошли поправки: «Элиза! Лиза!». И так во всём. Я думаю, что если бы они попали в Лондон и услышали бы, как англичане называют свой город «Ландон», они и тут начали бы их учить, как «правильнее» произносить название столицы туманного Альбиона.

Операция «Шломо»

Операция «Шломо» (по-русски «Соломон») – так называлась знаменитая акция израильских ВВС по вывозу евреев Эфиопии из Адис-Абебы, где они жили в лагерях беженцев, спасаясь от погромов, в Тель-Авив. Правительство Израиля заплатило правительству Эфиопии 40 миллионов долларов за разрешение провести эту операцию и 25 мая 1991 года 14 тысяч эфиопских евреев высадились в аэропорту им. Бен Гуриона, где их встретили с песнями и цветами. Операция получила имя царя Соломона из-за легенды, что именно от романа любвеобильного еврейского царя и эфиопской царицы Савской и произошло племя эфиопских евреев.

Когда-то ещё в Москве мы покатывались от смеха на вопрос трёхлетнего сына: «А у евлеев в Афлике чёрные молдочки?». Нам это тогда показалось дико смешным, но оказалось, что «устами младенца глаголет истина»: у эфиопских евреев действительно оказались «тёлные молдотьки». Но, несмотря на высокомерные фырканья наших «всезнающих» соплеменников, мол: «Какие они евреи? Это же просто негры! Они никакого отношения к еврейству не имеют, просто Израилю нужны люди и готовы привезти любых обезьян и объявить их евреями…», — несмотря на подобные распространённые разговоры, эфиопские евреи самые, что ни на есть «кошерные» евреи. Во-первых, достаточно внимательно вглядеться в их лица: это абсолютно семитские черты лица, с большими глазами, глубокими веками с поволокой (это бывает только у евреев и у армян), тонкие носы, часто с горбинкой. Словом, их лица словно сошли с картин Иванова («Явление Христа народу») или Рафаэля и многих других художников Возрождения, много рисовавших евреев. Многие молодые мужчины похожи на Пушкина, происхождение которого от эфиопского еврейского племени убедительно доказано многими исследователями. Кстати, Александр Сергеевич, видимо, это знал – не случайно он не снимал с пальца «кольцо царя Соломона» с надписью «Всё проходит», любил евреев и не позволил православному священнику причастить себя перед смертью.

Интересно, что среди эфиопских евреев очень часто встречаются имена Соломон, Сара, Дина, Исаак, Давид и прочие танахические имена. Причём, удивительно, что именно в таком произношении как мы привыкли в России – не «Шломо», а «Соломон», не «Шимшон», а «Самсон». И с этими именами они жили в Эфиопии, а не приняли здесь для удобства абсорбции в Израиле.

Мы это знаем не по наслышке, а потому, что именно в «Бейт Дольфин» утром 25-го мая 1991 года была привезена большая группа евреев, вывезенных в Израиль во время операции «Шломо».

Об операции мы услышали накануне по русскоязычной радиостанции РЭКА, начавшей своё вещание за пару дней до этого события. И вот каково же было наше удивление, когда мы увидели этих перепуганных мужчин, женщин и детей, на первый взгляд абсолютных негров, с чёрными косичками на головах, многие из которых были одеты в белые марлевые одежды. Вокруг них суетились добровольцы из коренных израильтян и эфиопских евреев, репатриировавшихся в середине 80-х годов во время аналогичной операции «Моисей».

И вот началась параллельная жизнь двух миров: «русского» и «эфиопского» в одной отдельно взятой гостинице. «Киббуц галуйот» (собирание диаспор) в действии.

Надо сказать, что подавляющему большинству «олим ми Руссия» такое соседство с нашими братьями по крови большой радости не принесло. И если взрослая часть репатриантов из СССР ограничивалась пересудами, возмущением, пожиманием плечами и острословием в адрес «этих черномазых», то подростки (а их было немало — человек десять в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет) проявляли свой расизм откровенной руганью и даже рукоприкладством. Я своими глазами видела, как на улице сидел на большом камне эфиопский паренёк, к нему подошёл «русский» пацан и ни с того ни с сего, обозвав того обезьяной, отвесил ему увесистую оплеуху, так что тот слетел с камня на землю. Русскоязычные подростки целыми днями сидели в холле за столиками и резались в карты. Перерыв делался только на обед и на валяние на пляже. Даже через несколько месяцев пребывания в стране они не научились хотя бы плохонькому ивриту. Эфиопские же «обезьяны» уже через несколько дней после прибытия усаживались кружками на полу и учили иврит. В результате через пару недель молодые эфиопские репатрианты начали немного изъясняться на иврите, а через два месяца говорили совсем прилично на простые темы. Их усердие могло вызвать только похвалу и восхищение у кого угодно, но только не у наших «интеллектуалов». Они легко нашли объяснение тому, что сами-то пока не могут связать на иврите и двух слов, а «эти» уже бегло что-то «лопочут». «У них же пустые головы, без знаний, без интеллекта, там полно места для информации, поэтому им легко запоминать», — на полном серьёзе объясняли наши дамы успех соседей и отсталость свою и своих отпрысков. Мы пытались им объяснить, что дело всё в том, что если целый день резаться в карты или варить борщи вместо того, чтобы сидеть в кружочке и зубрить слова и фразы, то иврит не выучишь. Но это был глас вопиющего в пустыне.

Высокая культура, интеллект и умение себя вести белокожей части обитателей «Бейт Дольфина» проявились во всей полноте одним милым августовским вечером. Банк «Апоалим», крупнейший банк Израиля, организовал в нашей гостинице рекламный вечер для привлечения клиентов с лекцией, вопросами – ответами и угощением. Наша публика принарядилась и спустилась в холл, где работники банка подробно рассказывали нам, неискушённым в этом деле, о том, как правильно вести счёт, о различных банковских программах, льготах для новых репатриантов, для молодёжи, для солдат и т.д. Всё это было очень полезно, нужно и интересно. Но я обратила внимание, что «наш человек» как-то вяло слушает и всё больше косится в ту сторону, где ломились столы под тяжестью бутербродов, булочек, бурекасов, печенья и бутылок с соками и водой. И вот, наконец-то, информационная часть была окончена. Не успел ведущий вечера объявить об этом, как народ как ветром сдуло. Наша семья подождала, пока схлынет основная масса людей, и подошла к столам, чтобы взять чего-нибудь вкусненького… Нам остались только мятые салфетки, опрокинутые одноразовые стаканчики и пустые тарелки. Никогда не забуду, как одна высокомерная дама перед началом вечера возмущалась: «Они нас считают дикарями, которых только нужно поманить угощением. Можно подумать, мы приехали из голодного края. Это так унизительно!». Смотрю, а она идёт в сторону своего номера, неся в руках гору из не менее, чем десяти бутербродов, завёрнутых в салфетки. Представляю, какое впечатление «культурная алия» произвела на работников банка.

Концерт

В конце лета администрация «Бейт Дольфина» предложила организовать совместный концерт «олим ми Руссия» и жителей мошава Шавей Цион. Идея понравилась, и все начали активно готовиться.

Я уже плохо помню, какие были номера с израильской стороны. Кажется, группа девушек пела в сопровождении диска с аккомпанементом, кто-то играл на гитаре.

С нашей стороны было несколько ребят, которые пели под гитару, кто-то играл на саксофоне. Я подготовила несколько номеров: играла на органоле попурри из еврейских песен, пела свою песенку, сочинённую перед отъездом в Израиль «Шмереле на скрипочке, Янкель на трубе…» и исполнила арию из «Сильвы» с танцем. В общем, олимовская «агитбригада» не подкачала, «не подвела марку пулемётного расчёта», как говорил герой Марка Бернеса в «Двух бойцах» (любимая фраза моего папы).

Но «звездой вечера» неожиданно стал наш пятилетний сын.

Ещё в период подготовки к концерту мы умоляли нашего упрямого мальчика выступить, ведь он пел великолепно, очень чисто, музыкально, и у него был обширный репертуар. Но тот упёрся рогом, как баран. В конце концов, мы от него отстали.

Но тут, увидев, что все выступают, поднимаются на сцену (сцена была построена у бассейна и народу было множество), что всем хлопают, ему, видимо, стало завидно. И он вдруг без всякой подготовки и даже не сообщив никому о своём решении, сняв зачем-то ботиночки, поднялся на сцену, взял микрофон и объявил: «Я попрошу тишины, потому что я сейчас буду петь «А Тикву».

И он запел своим чистым голосом на иврите. Что тут началось! Израильтяне, услышав гимн, вскочили с мест, многие начали плакать. Это действительно было очень трогательно, и лучшего завершения совместного концерта не мог бы придумать ни один режиссёр:  пятилетний мальчик-репатриант поёт на иврите гимн страны, а все взрослые (сабры, ватики, репатрианты) стоя внимают ему, плачут, подпевают. Овациям не было конца.

Вера Клинг